Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

На другой день, шестого июля, должна была состояться свадьба Савы Торонталь и Саркани.

Весть о самоубийстве, совершенном при таких волнующих обстоятельствах, еще не дошла ни до госпожи Торонталь, ни до ее дочери. Силас Торонталь в согласии с Саркани принял на этот счет строгие меры предосторожности.

Было решено, что свадьбу отпразднуют очень скромно. В виде оправдания ссылались на то, что семья Саркани якобы сейчас в трауре. Такая скромность, конечно, не вязалась с тщеславными замашками Торонталя, но он решил, что при сложившихся обстоятельствах лучше не возбуждать лишних толков. Предполагалось, что молодожены пробудут в Рагузе всего несколько дней, а потом отправятся в Триполи, в город, являющийся постоянным местопребыванием Саркани.

Чтение брачного договора, предусматривавшего значительное приданое, должно было состояться в особняке на Страдоне в присутствии лишь самых близких людей; обряд венчания предполагалось совершить у францисканцев сразу же после подписания договора. Гостей в этот день приглашено не было.

Пока в особняке Торонталь шли последние приготовления к свадьбе, на противоположной стороне улицы прохаживались двое мужчин.

То были Матифу и Пескад.

Вернувшись в Рагузу, доктор Антекирт привез с собою и Матифу. Его присутствия уже не требовалось в Катаро, и можно себе представить, как друзья, или, по выражению Пескада, «близнецы», были счастливы вновь увидеть друг друга.

Как мы знаем, доктор сразу же явился в домик на улице Маринелла; затем он удалился в скромную гостиницу в предместье Плоссе, где ожидал, когда состоится свадьба Саркани и Савы Торонталь, чтобы приступить к осуществлению намеченного им плана.

На другой день он снова пришел к госпоже Батори и собственноручно помог уложить тело Петера в гроб. Затем он вернулся в гостиницу, а Пескада и Матифу послал наблюдать за Страдоном.

Пескад был весь внимание, но это не мешало ему беседовать с приятелем.

- Ты, кажется, потолстел, друг Матифу! - говорил он, приподнимаясь на цыпочки, чтобы пощупать грудь великана.

- Да! И силы у меня поприбавилось!

- Я это заметил по тому, как ты меня обнял.

- Ну, а как представление, о котором ты говорил? - спросил Матифу; уж очень ему хотелось сыграть обещанную роль.

- Оно на мази, на мази. Но, знаешь ли, сюжет-то пьесы оказался очень запутанным.

- Запутанным?

- Да. Выходит, что это не комедия, а драма. Но начало ее прямо-таки захватывающее.

Пескад замолчал. Мимо них пронеслась карета; она остановилась у особняка Торонталя.

Ворота тотчас же распахнулись и, впустив карету, вновь закрылись, но Пескад успел рассмотреть, что в карете находился Саркани.

- Да, очень даже захватывающее начало, - продолжал он. - Успех, можно поручиться, будет огромный.

- А предатель? - спросил Матифу, которого этот персонаж, видимо, особенно интересовал.

- Предатель... пока что еще торжествует, как и полагается в хорошо написанной пьесе... Но терпение! Подождем развязки.

- В Катаро мне уже казалось, что вот-вот...

- Выйдешь на сцену?

- Да, я уж совсем приготовился.

И Матифу рассказал обо всем, что произошло на базаре в Катаро, то есть как его руки были уже зафрахтованы для похищения, которое, однако, не состоялось.

- Ничего! Значит, еще не время было, - отвечал Пескад; для отвода глаз он без умолку болтал, в то же время зорко посматривая по сторонам. - Твой выход - не раньше как в четвертом или пятом действии, А может быть, ты и вовсе появишься только в заключительной сцене. Но не беспокойся. Появление твое будет чертовски эффектно! Можешь не сомневаться!

В это время со стороны улицы Маринелла послышался смутный гул голосов.

Пескад замолчал и отошел от особняка Торонталя.

В это время с улицы Маринелла на Страдон вышла похоронная процессия; она направлялась к францисканской церкви, где должно было состояться отпевание.

За гробом следовало очень мало народа, ибо похороны, по скромности своей, не привлекали внимания прохожих: простой гроб, покрытый черным сукном, несли на руках.

Шествие медленно продвигалось вперед, как вдруг Пескад, еле сдержав возглас, вцепился в руку Матифу.

- Что с тобой? - изумился Матифу.

- Ничего! Долго объяснять!

Среди шедших за гробом он узнал госпожу Батори. Она пожелала проводить сына на кладбище.

Церковь не отказала в своих молитвах покойнику, которого толкнуло на самоубийство лишь беспросветное отчаяние, и священник дожидался его во францисканской часовне, чтобы затем сопутствовать ему на кладбище.

Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плакала, у нее уже не было сил на слезы. Ее полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по сторонам, то словно проникал под черный покров, скрывавший бездыханное тело ее сына.

Старик Борик, на которого жалко было смотреть, еле брел возле нее.

У Пескада навернулись слезы. Да, если бы этот добрый малый не был обязан стоять на посту, он непременно присоединился бы к немногочисленным друзьям и соседям, провожавшим Петера Батори в последний путь.

В тот момент, когда процессия поравнялась с особняком Торонталя, ворота его вдруг растворились. Во дворе, у крыльца, стояли два экипажа.

Первый из них выехал со двора и повернул в сторону, направляясь вниз по Страдону.

В этом экипаже Пескад увидел Силаса Торонталя, его жену и дочь.

Госпожа Торонталь, подавленная горем, сидела рядом с Савой, которая была белее своей венчальной фаты.

Во втором экипаже ехал Саркани с двумя-тремя родственниками или друзьями.

Свадьба была такая же скромная, как и похороны юноши. И тут и там - безысходная печаль.

Но в то мгновение, когда первый экипаж показался в воротах, раздался душераздирающий крик.

Госпожа Батори остановилась и, протянув руку к Саве, прокляла девушку!

Крик этот вырвался у Савы. Она увидела мать, облеченную в траур. Она поняла все, что от нее скрыли. Петер умер, умер из-за нее и ради нее, и это его провожают на кладбище, в то время как свадебная карета везет ее к венцу.

Сава упала без сознания. Госпожа Торонталь, вне себя от ужаса, пыталась привести ее в чувство... Все напрасно! Девушка еле дышала!

Силас Торонталь не в силах был сдержать своего гнева. Зато подбежавший Саркани быстро овладел собой.

В таком состоянии невеста не могла предстать перед нотариусом. Волей-неволей кучерам было приказано повернуть обратно, и ворота особняка снова с шумом захлопнулись.

Саву перенесли в ее спальню, уложили в постель, но она была недвижима. Мать стояла на коленях возле нее. Спешно вызвали доктора. Тем временем погребальная процессия медленно подходила к францисканской церкви. После отпевания она направилась на городское кладбище.