В страну Восточную придя - Геннадий Мельников

Огорчился Андрей, но и обрадовался. Подальше от греха. Сразу он в Никольские подался и вола купил. Довольно заморенного, правда, но мужик-малоросс присоветовал, бери, мол, по свежей траве быстро отъестся, кости, шкура есть и молод еще.

Так, гордый покупкой, вошел он в Ивановку.

Прошлый год Медниковы не то, что пробедствали - землю отдали корейцам-половинщикам, а сами дом достроили, огородом, садом, пасекой занимались, словом, испугом отделались. Да и деньжат немного скопили, сдав ячмень в интендантство. Купили они вола, да второго Андрей привел, опять пахать можно, чем они сразу и занялись. Но Андрей, пожив в новой избе с недельку, в город засобирался.

- Плохо мне что-то тут, к людям привык. Пойду в город работу искать, объяснил он отцу-матери. И ушел во Владивосток.

С работой в городе было неважно. Все были рады пользоваться дешевым желтым трудом, да и специальности у Андрея никакой не было. Потыкался по городу он, работу поспрашивал, но все бестолку. Половым, правда, в трактир предложили, но Андрею с души воротили повадки внешне угодливых, да бесцеремонных молодцов, и он решил, что у него так не получится никогда.

Тут прослышал он, что местный купец Яков Лазаревич Семенов набирает ватажку капусту морскую драть и подался к нему. Семенов со своим компаньоном Демби организовал капустный промысел, в прошлые годы у них хорошо получалось, вот они и расширяли свое дело. Артели набирали, по преимуществу корейские, человек по тридцать - сорок, но пять - шесть русских обязательно. Хоть корейцы и не обманут никогда и с оплатой всегда согласны, да на русских, по привычке, надежды более. Артели свои Семенов развозил по всему побережью Приморья, и на Сахалине южном капусты было множество. Но Андрею повезло, недалеко отправили, в залив Стрелок. Построили рабочие себе балаганы, лапника наземь елового-пихтового настлали, застелили брезентом, вот и устроились. Где по мелководью, где под воду ныряли корейцы с серпами, а на берегу длинные листья анфельции укладывали на козлы для просушки. Потом в плотные тюки упаковывали и шаландами в город отправляли, а оттуда уже в Китай и Японию. Работа тяжелая, совсем Андрей тощим стал и солнцем прожаренный. Но платил Семенов хорошо, в два раза больше, чем Андрей зарабатывая на строительстве дороги.

К концу октября, когда совсем уже холодно стало, выбрались они в город. Семенов дал расчет, но остался Андреем доволен, звал на следующий год на прежнее место работать. На зиму же у него для Андрея работы не было. Побродил он по городу, опять везде потыкался, но без особого старания. По дому соскучился. Потом сходил к Кунсту и Альберсу на Мальцевскую, накупил обнов братовьям, шаль цветастую матери, сапоги добрые бати, а себе тульскую гармонику, девок к себе в Ивановке приваживать, и снес все добро в Матросскую слободку, чьи улочки за Гайдамаковским оврагом с сопки к Морскому госпиталю у моря скатывались, и где ночевал он у бабы Авдотьи. Завтра с утра решил домой отправляться, а вечером с товарищем по капустному промыслу зашли пиво попить в трактир "Петербург" обшарпанный, там же, в Матросской слободке. Без особого желания Андрей согласился в трактир идти. И накурено там, и воздух спертый, от чего назавтра голова болит, и тоска, и матерно, да и драки без конца вспыхивают, приходится унимать соседей. Но не откажешь же товарищу. Не к лицу, не по-мужски выйдет.

Пришли пораньше, пока рабочие с механических мастерских и служивые из флотского экипажа не нахлынули, заняли удобный угол, за фикусом разлапистым в кадке, здесь покойней было, и пива заказали дюжину. По первой кружке залпом выпили, с жадностью, недолго посидели, внутрь себя блаженству прислушиваясь, по бутерброду с кетовой икрой сжевали и за второй потянулись. Но тут Андрей ощутил на себе взгляд из другого угла, тоже фикусой загороженного. Отпил он полкружки недовольно, мешали ведь, поставил на стол и вгляделся в соседний угол. А оттуда скалил зубы сквозь бороду Матвей Буяный. То-то радости было. И по груди поколотили кулаками друг друга и, обнявшись, по спинам тузили, и расцеловались даже от полноты чувств. Матвей тоже был с товарищем. Съехались они со своим добром за один стол, "пьянковки", которую только в Матросской слободке и подавали, принести велели и пир продолжили. Матвей Буяный принялся расспрашивать Андрея о житье-бытье, вспоминал старых товарищей.

- Разбрелись кто куда, на железке осталась самая малость, - отвечал Андрей и рассказывал, как лето проработал на заготовке морской капусты купцу Семенову.

- А сам-то ты как поживаешь? - осторожно спросил он.

Матвей был уже в подпитии, язык развязался, но еще пытался себя контролировать. Немного недоговаривал, туману напускал, а потом вынул из кармана пиджака и на стол положил большой круглый полупрозрачный камень с темной веточкой в середине.

- Вот, полюбуйтесь!

Андрей взял камень, тяжелым он ему показался. А веточка желтой была и блеснула золотом.

- Да, да, - видя Андреево удивление, кивал Матвей, - Золото!

- Так ты в старатели подался?

- Как сказать, - замялся Матвей Буяный. - Лето я у староверов в Осиновке, что на Чехезе, работал. Серьезные мужики, в работе спуску не дают, но платили хорошо. Крепко живут, все у них спорится. Баловства но допускают. Но тут их добру позавидовали, да в деревню малороссов-переселенцев и прибавили. Были среди малороссов мужики и справные, но много и вздорных человечков. По каждой малости в крик, драки устраивают, на чужое зарятся. Весь порядок порушили. Пристав стал наведываться, мне приходилось прятаться. Да и староверам надоела эта маята, подались они в Петропавловку на Даубихэ.

Петропавловку Андрей знал, это недалече от Ивановки, там староверы селились издавна.

- А я им кто? - продолжал Матвей, - работник нанятый. И пришлось мне идти на все четыре стороны. Ведь и деваться-то некуда. В Никольском не укроишься - все на виду. Благо товарища встретил, год вместе бубны били на каторге. А до этого он на Соколином острове уголь рубил, повидал многое.

Соколиным островом люди Сахалин называли, место страшное.

В том товарище Андрей признал спутника Матвея после его побега из каторги и лупцевания Кирилловича-десятника.

- Вот он-то мне этот камешек и показал.

Товарищ Матвея, тоже в крепком подпитии, улыбался благостно и все порывался отнять и спрягать камешек.

- Место, говорит, знаю, где золото водится. И камень оттуда. Зовет на будущее лето в старатели.

И товарищ Матвея, Корж по прозвищу, заплетающимся языком, но очень возбужденно, принялся таинственно шептать о богатствах, в горных таежных речушках Южно-Уссурийского края таящихся. Рассказывал он о своих друзьях, сказочно разбогатевших за лето-другое, о самородках, градом сыплющихся с мха таежного, о золотом песке в речных песчаных отмелях, о шурфах, из которых золото выбрасывали лопатами.

- Что-то ты на богача похож не особенно, - усомнился Андрей.

- А это видел? - привел Корж довод решающий, и покатил по столу речную кварцевую гальку.

Веточка золота казалась внушительной.

Потом к ним четыре красавицы, шлюхи трактирные попытались пристроиться, учуяли, видимо, что денежки, хоть и немного, у мужиков водятся. Да Матвей на них рявкнул, брысь, мол, они и обиделись, матом ответили, вполне профессионально. Недаром обслуживали Матросские улицы. Отошли и недалече, через столик устроились, графин морсу заказали, клиентов ждать денежных.

Долго сидели они еще в трактире, набрались допьяна, но условились на Вознесенье встретиться у Никольской церкви. И расстались заполночь.

- Ты пойдешь? - спросил утром Андрей своего товарища.

- Нет, - ответил тот, - я уже слыхивал про старателей, да и видел их немало. Но капустное дело понадежней будет.

Зиму Андрей провел дома, помогая отцу по хозяйству, на охоту ходил, а весной заметалась душа. Крепился он, крепился, за плужком сакковым еще походил, батиной гордостью, самой ценной прошлогодней покупкой, да и подался на Вознесенье в Никольское.

В церковь зашел, лоб перекрестил, по базару побродил и опять к собору вернулся.

Перед оградой ему незнакомый парень дорогу заступил. - Ты Матвеев дружок, Андрюха Медников?

- Да, - кивнул Андрей, - договорились встретиться...

- Топай за мной, - подмигнул парень, и в углу базара они встретились, свиделись, руки потискали, по плечам похлопали, но неловкость почему-то чувствовали, неуверенность.

Вшестером, купив тут же, у кузнеца, ломы, топоры, кувалды, кирки и лопаты, запасшись хлебом, солью и крупой, увязавши весь скарб в котомки и взяв свой инструмент на плечи, двинулись они вслед за Коржем. У одного из парней за спиной ружье висело охотничье.

Шли тайгой, избегая дорог и даже тропинок, с ночевками.

Корж объяснил, что место золотоносное лежит на Ташехезе, левом притоке Сиянхэ, в дне пешего хода от Атамановского. Но тамошних казаков следует опасаться. Люди, мол, они звероватые, на белых лебедей и синих фазанов, корейцев и китайцев, женьшевиков и спиртоносов, по цвету одежды так прозванных, постоянно охотятся, как бы и на их золото не позарились. Поэтому и осторожным быть следует.