Уснут не все - Адам Нэвилл

* * *

Мы ехали к скалам в тишине. Он попросил меня остановиться возле старой тропы, ведущей наверх. Захотел подняться к орудиям с моря, в темноте, как американские рейнджеры в Пуэнт-дю-Ок в 1944 году.

– Ни за что, – сказал я.

Но выйдя из машины, я послушно последовал за ним по тропе к берегу, откуда он двинулся к площадке под артиллерийскими батареями. Я плелся за ним по хрустящей гальке, а затем по каким-то сырым камням к подножию крутой, поросшей травой скалы, на которую можно было подняться, лишь карабкаясь на четвереньках. Знак, висящий на заборе, запрещал доступ и предупреждал об обвалах. Местами обращенный к морю склон холма представлял собой утес, обрывавшийся в яростные волны, которые разбивались о черные камни. Но должен ли я был следовать наверх за Тоби и слабым светом его фонарика? Было слишком опасно.

– Ни за что, Тоби.

Без какого-либо совета или слова поддержки он встал на четвереньки и пополз. Какое-то время я колебался, затем двинулся вперед, следуя за шумом, который он издавал. Через несколько минут я остановился и крикнул Тоби, чтобы тот сбавил темп и направил на меня фонарик. Он выключил фонарик и рассмеялся. Но я забрался слишком высоко, чтобы спускаться в темноте обратно, и Тоби знал это. Он вынуждал меня лезть за ним, и я уже едва не плакал от страха.

Никакого ориентира у меня не было Его красная водонепроницаемая куртка и светлые курчавые волосы были поглощены ночной темнотой. Я едва видел свои руки, хватавшиеся за скользкую траву на почти вертикальном холме. В какой-то момент я снова решил вернуться, но склон был таким крутым, что если б я поскользнулся, то непременно рухнул бы в царящую внизу тьму. Спускаться тем же путем было невозможно. Задыхаясь, я вновь стал умолять Тоби остановиться, но тот не ответил. Судя по звукам, он только ускорил темп, поднимаясь все выше. Проглотив панику, готовую обернуться истерикой, я тоже пополз вверх, только медленно.

За спиной и над головой у меня простиралась жуткая черная вселенная из разреженного холодного воздуха. Казалось, она затягивала меня в себя. Под напором холодного ветра я приник к поросшему травой склону, словно какое-то насекомое. Под нами, далеко внизу, раздавался грохот волн, бьющихся о сушу. Я будто карабкался в небо. Словно проник сквозь саму атмосферу и вышел в глубокий морозный космос. На вершине не было огней. Лишь осколок луны. И никаких звезд.

Мне потребовалось больше часа, чтобы затащить свое трясущееся тело наверх. Достигнув вершины, я ничего не соображал из-за головокружения и агорафобии. Мышцы от усталости, казалось, превратились в теплую воду.

Проковыляв через кустарник, я преодолел проволочный забор и наконец, к своему большому счастью, оказался на ровной поверхности, скрытой длинной травой. И в ней я наткнулся на заброшенный наблюдательный пункт. Он походил на безликий мавзолей, с тонкой щелью спереди, сквозь которую смотрели мертвые. Я позвал Тоби, но не получил ответа.

Мне потребовалось еще двадцать минут, чтобы отыскать его в темноте.

– Ты можешь не орать? – спросил он в какой-то момент, откуда-то слева.

Прищурившись, я всмотрелся в чернильную, всепоглощающую пустоту вершины и двинулся на звук его голоса. К этому времени дыхание у меня перехватило от рвущихся наружу рыданий, а страх перед предстоящим спуском готов был парализовать меня. И что-то ужасное было там с нами. На этот раз не человек и не призрак, а нечто бесформенное и бесконечное. Я почувствовал, что могу просто упасть вверх, в небо, где должны были быть звезды. Раньше в такую ночь терпели крушение корабли. В ней не было ни дна, не горизонта, ни стен, ни потолка. Эта ночь была бескрайней пустотой. Это не паранойя сделала мой подъем невыносимым. Это была оправданная осторожность при восхождении на край света.

В том месте, где забор был сломан, Тоби стоял над обрывом, лицом к морю, и смотрел вверх.

– Чувствуешь это? – спросил он.

– Более чем, – воскликнул я, упав лицом вниз и вцепившись руками в длинную траву. Меня охватило страшное ощущение, что мои ноги отрываются от земли и поднимаются в холодную черную бесконечность, и я закричал.

– Да что с тобой такое? – рявкнул он. – Ты все портишь.

Какая бы чернота ни пыталась стереть с лица земли мое присутствие, само мое существование, на той вершине, куда мы забрались, она вскоре ушла из моего слабеющего разума. Я почувствовал, будто с моей больной головы сорвали узкую шляпу. И в этом лишенном света воздухе меня охватила дикая и жаркая ярость.

Я встал. И двинулся прямо на него.

– Портишь, – смог лишь процедить я сквозь зубы. А затем Тоби внезапно оказался в поле моего зрения, когда развернулся, стоя на самом краю обрыва. Он действительно злился на меня.

Я ударил обеими руками его в грудь. Со всей силы. Полностью разогнув локти.

И Тоби упал назад, а затем резко взмыл вверх.

Раздался шелест нейлоновых рукавов, когда его руки завращались в воздухе. В боковом свете его фонарика рот у него раскрылся, глаза за нелепыми маленькими очками расширились. А затем шок и страх Тоби ускользнули от меня. Его тело поднималось все выше и выше, словно бумажный змей, внезапно подхваченный вертикальным потоком воздуха. Куртка трепетала на ветру.

А потом я услышал, как он камнем рухнул во тьму.

Какое-то время я стоял неподвижно и вслушивался в тишину, отчего начал чувствовать себя нелепо. Пока далеко внизу не раздался слабый хлопок, когда его тело ударилось о камни и, несомненно, развалилось на части. После этого я уже больше ничего не услышал.

Тишина словно сгустилась вокруг меня. Откуда-то снизу доносился лишь шелест накатывавших и отступавших океанских волн.

Я с благоговением посмотрел на небо. К тому же смотреть по-прежнему было не на что, кроме вечности. И лишенный света купол вселенной был не только ближе к поверхности земли, чем когда-либо, сейчас он касался ее.

Я опустил голову, сжал лицо руками. И обращаясь во тьму, стал выкрикивать слова, высеченные на мемориале для солдат Содружества:

– Мы, некогда завоеванные Вильгельмом, сейчас освободили родину Завоевателя.

* * *

После инцидента на вершине холма я нашел окольную тропу, ведущую вниз, к машине. И вернулся в город, название которого никогда больше не буду произносить и не допущу его упоминания в моем присутствии.

В нашей комнате я заглянул в потрепанный рюкзак