Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

- Так точно, господин Петер! - ответил добродушный малый. - Антекирта! И без всякой долготы, без всякой широты! Просто: Средиземное море. Будь у меня дядюшка, ему пришлось бы писать мне именно по такому адресу. Но судьба не наградила меня дядюшкой. Впрочем, нет ничего удивительного, что остров называется Антекирта, раз он принадлежит доктору Антекирту. Но, будь я даже ученым секретарем Географического общества, я не сумел бы сказать, доктор ли заимствовал свое имя у острова, или остров стал называться по имени доктора.

Между тем выздоровление Петера шло своим чередом. Осложнений, которых можно было опасаться, не последовало. Больного стали усиленно, хоть и осторожно, питать, и силы его восстанавливались с каждым днем. Доктор часто навещал его и беседовал с ним на разные темы, кроме тех, которые особенно интересовали юношу. А Петер, не желая преждевременно вызывать доктора на откровенный разговор, выжидал подходящего случая.

Пескад всегда в точности передавал доктору свои разговоры с больным. Видимо, таинственность, окружавшая не только графа Матиаса Шандора, но и остров, который он избрал своим местопребыванием, очень волновала Петера Батори. Без сомнения, он по-прежнему думал о Саве Торонталь, которая была теперь так далека от него, поскольку никакой связи между Антекиртой и европейским материком не существовало. Однако Петер Батори уже достаточно окреп и вскоре должен был узнать всю правду!

Да! Всю правду! И в этот день, как хирург во время операции, доктор будет глух к воплям пациента.

Прошло несколько дней. Рана Петера совсем зарубцевалась. Он уже мог вставать и сидел в кресле у окна. Его ласкало животворными лучами средиземноморское солнце, а бодрящий морской ветерок, проникая в легкие, приносил ему здоровье и силы. Петер чувствовал, что возвращается к жизни. Но его глаза упорно устремлялись к бескрайнему горизонту, за который он хотел бы проникнуть взором, и тогда он чувствовал, что его душевная рана еще свежа. Широкий морской простор, расстилавшийся перед ним, почти всегда бывал пустынен. Лишь изредка какое-нибудь каботажное судно, шебека или тартана, полакра или шкуна, показывалось на горизонте, но суда эти никогда не приставали к острову. В поле зрения ни разу не появлялись грузовые или пассажирские пароходы из тех, что бороздят по всем направлениям это огромное европейское озеро.

Можно было подумать, что Антекирта действительно находится на краю света.

Двадцать четвертого июля доктор заявил Петеру Батори, что на другой день, после обеда, ему можно будет пойти погулять, и предложил составить ему компанию.

- Доктор, раз у меня уже достаточно сил, чтобы гулять, значит я в силах и выслушать ваш рассказ, - заметил Петер.

- Выслушать мой рассказ? Что ты хочешь сказать, Петер?

- Я хочу сказать, что вы знаете мою историю во всех подробностях, а я вашей не знаю!

Доктор внимательно посмотрел на него, но уже не как друг, а как врач, решающий вопрос: прижечь или не прижигать каленым железом открытую рану больного? Потом он сел возле юноши и сказал:

- Ты хочешь знать мою историю, Петер? Так слушай же!

ГЛАВА ВТОРАЯ Прошлое и настоящее

- Прежде всего выслушай историю доктора Антекирта. Она начинается с того момента, когда граф Матиас Шандор погрузился в волны Адриатики.

Несмотря на залпы полицейских, на целый град пуль, я остался цел и невредим. Ночь была очень темная. Видеть меня никто не мог. Морское течение шло от берега в открытое море, и я при всем желании не мог бы вернуться на сушу. Но я этого и не хотел. Лучше было умереть, чем вновь попасть в руки полиции и быть расстрелянным в тюрьме Пизино. Если бы я утонул - все было бы кончено. Если же мне суждено было спастись - меня по крайней мере считали бы умершим. Тогда уже ничто не мешало бы мне покарать виновных, как я поклялся графу Затмару и твоему отцу. И это возмездие я осуществлю любой ценой!

- Возмездие? - повторил Петер это неожиданное для него слово, и глаза его вспыхнули.

- Да, Петер, и ты сам будешь свидетелем этого возмездия, ибо именно для того, чтобы тебя привлечь к нему, я извлек тебя из могилы на рагузском кладбище, где ты был заживо погребен!

Слушая графа, Петер Батори как бы переносился в далекое прошлое, в те дни, когда его отец был казнен в крепости Пизино.

- Передо мной, - продолжал доктор, - простиралось безбрежное море. Хотя я и был превосходным пловцом, все же я не надеялся его переплыть и добраться до итальянского побережья. Я был обречен на гибель, если только само небо не придет мне на помощь - либо послав мне обломок какого-нибудь судна, либо направив ко мне моряков, которые подберут меня. Но тот, кто жертвует жизнью, всегда находит силы ее защищать, как только это становится возможным.

Прежде всего я несколько раз нырнул, спасаясь от последних залпов. Потом, убедившись, что меня никак нельзя разглядеть, я поплыл, удаляясь от берега. Одежда почти не мешала мне, потому что была очень легкой и плотно облегала тело.

Было, вероятно, около половины десятого. По моим расчетам, я плыл уже больше часа, удаляясь от порта Ровинь, последние огоньки которого потонули во мгле.

Куда я плыл, на что мог надеяться? Я не надеялся решительно ни на что, Петер, но я был полон энергии и готов был до последнего издыхания бороться со стихией. Я не просто хотел спасти свою жизнь, нет, я хотел сберечь ее, чтобы осуществить свою великую задачу. И покажись в это время какой-нибудь рыбачий баркас, я нырнул бы, прячась от людей. Ведь близ австрийского побережья я легко мог встретиться с предателем, - на одного честного Андреа Феррато там приходится множество подлецов вроде Карпены.

Не прошло и часа, как мои опасения сбылись. Почти внезапно из мглы выступил баркас. Он шел из открытого моря и держал курс к берегу. К тому времени я изрядно устал и поэтому лег на спину; но тут я инстинктивно перевернулся, собираясь погрузиться в воду. Рыбачий баркас, направляющийся в истрийский порт, естественно вызывал у меня опасения.

Я тут же убедился, что был прав. Один из моряков крикнул по-далматски, чтобы повернули на другой галс. Я нырнул, и, прежде чем могли меня заметить, судно прошло у меня над головой.

Мне уже не хватало дыхания, и, всплыв на поверхность, я с наслаждением глотнул свежего воздуха. Затем я продолжал продвигаться на запад.

С наступлением ночи ветер ослаб, и волнение стало затихать. Теперь меня мерно покачивало на пологих волнах, которые увлекали меня все дальше от берега.

Так проплыл я еще час, по временам делая передышки. Я видел перед собою цель, но не знал, как ее достигнуть. Предстояло пересечь Адриатику, другими словами - проплыть пятьдесят миль! Да, такова была моя воля! Да, я проплыл бы их! Ах, Петер, надо пройти через такие испытания, чтобы понять, на что способен человек, когда он в полноте своих нравственных и физических сил!