Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

Таков был последний удар, постигший семейство Шандоров; после исчезновения младшего отпрыска этого благородного и могущественного рода ему грозило полное прекращение. Но со временем об исчезновении девочки забыли, как забыли и о других обстоятельствах, связанных с триестским заговором.

Весть о смерти дочери застала Матиаса Шандора в Отранто, где он жил, соблюдая строгое инкогнито, С исчезновением дочери исчезло все, что оставалось у него от графини Рены, которая так мало времени сопутствовала ему в жизни и которую он так горячо любил. Немного спустя он уехал из Отранто, уехал таким же никому не известным человеком, как и прибыл сюда, и никто не мог бы сказать, куда он направился, чтобы начать жизнь сызнова.

Через пятнадцать лет, когда граф Матиас Шандор вновь появился на житейском поприще, никому и в голову не могло прийти, что он играет роль доктора Антекирта и скрывается под этим именем.

С тех пор Матиас Шандор всецело посвятил себя осуществлению своего плана. Теперь он был один во всем мире и на нем лежал долг, долг, который он считал священным. Много лет спустя после отъезда из Отранто он приобрел могущество, какое дает человеку несметное богатство; о происхождении этого богатства мы скоро узнаем. Всеми забытый и защищенный непроницаемым инкогнито, он пустился по следам тех людей, которых поклялся наказать, и по следам тех, кого поклялся вознаградить. Он решил привлечь Петера Батори к справедливому делу, которому посвятил свою жизнь. В различных городах средиземноморского побережья им были наняты соответствующие агенты. Доктор щедро оплачивал их и обязал хранить порученное им дело в строжайшей тайне; все они сносились непосредственно с доктором либо при помощи известных нам быстроходных судов, либо по подводному кабелю, который соединял остров Антекирту с Мальтой, а через Мальту - со всей Европой.

Таким путем доктору удалось напасть на след всех тех, кто прямо и косвенно был причастен к заговору графа Шандора. Доктор получил возможность издали наблюдать за этими лицами, знал об их поступках и, так сказать, следовал за ними шаг за шагом, особенно в течение последних четырех-пяти лет. О Силасе Торонтале он знал, что банкир покинул Триест и поселился с женою и дочерью в Рагузе, в особняке на Страдоне. За Саркани он наблюдал в различных городах Европы, где авантюрист проматывал свое богатство; затем в Сицилии и в восточных странах, где Саркани вместе со своим приятелем Зироне пытался затеять какое-нибудь предприятие, которое вновь поставило бы их на ноги. Относительно Карпены доктор знал, что он уехал из Ровиня, покинул Истрию и жил, ничего не делая, в Италии или Австрии, пока еще не растратил денег, полученных за донос. Доктору было известно, что Андреа Феррато отбывал каторгу в Штейне, в Тироле, расплачиваясь за великодушие, проявленное к беглецам из Пизино; доктор с радостью помог бы ему бежать, но смерть освободила честного рыбака от каторги через несколько месяцев после его осуждения. Его дети, Мария и Луиджи, тоже уехали из Ровиня и, потеряв отца, вероятно, прозябают в горькой нужде и лишениях. Но они так тщательно где-то укрылись, что напасть на их след не удавалось. А госпожу Батори, поселившуюся в Рагузе с сыном Петером и с Бориком, старинным слугою Ладислава Затмара, доктор никогда не терял из виду, и нам уже известно, что он послал ей значительную сумму денег, которая, однако, была отвергнута гордой и мужественной женщиной.

И вот настал, наконец, час, когда доктор мог приступить к осуществлению своей трудной задачи. Будучи вполне уверенным, что после пятнадцати летнего отсутствия его никто не узнает (ведь его считали умершим), он прибыл в Рагузу. И прибыл как раз во-время, ибо сын Иштвана Батори и дочь Силаса Торонталя оказались связанными взаимной любовью, и любовь эту нужно было во что бы то ни стало разбить.

Читатель помнит, что последовало за приездом доктора в Рагузу: помнит, как в дело вмешался Саркани, какие последствия имело это вмешательство, как Петера Батори принесли к матери почти без признаков жизни, что предпринял при этом доктор Антекирт, как и при каких обстоятельствах он вернул юношу к жизни и предстал перед ним под своим настоящим именем, как граф Матиас Шандор.

Теперь надо было вылечить юношу, поставить его в известность обо всем, чего он еще не знал, иначе говоря - рассказать ему, как Иштвана Батори и двух его Единомышленников погубил гнусный донос, и назвать ему имена предателей; наконец, надо было приобщить его к делу неумолимого правосудия, которое доктор собирался осуществить, не прибегая к помощи правосудия людского, поскольку сам он явился жертвою последнего.

Итак, прежде всего необходимо было излечить Петера Батори, перевезенного на остров; этой задаче он решил посвятить все внимание и все силы.

В течение первой недели Петер находился в полном смысле слова между жизнью и смертью. Не говоря уже о том, что рана его была очень опасна, он пребывал в крайне тяжелом моральном состоянии. Воспоминание о Саве, которую он считал уже замужем за Саркани, мысль о матери, которая оплакивает его, наконец воскресение графа Шандора, живущего под именем доктора Антекирта, воскресение этого преданного друга его отца - все это не могло не потрясти душу, и без того уже исстрадавшуюся.

Доктор не отходил от Петера ни днем, ни ночью. Он слышал, как юноша в бреду шепчет имя Савы Торонталь Он понял, насколько глубока эта любовь, и представлял себе, какие муки причиняло несчастному замужество любимой девушки. Он даже задумывался над вопросом: а что, если эта любовь устоит при всяких обстоятельствах, что, если Петер не перестанет любить Саву, даже узнав, что она дочь человека, который выдал, продал, погубил его отца? А доктор непременно скажет ему об этом. Так он решил. Это его долг.

Много раз казалось, что Петер Батори вот-вот скончается. Раненный физически и морально, он был так близок к смерти, что уже не узнавал графа Матиаса Шандора, сидевшего у его изголовья. У него уже не было сил даже произнести имя Савы.

Однако заботливый уход взял верх, и перелом произошел. Молодость восторжествовала! Больной стал выздоравливать физически гораздо раньше, чем началось выздоровление нравственное. Рана стала затягиваться, восстановилась нормальная деятельность легких, и семнадцатого июля у доктора появилась полная уверенность в том, что Петер будет спасен.

В этот день юноша узнал его. Еще совсем слабым голосом он назвал графа его подлинным именем.

- Да, сын мой, для тебя я Матиас Шандор, - ответил доктор, - но только для тебя!

А когда Петер посмотрел на него, как бы прося объяснений, которые ему не терпелось получить, доктор добавил: