Я – Беглый - Михаил Пробатов

— Ой, ну… что-о-о?

— До чего ж ты красивая баба!

— Да ладно врать. Я уже старая…

— Нет, нет, нет!

По ночам они, совершенно не стесняясь того, что я рядом, занимались любовью. Отец как-то сказал:

— Мальчишка не спит и всё слышит.

— Ну и пусть слышит, — сказала мать. — Пусть он запомнит нас, как мы друг друга любили.

Однажды в самый жаркий момент она, задыхаясь, с хриплым стоном проговорила:

— Васька… Васька, давай с тобой умрём вот так… Прямо сейчас, ну! — я услышал негромкий, короткий звук затвора, который она взвела.

— Ну, уж нет, — ответил отец, с трудом переводя дыхание. — Мы умрём на войне, как жили, так и умрём.

Наконец, как-то рано утром старуха, принесла кофе и, поставив поднос на стол, неожиданно сказала по-русски:

— Кто-то пришёл к вам, товарищ полковник.

— А я не полковник, — сказал отец. — Я генерал-майор.

— Не уследишь за вашими звёздами. Пусть войдут?

— Сколько их?

— Двое. И водитель остался в машине.

— Пускай заходят.

Он встал с пистолетом у дверного проёма, спиной к стене, а мама села в кресло с газетой, но я знал, что под пледом, которым она, не смотря на жару, укрылась, тоже был пистолет. Вошли двое, и отец оказался у них за спиной.

— Здорово, гнида! Не оборачивайся, выкинь оружие и руки держи так, чтоб я их всё время видел, — сказал одному из них отец. — А кого это ты ещё с собой притащил? Водиночку уже боишься на люди показаться?

Тот, к кому он обращался, действительно, сунул руку за спину и выбросил из-за пояса пистолет. Второй никак не отреагировал.

— Объясни этому сумасшедшему, что, если б не было мне жаль его бедную матушку…, — второй пистолет тоже полетел на пол.

— Не слишком ласково вы нас принимаете.

Говорили по-русски.

— Ладно, — сказала мать. — Быстро выкладывайте всё и убирайтесь.

— И не забудь, что я уж лет пятнадцать, мечтаю продырявить твою пустую голову, — добавил отец.

Наш гость держал в одной руке кожаную папку. Он открыл её и стал вынимать бумаги и раскладывать их на столе.

— Выездная виза, семейная, на троих. Это паспорта. Это документы для итальянского консульства в Афинах. Это письмо от сеньора Бонденамо для Николо, который вас там встретит. Деньги вы получили.

— На эти деньги мне только один раз в казино сходить, — сказала мать.

— Не время развлекаться.

— Ты сейчас выпишешь чек на двести тысяч или я тебя отправлю к уважаемым родителям, — сказала мать. — Уж когда мне терять стало нечего, шутить не стоит.

— Какие шутки? Это вы шутите. Им пятидесяти тысяч мало… А на этом счету, вообще, ничего не остаётся. Выписать я могу, что вам угодно. А на счету денег нет. Вы понимаете? Попробуйте увидеться с этим чёртом Бонденамо. Вот, он тут написал Николо Статитасу, вашему агенту, что деньгами вы обеспечены минимум на год безбедной жизни.

— Стоп, — сказал отец. — Нечего с ними торговаться. Документы доставили и пусть убираются. Сегодня я увижусь с твоим боссом. Надеюсь, ты нам не соврал. Соврал — с ним и будешь дело иметь. Заниматься твоим воспитанием у меня, к сожалению, времени не хватает. Дел по горло. С удовольствием бы я тебя здесь шлёпнул, да слишком много хлопот из-за такого насекомого, как ты…

— Подождите, подождите… Вы сегодня собираетесь увидеться с Бонденамо? Его здесь нет. Он на Сицилии.

— Хватит врать. Убирайтесь, ребята, нам не до вас.

Когда эти люди ушли, отец достал из чемодана бутылку виски и глотнул прямо из горлышка:

— Ты только не увлекайся, — сказала мать.

— Выпей и ты, — сказал он матери.

— Вообще-то зря, — сказала мать, принимая бутылку. — Ну ладно. За нас тобой! Завтра — мы в Афинах, а там Николо, и с ним все наши ребята. Степан, собирай свою сумку. Возьми вот это и спрячь в карман.

Мать дала мне большой кожаный бумажник.

— Что здесь?

— Ничего, кроме денег, документов и ещё письмо. В документах разберёшься. Письмо прочтёшь, если нас не будет, и ты останешься один. Десять тысяч долларов — немаленькие деньги, если ими разумно распорядиться, понял? Когда прилетим в Афины, всё это мне вернёшь. Это просто на всякий случай. Не бойся.

Я сказал, что не боюсь.

— Молодец.

Мы вышли из гостиницы и остановили такси. Ехали какими-то закоулками, где прямо на мостовой играли полуголые детишки, и на верёвках, протянутых через проезжую часть, сушилось бельё. Потом выехали на автотрассу. Отец изредка переговаривался с водителем по-итальянски. Мы и километра не проехали по совершенно пустому шоссе, как нас обогнал открытый автомобиль. На заднем сидении сидел человек, который, когда машины поравнялись, поднял автомат и стал стрелять длинными очередями. Наш водитель оказался убит, и машина, развернувшись поперёк полосы, остановилась. Через мгновение убит оказался мой отец. Мама, хладнокровно, слегка придерживая левой рукой правую, в которой был пистолет, прицелилась и выстрелила два раза. Оба раза она попала, и машина с нападавшими на всём ходу врезалась в бетонный столб. Это всё я так рассказываю, а как это было на самом деле, нужно пережить.

Моя мать была очень бледна. Некоторое время она внимательно смотрела на меня. Потом сказала:

— Сильно испугался? Тебя не зацепило? — я молчал. — Об отце пока не думай, обо мне тоже. Каждый из нас всегда, рано или поздно, добивается своего. Вот он и добился. Теперь моя очередь. Мы с твоим отцом никогда надолго не расставались. Слушай, Стёпка, мне угодило в живот. Это смертельно, и тебе делать здесь больше нечего. Слушай меня внимательно. В Неаполь не возвращайся, а сейчас выходи из машины и, не оглядываясь, иди по шоссе вперёд. Примерно через час выйдешь к небольшому городку, там найди причалы и заплати деньги, но не больше двухсот долларов, капитану грузового судна, которое идёт куда-нибудь подальше из Италии. Только не в Грецию. Понял меня? — она задыхалась и с усилием и стоном проглатывала слюну. — Тебе в Греции опасно. Но неплохо, если доберёшься до Кипра. Это место спокойное. Мы с отцом воевали там, но фамилии нашей на Кипре никто не знает. У нас тогда были английские документы. Давай. Не оглядывайся. Вперёд!

Миша, я тебе рассказать, что чувствовал тогда, не могу. Но я молодой был, почти ребёнок. Что-то новое было впереди. Когда я отошёл от машины метров на тридцать, позади меня ударил пистолетный выстрел. Я знал, что это застрелилась моя мать, но оглядываться не стал, как она и велела мне. И правильно сделал. А может и неправильно. Думаю, всё, что потом со мной случилось, как-то связано было с этой жесткостью, которая тогда во мне была, а теперь её не стало. Мне в те мгновения казалось, будто сердце у меня железное, холодное, как железо. Ты ещё услышишь дальше об этом — о моём железном сердце, откуда оно у меня тогда появилось.