100 великих музеев мира - Надежде Иоинна

Во время Великой Отечественной войны на подготовку и вывоз коллекций Галереи дали всего девять июльских дней. В одних залах еще ходили посетители, в других уже снимали картины.

Вывезти из Москвы в глубокий тыл, за несколько тысяч километров, сокровищницу русского изобразительного искусства, шедевры мирового значения — такого не было еще в отечественной истории, да и вообще во всей мировой практике.

Ящики для картин сколачивали основательно, поскольку дорога предстояла дальняя и трудная. Внутри обивались клеенкой, а некоторые из них еще и оцинкованным железом снаружи. В них и укладывали бесценные живописные полотна Левицкого, Боровиковского, Тропинина, К. Брюллова, П. Верещагина, И. Крамского, И. Репина, Ге, Куинджи…

Снять, например, со стены «Утро стрелецкой казни» или «Боярыню Морозову» было делом очень непростым. Человек десять понадобилось, чтобы спустить вниз полотна, ведь вес картин был весьма значительным. На полу картины вынимали из огромной массивной рамы, а потом накатывали на специально изготовленный деревянный валик. Непременно красочным слоем внутрь, переложив папиросной бумагой и мягкой фланелевой тканью. Обшивали такой валик холстиной и только после этого укладывали в ящик подходящей длины.

Самое большой полотно в Третьяковской галерее — картина А. Иванова «Явление Христа народу» (5,7х5,4 м) — тоже было свернуто на вал, но он не мог поместиться даже в самый большой товарный вагон. Директор Третьяковской галереи А.И.Замошкин даже ездил специально советоваться с железнодорожными специалистами, и тогда было решено вал с картиной поместить на две открытые платформы и тщательно прикрыть его брезентом.

Много волнений сотрудникам Галереи доставила и картина И.Е. Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Красочный слой ее оказался столь слаб, что мог осыпаться при любой неосторожной встряске. Как же в таком случае упаковать и вывезти картину?

Когда сотрудники Галереи вынули это живописное полотно из массивной золоченой рамы, то сразу же заметили на нижней кромке холста осыпь красочных слоев. Её пинцетом собрали до самой последней крошки, но холст, конечно, нельзя было завернуть на вал, нельзя даже было перевернуть его красочным слоем вниз. Много чего было нельзя делать со знаменитой картиной! Даже просто трогать ее с места…

Но война диктовала свои неумолимые законы, поэтому холст сняли с подрамника, живопись заклеили папиросной бумагой, чтобы красочный слой больше не осыпался. Потом его положили на большой фанерный лист и покрыли фланелевой тканью, сверху еще положили фанерный лист с фланелевой тканью. Щиты с помощью винтов так крепко закрепили друг с другом, что картина оказалась накрепко зажатой между ними.

Все наиболее ценные картины, графические листы, рисунки, скульптуры (всего 18 430 экспонатов) бережно уложили в 634 ящика, которые погрузили в вагоны специального эшелона, сопровождавшегося усиленной охраной. На открытых платформах были установлены спаренные зенитные пулеметы.

Ночью 15 июля (по другим сведениям — 17 числа) поезд отправился. Без гудка… Без провожающих, без привычных прощальных слов и напутствий. Застучали колеса, быстро промелькнули силуэты домов без единого огонька в окнах…

Так покидали свое жилище в Лаврушинском переулке Москвы картины, которые помнили те времена, когда их с такой любовью собирал П.М. Третьяков,

Родоначальник купцов Третьяковых переехал в Москву в 1774 году из города Малый Ярославец. Образ жизни всех Третьяковых был самый патриархальный, интересы редко выходили дальше лавки, дома и церкви. Детей воспитывали в строгости, траты на «пустяки» не допускались. Но вот чтение книг всячески поощрялось. Потому и Павел Михайлович Третьяков (1832—1898) уже с четырнадцати лет служил в лавке, учился коммерции, набирался опыта. С детства он отличался замкнутостью характера и какой-то недетской серьезностью.

Молодой Павел Третьяков очень любил театр, музыку, библиотеки. Поездка в 1852 году в Петербург на всю жизнь оставила в нем неизгладимое впечатление. Он впервые побывал в Эрмитаже и просто влюбился в живопись. С этого времени Павел Третьяков и начал собирать произведения искусства.

Сначала это были гравюры и лубок, потом он купил несколько живописных произведений. Свои сокровища он часто приобретал в Москве на знаменитом Сухаревском рынке — толкучке, которая с незапамятных времен раскинулась от Самотечной площади почти до Красных ворот. На этом базаре можно было приобрести все — «от трехколесного велосипеда и иконы до сиамского петуха. И от тамбовской ветчины до моченой морошки».

Многие и до П.М. Третьякова мечтали открыть музей, где бы были собраны лучшие русские древности (например, граф Николай Петрович Румянцев, коллекции которого легли в основу Румянцевского музея). Но Румянцевский музей был открыт уже после смерти его основателя, а при Н.П. Румянцеве его замысел не осуществился.

А в жизни купца П.М. Третьякова сложился ряд благоприятных обстоятельств, которые и позволили ему стать создателем и основателем знаменитой Галереи. В число этих обстоятельств входят материальное благосостояние купца Третьякова, его страстная любовь к искусству и патриотические чувства, терпение и упорство характера, так необходимые в многолетнем собирательстве. К ним же можно отнести интуицию Павла Михайловича, благодаря которой он смог, не имея специального художественного образования, безошибочно определять талантливые произведения искусства. Кроме всего этого, П.М. Третьяков достаточно рано определил для себя главную цель жизни — создать картинную галерею не для одного себя, а для всей России.

Еще в 1856 году П.М. Третьяков встретился в Петербурге с академиком живописи Николаем Шильдером и заказал ему написать картину «Искушение», уже твердо зная, что будущая коллекция будет собираться для всего русского народа. В то время ему не было еще и двадцати пяти лет.

В конце 50-х годов прошлого века Павел Третьяков хотел купить у Ф.И. Прянишникова его коллекцию произведений русской живописи. Но картины продавались за 70—80 тысяч рублей, а в то время эта сумма для П.М. Третьякова была еще очень велика. И он понял, что ему самому надо собирать все лучшие русские живописные картины, систематически и со строгим отбором.

Все художники, молодые и уже знаменитые, мечтали, чтобы их картина висела в Третьяковской галерее, потому что уже сам факт покупки картины П.М. Третьяковым был актом общественного признания таланта художника. Так один удивительный человек смог повлиять на все русское живописное искусство и стать выразителем общественного мнения России.

П.М. Третьяков был очень щедрым собирателем. Суммы, которые он платил за картины и собрания картин, порой превышали десятки тысяч рублей, что по тем временам было целым состоянием. А ведь в Москве были миллионеры, состояние которых намного превышало средства П.М. Третьякова, но они не сделали и сотой части тех затрат, которые вложил П.М. Третьяков на покупку картин. Мало кто знает, что на его финансовом попечении находилась школа глухонемых, для которой он на свои средства выстроил трехэтажное здание на Донской улице.

Летом и зимой П.М. Третьяков вставал в шесть часов утра. Покончив с кофе, он проходил через свою домашнюю галерею, чтобы хоть несколько минут побыть среди картин. А в девять часов он был уже в конторе.

О том, что Павел Михайлович помогает художникам, знали все, но особенно громко об этом заговорили после его смерти. Он заботился о финансовом состоянии друзей-художников — Риццони, Трутнева, Горавского, которые вверяли ему собственные сбережения. Часто он интересовался у Крамского, не нуждается ли тот в деньгах, и всегда давал, если в этом была необходимость. Он помогал им во всех затруднительных жизненных ситуациях: Худякову, когда тот переезжал в Петербург, Трутовскому, когда его постигло личное горе — умерли жена и ребенок, М.К. Клодту, когда должны были продать его имение с аукциона.

Сам же он был необычайно скромен. Когда в Москве был созван Первый съезд художников, названный в честь заслуг собирателя именем Третьякова, Павел Михайлович просто сбежал из Москвы, чтобы только избежать этого чествования.

В 1892 году Павел Михайлович Третьяков пишет в Московскую городскую Думу «Заявление», в котором говорится « желая способствовать устройству в дорогом для меня городе полезных учреждений, содействовать процветанию искусства в России и вместе с тем сохранить на вечное время собранную мною коллекцию, ныне же приношу в дар Московской городской Думе всю мою картинную галерею со всеми художественными произведениями». Среди условий дарения П. М. Третьяков поставил всего несколько он пожизненно остается попечителем галереи и продолжит пополнение собрания картин, а галерея должна быть «открыта на вечное время для бесплатного обозрения всеми желающими».