Легкое сумасшествие по имени любовь - Трейси Броган

гласности, по крайней мере до того, как пройдет вечеринка. Вы слышите меня? — Она погрозила нам пальцем. — По-прежнему никто ничего не знает. Кроме Деза, разумеется. Он возил меня на биопсию. Я ему очень благодарна, Сэди. Обязательно передай ему это.

Стены комнаты, казалось, рухнули и придавили меня. Он возил ее на биопсию? Как давно он знает?

— А давно ты делала биопсию?

— Три недели назад. Тогда, кажется, я потеряла сережку в машине Деза. Но результаты пришли только вчера. — Она бросила бумажку обратно в сумочку, взяла пудреницу и принялась пудрить носик так обыденно, будто это не она сейчас сделала то драматичное объявление, которое шокировало каждого из присутствующих.

— Три недели? Мама, но почему ты нам ничего не сказала?! — воскликнул Фонтейн.

Джаспер смотрел на нее так, будто она уже стала призраком.

— Потому что ты начал бы волноваться, а это бессмысленно. О чем я должна была говорить, пока не получила результаты? Но Дез мне так помог. К вам и впрямь внимательны, как к кинозвезде, когда на биопсию вас приводит собственный доктор. Я чувствовала себя, как Ширли Маклейн.

До меня только начинало доходить. Он возил ее на биопсию? Дез знал об этом в течение трех недель и не сказал мне ни слова? Как он мог хранить все это в тайне?!

Фонтейн начал забрасывать Доди вопросами, пока мы все пытались переварить эту не умещавшуюся в голове новость. Наконец она подняла обе руки, показав, что сдается.

— Пожалуйста, родные мои, послезавтра у меня снова встреча с лечащим врачом. И тогда я буду знать больше. И если вы хотите поехать со мной, то — пожалуйста.

Фонтейн резко оттолкнул стул, встал и подошел к окну, покусывая большой палец.

— Эй вы, это не трагедия! Вы меня слышите? Это не конец жизни, ни моей, ни тем более вашей. Но если вы не устроите мне самую лучшую вечеринку по эту сторону озера Мичиган, то я нарочно умру, чтобы вернуться привидением и донимать вас!

— Это не шутки, мама, — прошептал Джаспер.

— Я знаю, дорогой. — Она погладила его по руке. — Но как только мы перестанем смеяться, террористы победят. Так что не будьте тряпками и начинайте готовить мою вечеринку.

Время, казалось, остановилось, пока мы обменивались недоверчивыми взглядами. Затем Фонтейн развернулся, прочистил горло и сложил руки за спиной.

— Я правильно думаю, что ты хочешь пригласить всех подозрительных личностей, которых обычно приглашаешь? — спросил он.

Доди улыбнулась:

— Разумеется.

— И тебе обязательно нужен этот ваш мерзкий огромный торт и море бухла?

— Всенепременно.

— Это я могу устроить.

Завороженные прелестью чистейшего упорного отрицания, мы принялись планировать вечеринку вместо того, чтобы строить планы лечения. Для них еще настанет время, но не теперь, — сейчас Доди хотела говорить о букетах и воздушных шарах, о мариачи — мексиканских музыкантах, исполняющих народную музыку, — и о том, не будет ли шелковое платье, купленное ей Уолтером в Таиланде, чересчур нарядным для этой вечеринки.

И все время, пока мы притворялись смирившимися с ужасной новостью, я думала о Дезе и о том, что он скрывал от меня всё целых три недели. Это было непростительно.

В тот вечер я осыпала Пейдж и Джордана поцелуями, пока они не потребовали прекратить. Новость о Доди внезапно все изменила, сместив внимание на семью. Семья значила многое. Быть окруженным людьми, которых любишь, — вот что делало жизнь… да, жизнью. Внезапно мне стало все равно, заберет ли Ричард этот дурацкий дом в Гленвилле, битком набитый всякой дрянью, которая мне не нужна, и ужасными воспоминаниями, только стеснявшими меня.

Но я не дам ему отнять у меня ни одной минуты, которую я могу провести со своими детьми. За них я буду бороться с ним любыми способами. Когда дети уснули, я заглянула к Фонтейну, чтобы убедиться, что он будет на чеку на случай, если им что-то понадобится, и пошла по улице к дому Деза.

Я чувствовала себя слишком доверчивой и… преданной. Разве он не сказал у Тома и Таши, что не силен во всяких хитростях? А оказалось, что совсем наоборот. И если он так хорошо умеет хранить тайны, то что еще он может скрывать от меня? Слезы жгли глаза, словно кислота.

Это был ужасный день. У Деза горел свет — значит, он тоже не спит. А сказал, что устал и идет спать. Еще одна ложь. Я резко забарабанила в дверь. А когда он открыл, ткнула его пальцем в грудь:

— Ты знал? Ты три недели знал, что у нее рак, и не сказал мне?!

Он отшатнулся, но я шагнула к нему, вновь вонзая ноготок в его грудь еще сильнее, чем прежде.

— Как ты мог не сказать мне?!

Он поднял руки, защищаясь:

— Сэди, до вчерашнего дня мы были не уверены, что это рак. И с точки зрения этики, я не могу делиться такой информацией.

— С точки зрения этики? Какая чушь, Дез! Неужели ты полагаешь, что держать семью в неведении этично? — Я попыталась ткнуть его снова.

— Прекрати. — Он убрал мою руку. — У меня не было выбора. Я хотел сказать тебе, но она взяла с меня слово.

— Нет уж, выбор у тебя, разумеется, был. Ты мог отказать ей. Держать что-то в тайне — все равно что врать. — Я и сама в это не верила, но меня охватило острое желание спорить.

Он упрямо стиснул челюсти:

— Проклятие, Сэди! Ты уже второй раз обвинила меня во лжи. Я лишь проявил уважение к Доди и ее желаниям, так что разбирайтесь с ней.

— Но ты доктор! Она бы тебя послушалась. Мы потратили впустую три недели, а могли бы спланировать лечение.

— Да, я доктор. Но я не ее доктор. — Он развернулся, отошел к дивану и тяжело опустился на него. — Я постарался помочь ей, сходил с ней на биопсию, когда она попросила меня, и к онкологу — одному из лучших. Но больше я ничего не могу сделать. Я попал в ситуацию, в которой не должен был оказаться. И я на такое не подписывался.

Мой гнев едва не сменился рыданиями.

— Никто из нас на такое не подписывался. И у меня есть весьма веская причина для расстройства.

— Да, есть. Но не из-за меня. Во всяком случае, не по этому поводу.

— А по какому?! — В моем животе, кажется, раздувалась рыба-еж.

— Присядь на минутку. — Он потер лоб.

— Я не хочу садиться.

Он на меня даже не посмотрел. Что он мог сказать такого, чтобы этот день стал еще хуже, чем был? Он