Товарищ жандарм - Станислав Сергеев

Ба, да он же меня провоцирует. А ведь прав, гаденыш.

— Теперь все будет по-другому. Я не дам вам превратить мир в помойку. События уже начали менять свой ход.

— События совершают люди и у них есть право выбора. Или выбор меняет людей. Раз в будущем все предопределено, то кто вы такой, чтобы менять весь мировой порядок, который строится веками?

Я усмехнулся.

— Вы пытаетесь договориться или подкупить?

— А у меня разве что-то получится? Вы не из тех людей.

— Пророчество Эстерра?

Он поморщился — неприятно, когда сверхсекретная информация уходит к противнику.

— И это тоже.

— Так что вы хотели мне сказать? Не просто же так вы искали встречи со мной и напрягали все свои связи, чтоб вытянуть меня на этот прием?

— Вы человек. У вас есть сын, есть невеста. Даже если вы неуязвимы, то они могут погибнуть, и всю жизнь вам придется жить с этим страхом, и когда события выйдут из-под контроля, вы потеряете всех близких. Остановитесь. Россия отсталая страна, и все новинки, которые вы пытаетесь внедрить, она не сможет произвести, и рано или поздно все это станет достоянием английской короны.

— Вот даже как. А вы не думали, что мы предусмотрели и такой вариант?

— Мы? Вы что, здесь не один?

Он испугался, очень испугался. Значит, я что-то не знаю, в пророчестве есть еще информация.

— Да, нас много.

— Значит, вы снова открыли врата и впустили в этом мир скверну ненависти! Безумец!

Он не говорил, а уже кричал, брызжа слюной. Класс, вот после этого и верь байкам о сдержанности англичан.

— Вы сами погубили свою страну, и вы, только вы виноваты, что по ней огнем пройдут войска европейских стран и очистят эти земли от варваров, не достойных владеть такими богатствами…

А ведь парень на взводе, и конкретном. Он в цейтноте, и видимо, обстоятельства загнали его в угол: или моя голова, или его. Надо действовать. Я со всей силы просто двинул ему ногой в пах, он замер на полуслове, согнулся и завыл, и не упал только потому, что я его подхватил под руку. Другой рукой выхватил радиостанцию и, отжав кнопку, коротко сказал:

— Всем. Клиент упакован. Готовим эвакуацию.

Я его тащил через весь зал, и люди расступались, со страхом поглядывая на полусогнутого хрипящего англичанина. Хозяйка попыталась заступить дорогу, но я так рявкнул, что у нее опустились руки и перекосило лицо:

— Графиня, потом мы с вами поговорим в другой обстановке, а сейчас не мешайте защищать Родину!

Чуть в сторонке я увидел того самого немца и снова встретился с ним взглядом и… к моему удивлению, увидел в них одобрение.

На входе в дом меня ждал сотник Любкин, выполняющий функции силового прикрытия. Тут же недалеко стояла наша вторая карета, в которой я приехал и на которой мы должны были вывезти англичанина. Вторая крытая карета, используемая в качестве передвижного командного пункта, находилась на расстоянии ста метров.

Любкин сразу подхватил стонущего пленного и стал помогать его тащить к карете. Сидящий на козлах кареты корнет Савин, один из бойцов опергруппы, вдруг закричал, выхватывая пистолет:

— Сзади!

Раздался сдвоенный выстрел. БУХ-БУХ. Корнет свалился на землю. Тут же снова загрохотали выстрелы. Любкин, получив пулю в спину, покатился по лестнице, утянув меня и пленного за собой.

Я выхватил ПМ, отполз поближе к карете, и, увидев бегущих ко мне троих вооруженных людей, освещаемых светом факелов, встал на одно колено и, не раздумывая, как в тире, открыл огонь на поражение. БАМ. БАМ. БАМ. Один, получив пулю в грудь, нелепо взмахнув руками, по инерции покатился по лестнице, двое спрятались за колоннами и почти синхронно разрядили пистолеты в нашу сторону, на пару мгновений скрывшись в густых клубах порохового дыма. Я снова выстрелил наугад и, схватив за руку стонущего сотника, попытался покинуть сектор обстрела противника. Из-за кареты выскочили еще двое, с прикрытыми масками лицами и в плащах. БУХ. БУХ. Глухо захлопали старинные пистолеты. БАМ. БАМ. Уже почти наугад я палил в темные силуэты. Один, споткнулся и громко закричал, катаясь по земле зажимая простреленную ногу, второй, отбросив разряженный пистолет, отскочил обратно за карету, выхватив из ножен клинок, и снова бросился на меня. К нему на помощь присоединились те двое, что прятались за колоннами, тоже вооруженные холодным оружием. Чуть в стороне что-то громко хлопнуло, и улицу на пару мгновений осветила неяркая вспышка. Тут же заржала раненая лошадь. Еще громкий хлопок. Это походило на взрывы местных гранат, начиненных дымным порохом. Нападающие чуть пригнулись и остановились, услышав взрывы, но, разглядев меня сквозь клубы дыма, снова бросились в атаку.

БАМ! Ближайший покатился по лестнице. БАМ! Второй упал. БУХ. Что-то сильно ударило в руку, выбив разряженный пистолет, и я чуть не лишился сознания от дикой боли. БУХ. Удар в грудь, и меня кинуло на спину. БУХ. И что-то очень сильно бьет в лицо, в нижнюю челюсть, и я не могу кричать, захлебываясь кровью. Сознание я не потерял и увидел, как подбежавший нападающий замахнулся клинком и тут же его выронил, упал на колени и завалился рядом. Со стороны крыльца знакомо короткими очередями грохотал автомат Калашникова.

От потери крови и болевого шока я начал терять сознание, когда передо мной появился тот давнишний немец с АКМСом в руках, и, сморщившись, увидев мои раны, начал хлопотать рядом, останавливая кровь, приговаривая:

— Тихо, тихо, товарищ. Терпи.

Я не мог говорить, нижняя челюсть меня не слушалась. Вокруг уже стали собираться и галдеть люди. В последних проблесках сознания я запомнил лицо Наташи Станкевич, которая срывала зубами упаковку со шприца-тюбика…

Эпилог

4 октября 1853 года. Сражение уже шло третий час, и турецкие войска, пользуясь численным превосходством, перешли в решительное наступление, отжимая по фронту с занимаемых позиций два русских полка. Омар-паша, бывший австрийский генерал, перешедший на службу к турецкому султану, увидев подходящий момент, бросил по левому флангу в атаку всю имеющуюся у него в наличии конницу. Русские батареи полевых пушек были почти подавлены, и их огонь не мог нанести серьезных потерь. Наступал решающий момент битвы возле небольшого румынского городка Олтеница.

Грозный топот турецкой кавалерии, надвигающейся как горная лавина, наводил дрожь на тонкую цепочку выстроившихся солдат русского полка, прикрывающего левый фланг. Офицеры, стоящие в одном строю с солдатами, отрывистыми голосами подавали команды.

— Товсь! Целься! Первая шеренга, огонь!

Густые клубы порохового дыма на несколько мгновений закрыли от солдат надвигающуюся конницу, и мало кто успел разглядеть попадавших на землю всадников и лошадей, которые тут же были затоптаны, но это была капля в море, и конная лава неумолимой волной надвигалась на русских воинов.

Чуть в стороне, на возвышении находился молодой артиллерийский капитан, которого постоянно сопровождали четверо казаков охраны. Он долго рассматривал ход битвы в необычный по конструкции бинокль, и, выждав подходящий момент, снял черную трубку с висящего за спиной одного из охранников квадратного металлического ящика с вставленным гибким металлическим прутом, поднес ее к уху и начал что-то кричать, периодически посматривая в бинокль.

Мало кто заметил, как с неба прямо под копыта первых всадников турецкой конницы упала небольшая металлическая капля и вспухла бездымной, но яркой вспышкой, разметав в радиусе пяти саженей все живое.

Капитан Кривошеев, удовлетворенно кивнул, снова что-то прокричал в трубку, и на атакующую кавалерию противника пролился буквально дождь таких смертоносных капель.

Недалеко за холмом, охраняемые казачьей сотней, приписанной к Седьмому отделению личной канцелярии ЕИВ, яростно хлопали шестнадцать 82-мм минометов, покрывая поле, где наступала турецкая конница, ровным слоем разрывов.

Не выдержав смертоносного дождя, турки отступили, оставив за собой поле, заваленное лошадями и всадниками, и в панике бросились обратно, потоптав по дороге идущую за ними пехоту.

Но Кривошеев, которому даны были особые полномочия, не удовлетворившись результатом, перенес огонь на центр, где дело уже дошло до рукопашной схватки. Через минуту такой же смертоносный дождь пролился на подходящее подкрепление турков, которое, пользуясь численным превосходством, должно было довершить прорыв увязших в рукопашной схватке центральных русских полков.

БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! Идущее плотными колоннами подкрепление заволокло пылью и дымом. Пятиминутный плотный минометный огонь буквально разметал по земле пятитысячный турецкий отряд. Затем был еще нанесен массированный удар по резерву и по открыто стоящим на прямой наводке полевым батареям противника, и на этом миссия Кривошеева была закончена — весь имеющийся в наличии боекомплект был расстрелян. Оставался еще один, резервный, но его было приказано сохранить на крайний случай.