Три судьбы - Олег Юрьевич Рой

размахивал. Черт его знает, в общем. Да и не важно. Тут ведь, как вглядишься, все просто: сомнения – на пользу, бухгалтер третий раз проверяет свой квартальный отчет, вылавливает последнюю ошибку, все счастливы. А комплекс – когда этот же бухгалтер сидит уныло над этим квартальным отчетом: ой, все бесполезно, я урод, меня только терпят из жалости… Или наоборот – тычет своим квартальным отчетом (так и непроверенным, кстати) всем подряд в морду лица: гляньте, какой я крутой! Причем тыкать может вообще пачкой чистых листов. Никакого квартального отчета, главное – тыкать, пока все не согласятся, что ты крутой. Точнее, пока сам себя на какое-то время в этом не убедишь. И твои вечные девочки – из той же оперы…

Гест представил себе эту пачку чистых листов так живо, что даже страшно стало. Неужели лучший друг Дим прав, и вся его жизнь – пачка чистой бумаги? Нет. Нет-нет.

– Да ты… – Он почти задыхался. – Не тебе, дорогой мой, о девочках говорить! Ты просто завидуешь! Всегда завидовал! Потому что я-то нормальный, а ты – чертов гомик!

Дим на его вопль не отреагировал, молча делая что-то на экране смартфона. Закончил, сунул аппарат в карман, поднялся:

– Кредитку я тебе прикрыл, в смысле обеспечил регулярные поступления. Если что – звони.

И ушел.

Высоченный, широкоплечий, закрывший на мгновение все вокруг…

Очнулся Гест, когда над столиком навис хозяин.

– Если синьору так неприятны… – Он произнес одно из слов, которые Валентин никак не мог запомнить, их, альтернативных терминов для гомосексуалистов, в итальянском было не меньше, чем в русском, – вероятно, ему лучше выбрать другую тратторию. Боюсь, у нас с Пабло плохо получится вас обслуживать.

Пабло, напарник хозяина, был похож на него не то чтобы как две капли воды, но – похож, очень даже. Гест и думал, что они братья. А они – здрасте, пожалуйста! Еклмн!

– Мы не размахиваем своими… пристрастиями, как вы могли заметить. И те, кто размахивает, – хозяин, три дня назад сочувственно угощавший его граппой за счет заведения, сейчас явственно поморщился, – нам с Пабло неприятны так же, как и вам. Потому что спальня должна быть закрыта.

– Но я…

– Судя по вашим крикам, вы как раз полагаете, что имеете право оценивать то, что происходит в чужих спальнях. В спальне вашего друга, например.

Хозяин говорил очень медленно, как будто не на родном итальянском, а на, к примеру, явно нелюбимом испанском. Наверное, очень хотел, чтобы посетитель понял каждое слово, каждое выражение.

Да какого черта! Мало ли кофеен! Терпеть тут от всяких!

Он бросил на столик купюру – с избытком, чуть не вдвое – и стремительно вышел, все еще кипя от бешенства.

Смотревшему вслед Гесту Карлу было совершенно ясно и то, что здоровенный приятель невоспитанного русского только что прилетел, и то, что он, как деликатно выражался Пабло, гуляет по другой стороне улицы. Пабло никогда на этот счет не ошибался – и не потому, что искал себе пару, вовсе нет. У Пабло был друг, к которому он ездил каждый раз, когда выходной получался двухдневный. Иногда друг – его звали Микеле – приезжал к Пабло сюда. Хороший такой, вежливый, воспитанный, совсем не похожий на тех размалеванных красавцев, которые бегают со своими плакатами по Риму или Милану. У них тут, хвала Мадонне, пока таких безобразий нет.

Честно говоря, Карлу было плевать, кто с кем спит и в каких позах. Лишь бы у самого стоял, чтоб Джеми была довольна – потому что если Джеми бывала недовольна… О! Крошечная, чуть выше пряжки его ремня, Джеми легко превращала жизнь и его, и брата Пабло в сущий ад. Пора, кстати, большую сковородку почистить, чтоб сверкала…

Зачем он сказал этому русскому, что Пабло – его любовник? Ну не впрямую сказал, но намекнул вполне однозначно. Зачем? Ему же наплевать. Но – дверь спальни должна быть закрыта. Нет, Карл не понимал, почему некоторые мужчины жарко пялятся на мальчиков, когда вокруг столько прекрасных синьорин! Ножки, попочки, ямочки на щеках… расщелины между грудками в вырезе тоненьких маечек! Он вздрогнул, воровато оглянулся, словно Джеми могла подслушать его мысли. Хотя Джеми действительно – могла. Но сейчас ее тут не было. Нет, он правда не понимал. Но это ведь не его дело, да? Кто-то кьянти предпочитает, кто-то густую испанскую мадеру, а кто-то, страшно подумать, горький вонючий джин. Пепино, чье заведение в квартале от Карлова, пиво подает! И научился готовить свиные ножки с кислой капустой (слава Богоматери, хоть с тушеной!), дабы ублажить немецких туристов. Нет, у Карла все, как было всегда. Дед учил его готовить правильный песто, и он в свое время – если Джеми не ошиблась, помоги нам Мария! – научит тому же своих внуков.

И наплевать ему, кто кого и в каких позициях любит. Двоюродный дедуля вообще коз любил. Младшенький в семье был, какая ж девушка за него пойдет, а парень молодой, горячий, что делать. Может, козам даже и нравилось, кто их знает. Но он же не приводил их сюда, не орал Карлу, что коза – это лучшее, что может случиться с мужчиной. И Карл никогда бы не сказал ему, перестань, мол, найди себе женщину. Не из почтения к возрасту помалкивал, а из почтения к… дьябло! как это сказать-то? из почтения к «закрытой двери спальни», наверное.

Здоровенный приятель бешеного русского точно не заслужил оскорблений. Он ведь – Карло это видел ясно, как первую рождественскую звезду, – прилетел на помощь. А ему в лицо плюнули.

Нет, Карл в первую очередь – хозяин заведения. И конечно, если этот русский опять явится, он его не выгонит. Если не явится – тоже ничего, воздух чище будет. А придет – ладно уж, пусть сидит. Времена нелегкие, лишний десяток евро совсем не помешает. Чашку кофе ему тут всегда нальют и пиццей или пастой не обделят, ноу проблем, как англичане говорят.

Но улыбаться – нет, вот улыбаться Карл ему никогда уже не станет.

* * *

В конце улицы мелькнула легкая фигура. Аля!

Он рванулся было следом, но с размаху воткнулся во что-то пестрое и одновременно черное. Старуха! Та, что твердила про обиды близким и отправляла его просить прощения! Да чтоб тебя!

Старуха упала – легко, с каким-то хрустом или хлопком. Так люди не падают! Люди падают, как мешок картошки – грудой! А не плашмя!

Вокруг пестрого пятна на булыжниках разметались разноцветные… осколки?

Такие же яркие, как болтающаяся справа