Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

На одномъ изъ такихъ хуторовъ, верстахъ въ пяти отъ главной усадьбы, проживалъ родной братъ Константина Капитоновича - Иванъ Капитоновичъ Ушковъ или „дядя Ваня”, какъ величали его молодые Ушковы.

Въ то время у Константина Капитоновича было трое братьевъ: старшій Петръ, постоянно проживавшій въ Москвѣ со всей своей семьей и стоявшій во главѣ большого торгово-промышленнаго химическаго производства на р. Камѣ; затѣмъ Яковъ Капитоновичъ, жившій въ Казани и, наконецъ, младшій — Иванъ, которому было Константиномъ Капитоновичемъ предложено поселиться на постоянное жительство у него въ имѣніи, и предоставленъ былъ „Михайловскій” хуторъ, отличный деревянный одноэтажный помѣстительный домъ-особнякъ, живописно расположенный на опушкѣ обширной лѣсной дачи, именовавшейся „Студенымъ доломъ”.

Петръ Капитоновичъ Ушковъ, высокій, мощный, съ сильной просѣдью красивый брюнетъ чисто русскаго склада и облика, обладалъ недюжиннымъ умомъ, выдающейся работоспособностью и желѣзной энергіей. Это былъ человѣкъ исключительно дѣловой. Вся его манера жить и дѣйствовать характеризовалась его любимой поговоркой: „Слова — отъ чертаі цифры — отъ Бога”.

Получивъ въ свои руки отцовское химическое дѣло, Петръ Капитоновичъ сумѣлъ его расширить и настолько прочно поставить, что объ его заводахъ зналъ весь промышленный міръ страны, включительно до Военнаго Министерства. Оба основные его завода расположены были на р. Камѣ (Кокшанскій и Бондюжскій).

Скончался онъ скоропостижно, сравнительно не въ старыхъ годахъ, въ Москвѣ, оставивъ послѣ себя вдову, урожденную Любимову, сестру извѣстныхъ казанскихъ пароходовладѣльцевъ, замужнихъ дочерей, породнившихся съ представителями старинныхъ московскихъ торгово-промышленныхъ семей (Барановыхъ, Прохорввыхъ и др.), и единственнаго сына Ивана, окончившаго Московскій Техническій Институтъ и унаслѣдовавшаго дѣло и мѣсто своего отца.

Похожій во многихъ отношеніяхъ на своего энергичнаго родителя, Иванъ Петровичъ не обладалъ основнымъ его свойствомъ — настойчивой работоспособностью. Горячность и рискъ — вотъ что главнымъ образомъ руководило нервнымъ, излишне-темпераментнымъ и молодымъ Директоромъ-Распорядителемъ. Родной дядя его Константинъ Капитоновичъ тоже вліянія на него имѣть не могъ. Дѣло пошло не по вѣрному руслу, и пришлось его ликвидировать тѣмъ болѣе, что молодой Иванъ Ушковъ захворалъ неизлечимой болѣзнью, отъ которой и скончался въ Швейцаріи.

Такимъ неожиданнымъ образомъ оборвалась старшая мужская линія Ушковыхъ, а съ ней погасло и знаменитое въ свое время Ушковское химическое дѣло, перейдя въ постороннія руки.

Вторымъ по старшинству послѣ Петра братомъ Константина Капитоновича былъ Яковъ, женатый на казанской горожанкѣ Куракиной. У него было многочисленное семейство, состоявшее изъ четырехъ симпатичныхъ дочерей и одного сына. Яковъ Капитоновичъ являлся полной противоположностью своему старшему брату. Простодушный, добрѣйшій, любившій немного подвыпить, подзакусить, поиграть въ картишки и на бильярдѣ, онъ обычно ограничивался своимъ домашнимъ семейнымъ кругомъ, гдѣ главенствовала его энергичная толковая супруга.

Какой-либо дѣловитости милѣйшій Яковъ Капитоновичъ проявить при всемъ своемъ желаніи никакъ не умѣлъ. Всѣ любили его, какъ милаго и добраго человѣка.

Жилъ „дядя Яша” обычно со всей семьей въ Казани, въ домѣ своей жены, причемъ часто гостилъ по лѣтамъ въ имѣніи Рождественно, у брата Константина, со своими дочками, подругами Анны и Наталіи. Въ Казани Яковъ Капитоновичъ тихо скончался, а дочери всѣ повышли замужъ. За время революціи мы потеряли всякій ихъ слѣдъ.

Младшимъ братомъ Константина Капитоновича былъ тотъ самый „дядя Ваня”, о которомъ я выше упоминалъ, какъ о постоянномъ обитателѣ „Михайловскаго” хутора въ Ново-Буянозской экономіи.

Въ молодости Иванъ Капитоновичъ росъ неудачникомъ, пріобрѣтя пагубную страсть къ вину, подъ вліяніемъ которой временами впадалъ въ состояніе полной невмѣняемости. При мнѣ былъ случай, когда во время происшедшаго поздно вечеромъ на селѣ пожара, къ мѣсту несчастья вдругъ подъѣзжаетъ на дрожкахъ Иванъ Капитоновичъ, останавливается, слѣзаетъ и со всѣхъ ногъ бросается къ пылающему воротному столбу, намѣреваясь его обнять. Ему, находившемуся въ періодѣ запоя, показалось, что горѣлъ не столбъ, а человѣкъ, пылавшій въ огнѣ и звавшій его къ себѣ на помощь, да еще махавшій ему при этомъ своими огненными руками — вотъ почему Иванъ Капитоновичъ и бросился спасать этого „несчастнаго”... Еле удалось спасти его, совершенно обгорѣвшаго и долгое время послѣ этого находившагося между жизнью и смертью.

Въ общемъ, тяжкіе періоды его болѣзни случались сравнительно рѣдко; въ остальное же время Иванъ Капитоновичъ былъ совершенно нормальнымъ человѣкомъ, страстно любившимъ природу, хозяйство и въ особенности охоту, которой онъ предавался со всѣмъ пыломъ истаго знатока и любителя. Въ этомъ отношеніи для его жизни лучшаго мѣста, какъ Михайловскій хуторъ, трудно было выдумать. Весной, бывало, заслушаешься, сидя у него на терраскѣ, гомономъ тетеревиныхъ токовищъ. Стоило отойти на сотню шаговъ отъ его хутора, какъ со всѣхъ сторонъ раздавались страстныя „чуфыканья” ищущихъ своихъ подругъ красавцевъ-косачей. Не разъ приходилось той же весной выпускать заряды, стоя почти рядомъ съ его усадьбой, въ „хорькавшихъ” надъ лѣсной опушкой благородныхъ вальдшнеповъ. Въ лѣтнее время тетеревиные выводки попадались тоже рядомъ, а осенью охота на „звѣря” — главнымъ образомъ — на волковъ, была такой, что не всякій этому повѣрить. Случались, напримѣръ, такіе эпизоды: какъ-то въ одинъ изъ сентябрьскихъ чудныхъ дней, т. н. „бабьяго лѣта”, сидя у себя въ канцеляріи около трехъ часовъ пополудни, получаю я краткую записку отъ Ивана Капитоновича: „Немедленно пріѣзжайте вмѣстѣ съ Ваньчо. Захватите картечь. Волчій выводокъ”. Черезъ полчаса мы катили къ нему на хуторъ вмѣстѣ съ „Ваньчо” — такое прозвище носилъ мѣстный фельдшеръ Ушковской экономіи, чрезвычайно популярный по всей округѣ цѣлитель всяческихъ недуговъ и болѣзней — милѣйшій Иванъ Петровичъ Лопатинъ, сосѣдъ мой по усадьбѣ и постоянный соохотникъ за всѣ четыре года моего Буяновскаго проживанія. Иван Капитоновичъ недаром нас торопилъ и, какъ оказалось, не попусту насъ къ себѣ зазывалъ.

Стояла дивная осенняя пора. На Михайловскомъ полѣ шла спѣшная уборка картофеля многими десятками бабъ, нанятыхъ изъ Буяна и Михайловки. Послѣ полудня, на ихъ глазахъ, по одной изъ полевыхъ межъ, неторопливымъ „махомъ” прошелъ цѣлый волчій выводокъ по направленію къ „Курносымъ Зимовьямъ”. Верховой объѣздчикъ, приставленный къ работавшимъ поденщицамъ, тотчасъ же поскакалъ къ Ивану Капитоновичу и сообщилъ о видѣнномъ; тотъ, въ свою очередь, послалъ верхача за нами. Пріѣхавши и узнавши въ чемъ дѣло, мы условились немедля перехватить узенькій перешеекъ — „ерикъ”, а затѣмъ приказали объѣздчику, ввиду окончанія поденщицами урочной работы, попросить нѣкоторыхъ бабъ, числомъ до 50, подойти со стороны поля къ „Курносому Зимовью” и громко запѣть какую-либо пѣсню. Нашъ разсчетъ былъ таковъ: успѣть предварительно перехватить единственный лазъ для возвращавшагося на ночлегъ въ „Студеный Долъ” волчьяго выводка, а съ другой стороны — вспугнуть его путемъ визгливыхъ бабьихъ голосовъ. Удался намъ этотъ планъ, какъ нельзя лучше. Не успѣли мы занять свои мѣста, какъ вскорѣ невдалекѣ заголосили приглашенныя нами гастролерши-загонщицы, и волки, одинъ за другимъ, шарахнулись мимо насъ... Раздалась горячая пальба. Въ теченіе какихъ-либо десяти минутъ изъ одиннадцатиголоваго выводка взято было нами 7 штукъ. Остальные прорвались... Вся охота, Считая со времени полученія мною записки Ивана Капитоновича, заняла не болѣе двухъ часовъ.