Сила меча - Дмитрий Тедеев

И он, привыкший всегда доверять своему опыту, поверил и тогда. И действительно мгновенно умер. Так и не поняв, что его опыт всё-таки обманул его, обманул первый и единственный раз в жизни.

После этого возникла ещё одна легенда о моём господине. Смертельный удар лёгким ивовым прутом казался Чудом, даже ещё большим Чудом, чем победа над Лесным Владыкой. Рассказы об этом Чуде мгновенно облетели всё королевство, и быстро обросли при этом множеством подробностей, которых на самом деле вовсе не было.

Мне же Максим по секрету объяснил, что это – никакое не чудо. Что действительно настоящее чудо – это мысль человека. Сила мысли, сила, настоящих пределов которой почти никто не знает. Которая способна и убить, и воскресить. И что этим чудом, мыслью, наделённой невероятной силой, владеет практически любой, даже сам не подозревая об этом.

Выглядеть такое проявление силы мысли может очень по-разному. Не только когда убивает какой-нибудь “волшебный” прут. Но, например, самая обычная холодная вода может оставить на теле рубец как от удара прутом.

Как это? А вот так. Если на спину человека плеснуть холодной водой, а перед этим сказать ему, что сейчас его с силой ударят прутом, на спине у него тут же выступит багровая полоса. Если, конечно, человек на самом деле поверит в то, что его сейчас жестоко ударят, что сейчас он почувствует острую боль. Тогда его мысль, насыщенная предчувствием этой боли, ожиданием удара, вызовет последствия точно такие же, какие вызвал бы и настоящий удар.

А если так же вот неожиданно плеснуть водой на шею человека, ожидающего, когда палач отрубит ему голову, человек этот умрёт. Хотя это выглядело бы ещё большим чудом, когда убивает даже не удар прутом, а просто безобидная вода, чуда на самом деле нет и здесь. Убивают на самом деле вовсе не прут и не вода, а собственная мысль человека, ошибочно принявшего за смертельный удар топором или мечом что-то совсем другое, совершенно неважно, что именно…

А потом я увидел собственными глазами, на какое действительно великое, Божественное Чудо способна мысль моего господина. Сына и Посланника Бога.

Меч Гнева и Сострадания

Случилось это ночью, в полнолунье. Я проснулся от тревожного толчка, почувствовав вдруг, что господина нет в его опочивальне. Обезумев от страха, бросился искать его, и ноги по наитию сами вынесли меня на крышу замка, рядом с Главной Башней.

Максим был там. К счастью, меня он не заметил. Я сразу понял, что он не хочет, чтобы кто-нибудь видел его сейчас. Рыцарь Лунного Света явно хотел остаться с полной луной наедине. Но я просто не мог покинуть своего господина и остался подглядывать за ним из тени Башни.

И поэтому увидел всё.

Максим занимался колдовством. Не чёрным, конечно, но я сразу понял, что это колдовство ещё более опасно, чем любое чёрное.

Несравнимо более опасно.

Помешать ему я не смел, я просто стоял, прижавшись к стене Башни и смотрел. Округлившимися от ужаса глазами.

Слева и впереди от Максима стоял его мольберт с большим бронзовым зеркалом.

Зеркало было разрублено на множество кусков!

И господин стоял в перекрестье яркого света огромной луны и света её отражения. Разрубленного отражения. Луны, до предела наполненной так и рвущейся наружу лучистой силой! И эта сила, я чувствовал это, вот-вот прорвётся наружу между осколков зеркала…

Если бы это был не мой господин, который, я это точно знал, просто не мог сделать или даже пожелать что-то плохое, я бы вряд ли сдержал крик ужаса. Но Максим был Сыном самого Бога. И я верил ему, верил, что он не захочет уничтожить наш мир.

Максим стоял, вытянув высоко вверх, к небу правую руку с мечом. С уже переделанным по его рисунку древним мечом. И силой своей Божественной мысли обращался к Луне. Казалось, что Луна и её разбитое на куски отражение освещают его всё ярче и ярче. Что он сам начинает светиться Лунным светом, увеличиваться в росте, заполнять собой весь окружающий простор, земной и небесный.

А сам наш мир как будто съёжился и… раскололся на части. Как отражение Божественной Луны в разрубленном зеркале.

Почти раскололся.

Не хватало малости. Удара мечом, который в руке Максима сказочно увеличился. И ослепительно полыхал в чёрном небе серебряным лунным светом.

Один лишь взмах этим Лунным Мечом – и всё будет кончено. Мир вспыхнет под Божественным ударом и исчезнет.

Я понимал, как хочется Максиму уничтожить наш мир. Ведь тогда он сможет вырваться из его плена, вернуться домой.

Искушение было огромным. Но я всё равно верил, что Сын Бога сумеет не поддаться этому Дьявольскому искушению.

Не мог Максим уничтожить наш мир. Грязный, порочный, жестокий. Но в котором живут люди, живые люди. Многих из которых господин успел узнать, и наверняка они сейчас стояли перед его мысленным взором.

Почему-то я точно знал, что меня, своего верного слугу, господин тоже не забыл. Что, может быть, вспомнил обо мне в первую очередь. И он не мог убить меня вместе с остальными людьми и всем остальным миром…

Так и не взмахнул Сын Бога карающим Мечом. Пощадил всех нас. Меч в его руке постепенно опять принял обычные размеры, но по-прежнему ярко светился серебром. Не просто отражая лунный свет, Меч теперь светился сам. Частица Лунного Света, Божественной Лунной Силы, обернувшись сверкающим камнем, похожим на кусок хрусталя, навсегда осталась с мечом, в выемке на его рукояти. Меч Максима превратился теперь в Лунный Меч. В Меч Божественной Любви.

Пользуясь передышкой, которую я ему устроил, Максим всё чаще рассказывал мне что-нибудь интересное. Происходило это обычно во время прогулок верхом по окрестным лесам или в море под парусом. Рассказывал он не только сказки и придуманные кем-то истории, но и про мир, откуда он пришёл к нам.

Многое из того, о чём он говорил, было мне непонятно и казалось выдумкой, но ему я верил, верил безоговорочно. Верил рассказам про кареты, которые могут двигаться без лошадей, про корабли, плавающие без парусов и вёсел, плавающие не только по воде, но и под водой и даже летающие по воздуху, про волшебные картины, изображения на которых могут двигаться и даже издавать звуки, про особые устройства, позволяющие говорить друг с другом, не напрягая голоса, на расстоянии многих перестрелов (господин даже сказал, многих сотен перестрелов, но тут он, наверное, оговорился).

Когда господин оставался один, он часто вставлял себе в уши какие-то странные приспособления, от которых тянулись проволочки к крохотной коробочке. И вид у Максима был в это время задумчивым, как будто он внимательно слушал кого-то. Я в конце концов решил, что с помощью этой странной коробочки, которую он всегда носил с собой, Сын Бога выслушивает наставления своего Небесного Отца.

Однажды, вновь набравшись наглости, я напрямик спросил его об этом. Я никогда не называл его Сыном Божьим, не осмеливался всё-таки пойти наперекор древнему пророчеству, в котором прямо было сказано, что Сын и Посланник Бога ничего не будет знать о том, чей он Сын. Но я спросил, не сам ли Бог разговаривает с ним через эту странную коробочку, принесённую господином из своего мира.

Господин Максим засмеялся и ответил, что нет, вовсе не сам Бог. Что это - человек, но человек этот одарен талантом, который у него, наверное, действительно от самого Бога. Талантом сочинять песни и петь, дарить их другим людям, и что в коробочке хранятся записи этих песен (он так и сказал – “записи”).

Я совершенно не понял, что означает “записи песен”. Разве песню можно “записать”? Записать можно слова, а как быть с мелодией? К тому же господин вовсе не читал эти “записи”, а каким-то образом слушал их. Всё это было очень странным, и у кого-нибудь другого явно вызвало бы подозрения в Чёрном Колдовстве. Но я верил Максиму, верил, что он – Сын Бога и Силам Зла служить не будет.

А Максим предложил мне самому послушать записи песен человека из его мира. Он вставил мне в уши маленькие приспособления (“наушники”) и нажал на маленький выступ на коробочке со странным названием “плеер”.

И в ушах у меня зазвучала музыка.

Я даже не испугался почему-то, хотя пугаться было чего. Рядом не было никаких музыкантов, не было вообще никого, кроме нас с герцогом. Но в ушах отчётливо звучала музыка, а потом зазвучал и голос человека, певшего под эту музыку. Но сама музыка и голос певца так захватили меня, что я забыл даже про удивление и страх.

Музыка была совершенно необычная, у нас так не играли. Звучал какой-то струнный инструмент, что-то наподобие арфы, но звуки этого инструмента, китары, были другими. Эти звуки странно волновали, тревожили душу, слушая их, хотелось одновременно плакать и смеяться. Казалось, китара хочет рассказать о чём-то, она говорила взахлёб, кричала от нестерпимой внутренней боли и от такого же нестерпимого, огромного счастья, она радовалась и грустила, жаловалась и тут же заходилась от восторга, странная мелодия уносила меня в бесконечную высь, эта завораживающая мелодия была наполнена огромной силой и одновременно была хрупкой и мимолётной, её неземная красота казалась какой-то очень ранимой.