Анжелика в Новом Свете - Серж Голон

Мгла быстро сгущалась, но багровая полоса на горизонте еще бросала на землю желтоватые отсветы. Анжелика приблизилась к людям, окружавшим де Пейрака – среди них были Перро, Мопертюи с сыном, Маколле и несколько человек с «Голдсборо» – и охранявшим сейчас своего господина.

Уттаке, опершись на плечо траппера, стоял среди них, а вокруг были ирокезы, которые с каждой минутой становились все беззастенчивее и враждебнее.

Первым Анжелику заметил не муж, а Уттаке. Она смотрела на него так пристально, что индеец, как завороженный, медленно повернул к ней голову и его потухшие от усталости глаза встретились со взглядом белой женщины.

«Я сохранила тебе жизнь в тот вечер у ручья, – кричал ему этот взгляд, – я спасла тебя, раненого, от рук Пиксарета, который хотел снять с тебя скальп… Теперь ты должен спасти его… Спаси его, спаси его! Заклинаю тебя. Ты можешь это сделать».

В ее взгляде были приказ и мольба. Волна самых противоречивых чувств прокатилась по желтому лицу могавка.

В этот момент несколько ирокезов подошли к де Пейраку, и один из них дерзко спросил:

– А где огненная вода, драгоценный напиток белых? Что-то мы ее не заметили среди подарков нашим вождям…

Он стоял, ухмыляясь, в ожидании ответа, нагло помахивая томагавком.

– Водку и ром мы оставили в форте. Мы их слили в отдельный сосуд и принесем их в дар Высшему Духу.

Ирокез что-то насмешливо воскликнул, а потом, задыхаясь от злобы, заговорил, и Никола Перро, едва сдержав себя, недрогнувшим голосом перевел его слова:

– Мы возьмем их сами, не спрашивая твоего разрешения, Текондерога. Ты был заодно с предателями, убившими наших вождей.

Тогда де Пейрак резко шагнул к ирокезу и, приблизившись к нему вплотную, гневно глядя в глаза, спросил:

– Кто ты, осмелившийся посягнуть на дары Высшего Духа?

Индеец отпрыгнул назад и взметнул свой томагавк. Мгновенно пригнувшись, де Пейрак избежал удара, топор со свистом пролетел над самой его головой, тогда граф выпрямился и, схватившись за ствол пистолета, рукояткой ударил своего противника в висок; тот сделал шаг вперед, зашатался и замертво рухнул на землю.

Крик Анжелики потонул в бешеном реве дикарей. Но вдруг, перекрывая этот рев, прозвучал чей-то властный голос. То был голос Уттаке.

Подняв руку, он заслонил своим телом де Пейрака. И тут же все стихло. Индейцы опустили луки и томагавки. Уттаке знаком подозвал к себе молодого воина и оперся на него. Потом он повернулся к де Пейраку и очень тихо сказал ему пофранцузски:

– Я не хочу твоей смерти, Текондерога. Чувство справедливости требует, чтобы я сохранил тебе жизнь. Месть – действительно один из наших главных законов. Но закон благодарности стоит выше. И я бы считал себя предателем, если бы забыл, что твоя жена, Кава, дважды спасла мне жизнь, дважды… ты слышишь, Текондерога? Я не знаю, согласятся ли мои воины оставить тебя в живых и уйти отсюда, не утолив жажды мести. Этого я не могу им приказать. Хотя попытаюсь убедить их… Может быть, у меня ничего не получится, но ты должен знать, что я сделал все, что мог.

В самые трагические минуты в голову иногда приходят нелепейшие мысли. Анжелика потом вспоминала, что в тот момент ее больше всего поразило, как хорошо Уттаке говорит по-французски. Правильная французская речь в устах дикаря и впрямь производила более чем странное впечатление.

– Наши сердца не скоро забывают оскорбления. Я не могу просить своих братьев пощадить вас, это запятнало бы меня… верховного вождя…

– Я и не хочу, чтобы вы забывали их, – ответил де Пейрак.

У Анжелики больше не было сил выносить это. Теперь она знала, что даже вмешательство Уттаке ничего не может изменить. И она хотела только одного: броситься в форт, закрыть, наконец, за собой бревенчатые ворота и взяться за оружие. Хватит этой пытки. Она не может больше видеть, как Жоффрей стоит совсем не защищенный и каждую минуту рискует жизнью.

Но он, казалось, не спешил уйти отсюда, и по его виду даже не чувствовалось, как он устал и какое напряжение пережил за этот страшный день.

– Я не хочу, чтобы вы забывали, – повторил он громче. – Напротив, я постараюсь сделать все, чтобы вы никогда не забыли то, что произошло в Катарунке. И я могу ответить на вопрос, который вы потом будете задавать в ваших песнях: «Кто бы стер пятно позора, если б мы их пощадили?» Это сделаю я… Перро, переводите, пожалуйста. Вы думаете, что разговор между нами закончен? Нет. Сейчас он только начнется. Вы еще ничего не видели и ничего не слышали. Теперь я вам скажу главное. Слушайте меня. Внимательно слушайте все, что я вам скажу. Я хочу, чтобы мои слова и все, что я совершу, крепко вошли в ваши сердца, только тогда вы сможете уйти отсюда без горечи и успокоенные. Не правда, братья мои, что сердца белых и сердца индейцев не могут испытывать одни и те же чувства. Глядя на форт Катарунк, я испытываю тот же ужас, что и вы. Я тоже не могу забыть, что здесь произошло самое ужасное убийство, самое гнусное предательство, которое я только видел за свою долгую жизнь. Как и вы, я считаю, что места, где совершаются подобные преступления, навсегда остаются запятнанными, и если даже справедливые люди хотели бы забыть об этих преступлениях, о них невольно будут напоминать сами эти места. И каждый, кто в будущем придет в этот форт, обязательно вспомнит: здесь был убит Сваниссит под крышей пригласившего его к себе хозяина, белого человека, Текондероги. Нет и еще раз нет… Я не могу вынести этого! – вскричал де Пейрак с силой и гневом, которые произвели впечатление на индейцев и были сейчас – Анжелика это почувствовала – совершенно искренними.

– Я не смогу этого вынести! Лучше стереть его с лица земли, пусть лучше все погибнет…

Он закашлялся, прокричав последние слова.

Никола Перро медленно, с пафосом повторял за ним:

«…пусть лучше все погибнет… все погибнет…»

Все взоры теперь были обращены к этим двум возвышавшимся над толпой фигурам, видневшимся в сумерках на фоне догоравшего заката.

– Я знаю, – продолжал граф. – Я знаю, что среди вас есть такие, кто думает: в этом форте есть чем поживиться. Они хотели бы сразу убить двух зайцев: свершить месть и обогатиться. Пусть эти шакалы не воют и не вынюхивают добычу, а убираются отсюда, поджав хвост. Я уже сказал вам, что отныне все, что имеется в форте, принадлежит только манам, душам ваших умерших вождей. Только таким образом их можно умилостивить. Вы уже получили свои подарки. Это все дорогие вещи. Когда вы понесете их отсюда, взвалив на плечи, вы почувствуете, как они тяжелы. Но вы не вправе прикоснуться к богатствам, хранящимся в форте Катарунк, так же как и я уже не смогу пользоваться ими. Я отдаю все, что имею, вашим погибшим вождям, чтобы искупить то подлое предательство, жертвами которого они стали.