Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

– Видит бог, я не забыл того, что сделал для меня Есугей. И чем бы это ни кончилось, попробую сделать то же самое для его сына. За добро, Джамуха, человек должен платить добром.

Весть о предстоящем походе на меркитов нойоны Тогорила встретили с нескрываемым неодобрением. Рисковать своими воинами из-за безвестной жены столь же безвестного Тэмуджина – разумно ли это?

– Я вас позвал не для досужих рассуждений, – раздраженно сказал Тогорил. – Я позвал вас объявить свою волю!

Нойоны умолкли, потупились.

Возвращаясь в свой курень, Джамуха не раз вспомнил эти слова. Высоко вознесся над всеми хан Тогорил. Все, кажется, идет к тому, что и ему, Джамухе, станет объявлять свою волю. И будешь покорен – что сделаешь? Сколько ни вертись в одиночку, все равно окажешься в руках Тогорила, а ускользнешь от него – попадешь под пяту Инанча-хана найманского или Тохто-беки меркитского, от них увернешься – взнуздает Таргутай-Кирилтух. Но теперь, может быть, его одиночество и кончится. Анда Тэмуджин соберет улус своего отца – их будет двое. Потом найдется кто-то третий, четвертый. В битве ли, на пиру ли слово каждого будет весить одинаково. Как в счастливые старые времена, воспетые в сказаниях-улигэрах, они перед лицом опасности встанут грудью друг за друга. И древний степной обычай вольности никто не осмелится рушить безнаказанно.

Бодрили, радовали душу эти думы. О, если бы хан-отец мог догадаться, куда направлены его устремления!.. Но он не догадается. Что для него Джамуха? Почти собственный нукер. А если догадается? Что-то же питает его подозрительность и недоверчивость. Но эти тревожные мысли Джамуха гнал от себя…

В поход он взял всех своих воинов, оставив курень на попечение стариков и подростков. В назначенный день пришел в урочище Ботоган-борджи. Прошел день, а хана не было. Не явился он и на другой день. Джамуха встревожился, усилил караулы. Не побили ли тайчиуты Тогорила? Если так, тут оставаться опасно.

На третий день забеспокоились и воины. Походный стан притих. Джамуха решил переночевать и утром уходить в свое кочевье. На рассвете воины принялись седлать коней. В это время прискакал дозорный: идет войско. Вскочив на коня, Джамуха поднялся на возвышенность. По плоской равнине к стану валом катилась конница. Всходило солнце, и на оружии, доспехах вспыхивали красные искры. А что, если это воины тайчиутов? У Джамухи похолодело в груди.

– Скачи навстречу! – сказал он дозорному.

Сам ринулся к стану, приказал барабанщикам бить тревогу.

Басистый рокот барабанов бросил воинов в седла. Они быстро построились. Джамуха подтянул пояс, поправил саадак… Дозорный вылетел из-за сопки, заорал во все горло:

– Наши!..

Воины смяли строй, беспорядочной толпой, увлекая за собой Джамуху, ринулись навстречу кэрэитам. Издали заметив Тогорила по тангутскому шлему с высоким золотым гребнем, Джамуха направился к нему. Хан коротко поздоровался, ничего не сказал, оправдывая свое опоздание. Джамуха, сдерживая злую обиду, спросил:

– Хан-отец, разве не вместе назначили день встречи? И разве старый обычай не велит каждому, большой он или маленький, следовать уговору?

Хан не успел ответить. К ним подскакали Джагамбу и высокий молодой воин с обозначившейся бородкой на широких твердых скулах. Он был опоясан сыромятным ремнем, на ремне висел меч в обшарпанных ножнах и берестяной колчан. Из-под войлочной шапки на высокий лоб выбилась прядь рыжеватых, словно бы подпаленных солнцем, волос.

– Так-то встречаешь нас с твоим андой? – усмехнулся Тогорил.

V

Поздно вечером подошли к реке Хилхо. На противоположном берегу несколько рыбаков варили уху. Заметив дозорных, они вскочили на коней. Пока дозорные шныряли по берегу в поисках брода, рыбаки скрылись. Над огнем осталась готовая уха. Со смехом и гоготом дозорные опорожнили котел.

Тогорил, Джамуха и Тэмуджин остановились на крутом яру. Вода плескалась, подмывая илистый берег, в сумерках блеском клинка отсвечивали ее струи. Тэмуджин вертел головой, вглядываясь в противоположный берег. Но ничего там не видел, кроме темной гряды тальников у воды и ломаной кромки пологих гор. Где-то тут, рядом, за этой кромкой, стоят юрты меркитов. В одной из них Борте… Дума о ней занозой сидела в сердце. О чем бы ни говорил, что бы ни делал, забыть о Борте не мог. А хлопот у него в эти дни было много.

Весть о том, что за него вступился сам хан кэрэитов, в тайчиутских куренях встретили с недоверием. И очень удивились, когда Тогорил с войском прибыл на его стоянку. Люди, которых он до этого уговаривал не один раз, но так и не мог уговорить, сами потянулись к нему. За те несколько дней, пока Тогорил стоял у него, вокруг старой материнской юрты вырос целый курень. Тэмуджин сбивался с ног. Каждого надо было встретить ласковым словом, каждому определить его место…

Конь под Тэмуджином переступал с ноги на ногу. Комок земли покатился из-под копыт, упал в реку, звонко булькнув. Тэмуджин прислушался к разговору хана и Джамухи.

– Дозорные ржут от радости, что уха досталась, а им плакать надо: упустили меркитов, – говорил Джамуха, похлопывая черенком плети по голенищу сапога.

– В этом беды нет. Упустили – пусть бегут.

– Хан-отец, ты говоришь так потому, что дозорные твои люди.

– Это люди Тэмуджина.

Да, на том берегу были его люди. Если Джамуха потребует, он должен будет примерно наказать воинов. А этого делать как раз не следует. Все только начинается, и он своей строгостью отпугнет воинов.

– Там молодые ребята, они порядка не знают, – сказал он, поворачиваясь к Джамухе.

– Ладно… Я думаю, что это даже неплохо. Со страху в глазах у рыбаков наше войско утроилось. Они до смерти напугают своих. Будем переправляться, хан-отец?

– Нет. В темноте люди вымокнут и плохо будут спать. А завтра сражение. Кроме того, здесь, за рекой, мы в безопасности. Пусть расседлывают коней, зажигают огни. Как можно больше огней. Если решили меркитов напугать, давайте напугаем. – Хан подобрал поводья. – Приглашаю вас к себе на ужин.

Джамуха наклонился к Тэмуджину, прошептал с упреком:

– Что же ты не сказал, что дозорные твои?

Тэмуджин пожал плечами. Готовность побратима везде, во всем держать его руку радовала. Однако сейчас казалось, что совсем не важно, чьи люди были в дозоре, ему хотелось понять другое – совершили или нет эти люди проступок? Вот он сказал, оправдывая ребят, что они не знают порядка. Но ведь и сам Тэмуджин этих порядков не знает. А может быть, их вовсе и нет, над всем, над всеми – воля повелителя. Захотел – будет так, не захотел – будет иначе. Если его догадка верна – плохо. Никогда не будешь знать, что ты делаешь правильно, в чем ошибаешься.

Нукеры уже разбили походный ханский шатер, развели перед входом большой огонь и зажаривали на нем молодого барашка. Возле огня стояли кэрэитские нойоны и брат Тогорила Джагамбу. Хан снял доспехи, остался в легком шелковом халате. Тэмуджин и Джамуха тоже отстегнули у входа оружие, сели на ковер. Баурчи налил в фарфоровые чаши архи. Хан, воздев руки вверх (широкие рукава халата скатились к локтям), помолился своему богу – кресту, потом вместе с Тэмуджином и Джамухой плеснул архи на землю – жертва духу этих мест, поднял чашу.

– Ну, Тэмуджин, завтра все решится Поможет бог – горестям твоим придет конец.

– Я верю, мы разнесем меркитов в прах! – сказал Джамуха. – Они надолго запомнят нас.

Хан выпил вино, поставил чашу на ковер.

– Я тоже верю. Но нет ничего переменчивее счастья воина. – Тогорил вздохнул. – Один день может сделать тебя обладателем огромных богатств, но один же день, если счастье уйдет, лишит всего. Вот почему, дети мои, надо держаться друг за друга. Сегодня силен, удачлив – помоги другу, завтра обездолен – не убивайся, друг поможет тебе.

Этими словами хан как бы уравнивал себя с Джамухой и Тэмуджином. Горячая волна благодарности колыхнулась в груди Тэмуджина. Кто он и кто хан? Он – покинутый родичами, униженный врагами, а хан – один из самых могущественных повелителей в великой степи… Какое сердце надо иметь, чтобы так вот подать руку нищему, втоптанному в пыль!

– Хан-отец и ты, мой брат Джамуха!