Бен-Гур - Льюис Уоллес

Бен-Гур взял документы, но при этом взглянул на Ильдерима.

– Ничего, – сказал Симонид, – шейх не помешает читать. – Отчет, как ты увидишь, по своей сущности требует свидетеля. В конце его, на том месте, где обыкновенно подписываются, ты найдешь подпись "Ильдерим, шейх". Ему известно все. Он друг тебе. Кем он был для меня, тем он будет и для тебя.

Симонид взглянул на араба и приветливо кивнул ему. Последний с важностью возвратил поклон, добавив: "Ты сказал верно".

Бен-Гур ответил:

– Я уже знаю цену его дружбы, но мне еще предстоит доказать, что я достоин ее.

И тотчас же он заметил:

– Когда-нибудь после, о Симонид, я внимательно прочту эти документы. Теперь же возьми их, и если ты не чувствуешь себя слишком утомленным, познакомь меня с их содержанием.

Симонид взял сверток обратно.

– Эсфирь, поди сюда, встань рядом со мной и держи документы, чтобы мне не смешаться.

Она заняла место у его кресла, правой рукой слегка обняв отца, так что казалось, будто отчет отдавался ими обоими.

– Этот, – заговорил Симонид, разворачивая первый лист, – показывает то количество денег, которое осталось в моих руках после смерти твоего отца, – сумму, спасенную от римлян. Имущества не было спасено никакого, одни только деньги, да и те избежали рук разбойников благодаря нашему еврейскому обычаю хранить их в векселях. Спасенная сумма, после того как я реализовал ее, собрав по мелочам из Рима, Александрии, Дамаска, Карфагена и других торговых местностей, составила сто двадцать талантов иудейской монетой.

Он передал лист Эсфири и взял следующий.

– Эту сумму, сто двадцать талантов, я внес в свой дебет. Познакомься теперь с моим кредитом. Я употребляю это слово, как ты увидишь, по отношению к прибыли, вырученной мной от употребления этих денег.

Затем из отдельных документов он прочел итоги, которые, если отбросить подробности, составят следующее:

Кредит                                  

В судах - 60 талант.

товарах на складе - 110    

в пути - 75      

верблюдах, лошадях и т. п. - 20      

торговых помещениях - 10      

векселях - 54      

наличности и подл. к уплате - 224    

Итого - 553 таланта

– Теперь к этим пятистам пятидесяти трем талантам, вырученным мной, прибавь первоначальный капитал, оставшийся у меня от твоего отца, и у тебя получится шестьсот семьдесят три таланта, – таким образом ты, сын Гура, оказываешься богатейшим человеком на свете.

Он взял от Эсфири папирус и, удержав один из его листов, остальные свернул и передал Бен-Гуру. Гордость, проглядывавшая в нем при этом, не была оскорбительна: причиной ее могло быть сознание честно выполненного долга. Он мог гордиться Бен-Гуром, вовсе не думая о себе.

– И нет для тебя ничего, – прибавил он, понизив голос, но не опуская глаз, – нет для тебя теперь ничего невозможного.

Момент этот был полон захватывающего интереса для всех присутствовавших. Симонид опять скрестил руки на груди. Эсфирь была полна страха, Ильдерим пребывал в нервном возбуждении. Никогда человек не подвергается столь сильно искушению, как при избытке счастья.

Приняв свиток, Бен-Гур поднялся, борясь с охватившим его волнением.

– Все это для меня то же, что свет небесный, ниспосланный на смену ночи, которая длилась так долго, что я боялся, что ей не будет конца. Она была так непроглядна, что я потерял всякую надежду увидеть свет, – сказал он хриплым от волнения голосом. – Прежде всего я благодарю Господа, не покинувшего меня, а потом и тебя, о Симонид! Твоя честность перевешивает жестокость других и служит искуплением нашего человеческого естества. "Нет для меня ничего невозможного". Да будет так! Неужели я могу допустить, чтобы в этот момент моей жизни, дающий мне такие могущественные права, – чтобы в этот момент хотя бы один человек мог превосходить меня в великодушии. Будь же моим свидетелем, шейх Ильдерим. Обрати внимание на слова, которые ты сейчас услышишь, и запомни их. Выслушай меня и ты, Эсфирь, добрый ангел этого благородного мужа.

Он протянул к Симониду руку, державшую сверток.

– Все перечисленное в этом отчете, все без исключения: суда, дома, товары, верблюды, лошади, деньги – я возвращаю тебе, Симонид: отдаю в твое полное распоряжение и навеки закрепляю за тобой и твоей семьей.

Эсфирь улыбнулась сквозь слезы. Ильдерим быстро схватил себя за бороду, и глаза его засверкали, как агаты. Один Симонид оставался спокоен.

– Закрепляю навеки за тобой и за твоей семьей, – продолжал Бен-Гур с большим самообладанием, – за одним исключением и при одном условии.

Все слушатели при этих словах затаили дыхание.

– Сто двадцать талантов, принадлежавших моему отцу, ты возвратишь мне...

Лицо Ильдерима просветлело.

– И ты должен стать моим союзником в поисках моей матери и сестры, ничего не щадя из того, что принадлежит тебе, на издержки, которые могут для этого потребоваться, так же, как и я не буду щадить ничего из принадлежащего мне.

Симонид был сильно взволнован. Протянув вперед руку, он сказал:

– Я вижу твою душу, сын Гура, и благодарю Бога, что Он послал мне тебя таким, каков ты есть. Если я честно служил твоему отцу при его жизни и служу его памяти, то не бойся, что я не сумею служить и тебе, но я должен заявить, что не допускаю сделанного тобой исключения.

Затем, взяв отложенный документ, он добавил:

– Ты не получил еще всего отчета. Вот возьми это и читай – читай вслух.

Бен-Гур взял дополнение и прочел:

Отчет Симонида, управляющего имуществом, о рабах Гура:

1) Амра, египтянка, заведующая дворцом в Иерусалиме.

2) Симонид, управитель в Антиохии.

3) Эсфирь, дочь Симонида.

Сколько Бен-Гур ни думал о Симониде, ему ни разу не приходила в голову мысль, что по закону дочь разделяет положение отца. В его думах прелестная Эсфирь всегда представлялась соперницей египтянки и предметом возможной любви. Пораженный этим неожиданным открытием, он покраснел и взглянул на нее, и она, тоже покраснев, под его взором опустила глаза. И в то время как документ сам собой сворачивался в трубку, он сказал:

– Человек с шестьюстами талантами действительно богат и может делать что захочет; но ум, сумевший накопить это богатство, и сердце, оставшееся при этом непорочным, – сокровища гораздо более ценные и редкие, чем даже эта несметная сумма денег. О, не бойся, Симонид, и ты, прелестная Эсфирь. Шейх Ильдерим да будет свидетелем, что с момента, как вы объявили себя моими рабами, я объявляю вас свободными, и эти слова мои я готов засвидетельствовать письменно. Довольно ли этого и не могу ли я сделать нечто большее?

– Сын Гура, – сказал Симонид, – ты делаешь нам рабство легким, но я ошибся, сказав, что ты можешь все. Нет, ты не можешь освободить нас по закону, потому что я раб навсегда. Твой отец подвел меня однажды к двери и в ухе моем до сих пор остался след от шила.

– Неужели же мой отец сделал это?

– О, не осуждай его, – поспешно прервал его Симонид. – Он принял меня в вечные рабы, потому что я умолял его об этом. И никогда мне не пришлось раскаиваться, что я заплатил эту цену за Рахиль, мать моей дочери. Рахиль не соглашалась на иных условиях стать моей женой.

– Разве она тоже была вечной рабой?

– Да.

Бен-Гур шагал по комнате, мучаясь сознанием, что бессилен исполнить желаемое.

– Я был богат, – сказал он, вдруг остановившись. – Я был богат дарами щедрого Аррия. Теперь к этому присоединяется еще большее состояние и ум, сумевший создать его. Неужели в этом не проявляется воля Бога? О, будь моим советником, Симонид! Помоги мне видеть правый путь и следовать по нему. Помоги мне быть достойным имени Гуров и быть на деле для тебя тем, кем ты являешься для меня по букве закона. Да, я всегда буду твоим слугой.

Лицо Симонида просияло.

– О, сын моего покойного господина! Я не только буду помогать, но я буду служить тебе всеми силами ума и сердца. Телесной силы у меня нет. Тело мое искалечено ради твоего дела, но умом и сердцем я готов служить тебе. Клянусь престолом Господа Бога и дарами на Его алтаре. Только сделай меня формально тем, чем я самовольно был до сих пор.

– О, конечно, – поспешно согласился Бен-Гур.

– Все заботы о твоем имуществе будут лежать на мне как на твоем управителе.

– Считай себя отныне моим управителем! Нужно ли, чтобы я письменно подтвердил это?

– Нет, достаточно одного твоего слова. Так было с твоим отцом, и мне не нужно большего от сына. А теперь для полного соглашения...

– Я со своей стороны на все согласен, – сказал Бен-Гур.

– А ты, дочь Рахили, говори! – сказал Симонид, снимая ее руку со своего плеча.

Эсфирь отошла от отца и стояла с минуту в нерешительности, то краснея, то бледнея. Затем, направившись к Бен-Гуру, сказала ему с той женственностью, которая так полна прелести: