Сын башмачника. Андерсен - Александр Трофимов

Йонас Коллин много раз предупреждал его не вмешиваться в политику, быть от неё подальше. Опытный придворный, Коллин, заменивший Андерсену отца в полном смысле этого слова, чувствовал, что в потерпевшем несколько поражений государстве, королевская власть с ненавистью воспримет любую критику, от кого бы она ни исходила. Хочешь королевской милости, знай, что властители твоей страны не способны делать ошибки.

Андерсен... Политика и облака — вещи несовместные. У эльфов нет политических направлений, русалки не хотят делать карьеру, у птиц отсутствуют газеты, водяные не требуют конституции, дожди не ходят в народные школы, цветы не требуют отмены крепостного права, а розы вянут, если их принесли на заседание правительства.

Сказки расцветают в полях и на лесных полянах, а не на страницах политических изданий. Книги имеют нежные запахи благодаря своим чудесным мыслям, и — ни-ког-да! — сказки не рождаются на полях сражений, потому что они не выносят запаха и вида крови...

Потеря крови невосполнима, даже когда пишешь о сражениях.

Когда читаешь сказки, чувствуешь, как кровь и душа очищаются.

Сказки — лекарство человечества.

Каждое историческое событие входило в кровь и плоть Ганса Христиана Андерсена. Каждое событие отразилось на его семье. Девальвация отечественной валюты сделала деда нищим. Отец отдал жизнь и здоровье войне. Сам будущий сказочник постоянно видел в Копенгагене следы разрушений. Он страдал о своём отечестве. Он был не только великим сказочником, но и великим гражданином. Едва ли не каждый копенгагенец помнил о штурме города и защищал его собой...

Копенгаген был выстраданным городом... Многие отдали за него жизнь.

А что, собственно, подвигло Андерсена на поездку в далёкий Копенгаген? Он почувствовал свою судьбу. Судьба есть у каждого, но чувствуют её только единицы. Чувство собственной судьбы, следование ей стало главным в бытии сказочника. Он верил каждому цветку, проснувшемуся в его жизни, в его душе. Остальные жители Оденсе, должно быть, по-своему замечательные люди, своей судьбы не чувствовали или же чувствовали её слишком хорошо и потому оставались в своём стойле. Они сами вырывали цветы из своей души, считая их сорняками. Откуда в нём эта пассионарность, желание и способность резко изменить судьбу полуживотного на опасную жизнь искателя судьбы? Этот вулканический выброс воли, о котором не подозревала мать, бедная прачка Мария, которую глоток водки переносил в рай? Он чувствовал унижения, как никто другой, они втаптывали его в грязь, раздавливали, казалось, навсегда; а, с другой стороны, он умел отбрасывать их, не замечать, так, словно это происходило вовсе не с ним.

БЕЗБИЛЕТНЫЙ ПАССАЖИР

Андерсен уезжал из родного города с чувством освобождения. Равнина сменяла равнину. Число тринадцать оказалось счастливым для Андерсена. Он добрался до Копенгагена. Вот уже и слышен шум моря... Когда Андерсен перебрался за Второй Бельт, то бросился на колени и стал молить Бога о помощи. Море своим шумом слушало и одобряло его молитву. В Нюборге он увидел море в первый раз в жизни. Они познакомились, и Андерсен ничуть не испугался этого могучего чудовища. Море — так, по крайней мере, показалось ему — смотрело на него многими тысячами глаз. Он знал, что эти внимательные, серьёзные взгляды предназначены именно ему. И только ему. Но всё равно он был один, совершенно один, сердце его сжималось от одиночества, которое не могли теперь растворить ни добрые руки бабушки, ни нежные слова матери, ни улыбка покойного отца — они исчезли за горизонтом, он вызывал их в памяти, но они не приходили. И тут Андерсен увидел сарай и скорее побежал, чем пошёл к нему.

Сарай был защитой от людских глаз. Сердце продолжало сжиматься от страха и одиночества, от невозможности вернуться и незнания того, что ждёт впереди, за этими тупыми холмами, равнодушными, ничего не желающими знать о его страданиях. Корсер — это название было безжизненным, как сарай, за которым он упал и стал молиться. Нищий, никому не нужный — как ясно он осознал это сейчас, в тупых и сильных объятиях одиночества.

   — Господи, помоги мне, помоги мне доехать до Копенгагена, помоги там жить, чтобы я не умер, сделай меня великим, я люблю тебя, Господи. Ты видишь, как мне страшно, как мне трудно, как мне невозможно жить без твоей помощи, без твоей поддержки.

Он всё молился и молился, давясь словами, точно это были слёзы. Андерсен всегда верил в Бога, это было пристанище его мыслей и души. Он чувствовал, что Бог не оставит его. Это придало сил, тоска рассеялась.

Колени его почувствовали холод земли, точно это был знак. Он поднялся, отряхнул пыль с коленей. В одном из окон мелькнула Ледяная Дева, с усмешкой посмотрела на него и исчезла. Её глаза говорили:

   — Я взяла твоего отца, возьму и тебя!

Но мысли о Боге всегда приходили на помощь его страху, который вместо крови часто тёк в его жилах. И чувство страха, переходящее в звериную осторожность, давало возможность находить именно тех людей, кто был способен помочь ему.

Андерсен вновь тронулись в путь. А путь этот был всего лишь сутки да ещё пол-суток — вот и всё. Но путешествия более важного он уже никогда не совершит. Это был путь судьбы длиною в полуторасуточный переезд.

Андерсен жевал кусок хлеба и думал о будущей иллюминации в свою честь. Случилось бы это как можно раньше! Восторг прощания с родными и городом возвышал его над нищетой, и ни одной мысли о поражении даже не приходило ему в голову.

Пылкие, энергичные натуры овладевают жизнью без мыслей о поражении. Они зачастую смешны окружающим. Подавляющее большинство подобных натур гибнет в грязи жизни, даже не научившись как следует летать. Они так и умирают для всех гадкими утятами, и никто даже не подозревает о том, что они всё-таки — лебеди. Но — некоторые выживают. Они выживают как бы вопреки самой жизни. У тех, кто выжил, далеко не всегда можно найти логические поступки, которыми принято объяснять восхождение к славе. Но при внимательном изучении биографий людей, вставших высоко над другими и в особенности над своей природной средой, вдруг возникает мысль: где-то в другом месте, не на земле, была решена их судьба. Это единственно возможное объяснение их жизни, ибо никакое другое объяснение не в силах доказать неизбежность их пути... Чисто биографические моменты лишь помогают осознать восхождения к цели, неведомой самим избранникам. Как правило, гениев литературы очень быстро убирают с безъязыкой земли. Андерсен прожил семьдесят лет: при его крайне нервной натуре, пессимизме, сменяющем оптимизм, полной неустроенности в жизни, отсутствии семьи и брака — это большой срок...