Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Однажды ѣхали мы съ Константиномъ Капитоновичемъ изъ Новаго Буяна въ другое его имѣніе при селѣ Рождественно Симбирской губ., расположенное противъ Самары. Переправившись черезъ Волгу около Царевщины, подъ Царевымъ Курганомъ, намъ пришлось проѣзжать вдоль рѣки симбирскимъ крутымъ берегомъ, а дорога была сильно раскатана и выбита огромными ухабами, ѣхали мы на Ушковской вороной тройкѣ съ знаменитымъ „Знатнымъ” въ корню, сильнымъ жеребцомъ исключительной выносливости. На козлахъ сидѣлъ малосильный кучеръ Артемій. Снѣгу въ тотъ год было много. Зима была вѣтряная, и буранами на нѣкоторыхъ мѣстахъ надуло саженные сугробы. На одномъ изъ ухабовъ лошади почему-то рванули, сани подскочили, за ухабомъ послѣдовалъ крутой раскатъ, за нимъ — сильный толчекъ и оба сѣдока, Константинъ Капитоновичъ и я, выбитые изъ своихъ сидѣній, сразу же окунулись въ мерзлую, пушистую снѣговую пучину...

Высунувшись изъ своей неожиданной берлоги, я увидалъ вдали остановленную тройку съ обернувшейся красной заиндевѣвшей физіономіей Артемія. Кое-какъ выбравшись на дорогу, я не безъ опаски началъ спрашивать: „Гдѣ же Константинъ Капитоновичъ?”

Вслѣдствіе силы толчка, крутизны берега и снѣжныхъ сувоевъ, ожидать можно было всего... Стали мы звать Ушкова и кричать. Прошло нѣкоторое время, показавшееся намъ, вѣчностью, какъ вдругъ въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ дороги, изъ под нависшихъ надъ крутояромъ таловыхъ вѣтвей, сплошь заваленныхъ глубочайшимъ снѣжнымъ покровомъ, послышался знакомый голосъ, весело меня звавшій. Бросаюсь не безъ труда къ нему, увязая по поясъ въ сугробѣ, добираюсь до тальника и что же вижу? На днѣ глубокой снѣжной воронки, образовавшейся отъ паденія бѣднаго Константина Капитоновича, сидитъ онъ самъ въ спокойной, счастливой позѣ, держа въ рукахъ дорожную флягу съ коньякомъ и налитый стаканчикъ. Весь запорошенный снѣгомъ, но все такой же бодрый и веселый, Ушковъ, увидавъ меня, радостно воскликнулъ: „Наконецъ-то! Шесть аршинъ три четверти!” (обычная его поговорка) — „за твое здоровье я уже выпилъ — теперь твой чередъ осушить стаканчикъ за мое чудесное спасеніе!”...

Лишь впослѣдствіи, когда судьба свела его съ Терезой Валентиновной, урожденной Элухенъ, по мужу Михайловой, и въ 1904 г. состоялся его бракъ съ ней, Константинъ Капитоновичъ сразу измѣнился и изъ года въ годъ терялъ свою прежнюю бодрость и жизнерадостность. На меня онъ тогда производилъ тягостное впечатлѣніе угасавшаго человѣка, безъ привычной прежней обстановки воли и свободы.

Предчувствія мои сбылись. Не прошло и десяти лѣтъ, какъ у ранѣе молодцеватаго и крѣпкаго Константина Капитоновича начались разныя недомоганія; обликъ его замѣтно измѣнился, и жизнь его навсегда прекратилась въ апрѣлѣ 1918 года. Скончался Константинъ Капитоновичъ 67 лѣтъ, похороненъ въ Москвѣ въ ту пору, когда мы съ женой, проживая въ Крыму, были совершенно отрѣзаны отъ Москвы революціонными событіями. Царствіе тебѣ небесное, дорогой, незабвенный Константинъ Капитоновичъ! Память о тебѣ остается въ нашихъ сердцахъ на вѣчныя времена!

1

вь одну изъ зимъ моего пребыванія въ Буянѣ. Какъ-то въ февралѣ мѣсяцѣ пришлось мнѣ возвращаться изъ с. Мусорки къ себѣ домой въ Буянъ черезъ Еремкино.

Выѣхалъ я поздно вечеромъ, будучи задержанъ служебными дѣлами въ Мусорском волостномъ правленіи. Стояла вѣтряная погода, превратившаяся къ ночи въ жестокій буранъ. Везъ меня мѣстный ямщикъ на парѣ своихъ „гонныхъ” лошадей. Выѣхавъ изъ Мусорки, мы сначала •еще различали дорожныя вѣхи, а спустя немного погода стала такая, что, какъ говорится, „зги Божьей не было видать”. Мокрый густой снѣгъ •сплошной пеленой хлопьями залѣплялъ намъ глаза и слѣпилъ лошадей, привычныхъ къ зимнимъ гусевымъ дорогамъ. Вскорѣ мы почувствовали, что сбились съ дороги. Ямщикъ слѣзъ съ козелъ, сталъ ее искать, вернулся и, махнувъ рукой, заявилъ, что „нечистый запуталъ”; попробовалъ онъ было снова тронуть продрогшихъ животныхъ... и тутъ случилось нѣчто совершенно непредвидѣнное: всѣ мы свалились въ мягкую снѣговую пропасть. Сани накрыли насъ обоихъ, а лошади барахтались рядомъ. Разобраться куда мы попали не было никакой возможности: кругомъ стояла непроглядная тьма и завывалъ безпощадный буранъ, постепенно превращавшійся въ сухой и морозный. Ежеминутно насъ заваливало все сильнѣе и толще огромными снѣговыми пластами. Ямщикъ мой закрылся съ головой своимъ чапаномъ (верхняя крестьянская одежда) и зловѣще затихъ...

Въ подобномъ положеніи насъ обоихъ, прикрытыхъ санями, занесенныхъ саженнымъ снѣговымъ покровомъ и оказавшихся на днѣ Еремкинскаго оврага, застало ясное солнечное зимнее утро, смѣнившее бѣшеную ночную вьюгу.

Еремкинскіе крестьяне насилу нашли и откопали насъ въ окоченѣвшемъ состояніи, почти уже готовыхъ отойти въ тотъ зимній вѣчный сонъ, который такъ ярко описанъ Л. Толстымъ въ его повѣсти „Хозяинъ и Работникъ”.

24

Прежде чѣмъ перейти къ послѣдующимъ моимъ воспоминаніямъ, остановлюсь на краткой характеристикѣ остальныхъ членовъ Ушковской семьи.

Старшимъ сыномъ Константина Капитоновича былъ Григорій, съ юныхъ лѣтъ державшій себя по отношенію къ остальнымъ своимъ братьямъ и сестрамъ нѣсколько властно съ явнымъ превосходствомъ. Средняго роста, бѣлокурый, онъ типомъ своего лица походилъ скорѣе на Кузнецовыхъ.

Григорій былъ несомнѣнно одаренной натурой, но ранняя матеріальная обезпеченность и неблагопріятно создавшаяся для развитія его самодѣятельности житейская сытая и беззаботная обстановка — выработали изъ него человѣка, склоннаго къ праздной жизни. Еле достигнувъ совершеннолѣтія, получивъ по завѣщанію дяди Кузнецова на руки крупный капиталъ (свыше 200.000 р. наличными и около милліона паями и процентными бумагами), онъ забросилъ университетскія науки, женился на дочери казанскаго пивовара Петцольда, выпросивъ себѣ у сонаслѣдниковъ бывшее Шипова имѣніе „Осташево” Московской губерніи, съ извѣстнымъ коннымъ рысистымъ заводомъ чистыхъ „Орловскихъ” кровей.

Съ теченіемъ времени, подъ вліяніемъ модныхъ коннозаводческихъ увлеченій, Григорій Ушковъ сталъ на дорогу скрещиванія орловскаго рысака съ американскими дербистами и наконецъ надумалъ перевести Осташевскій заводъ въ Крымъ, въ имѣніе „Форосъ”; Осташево же онъ продалъ. Великому Князю Константину Константиновичу. Изъ этой затѣи, кромѣ худа для рысаковъ, ничего не вышло.

Григорій Константиновичъ велъ жизнь нездоровую, сказывавшуюся на его душевномъ и физическомъ состояніи. Съ первой женой онъ развелся; женился затѣмъ на бывшей артисткѣ Саратовой, съ которой тоже вскорѣ не поладилъ, и сошелся послѣ нея съ венгеркой изъ хора одного изъ столичныхъ загородныхъ ресторановъ. Дѣтей у него не было.