Я – Беглый - Михаил Пробатов

— Нет, — не вполне понятно ответила стёпкина мама, — это не на учениях, а просто… Случайно нарвались на турок. Это было на Кипре, потом помолчала и добавила. — А парень, который фотографировал нас, вместо того, чтобы вести огонь, через несколько минут погиб. Фотографировать — это у него было что-то вроде дурной привычки…

— А что это за форма на вас?

— Обыкновенная военная форма. Английская.

Вообще-то, мы должны были играть у Стёпки в комнате. Но если мы с ним начинали бродить, по квартире, никто не ругался. В одной из комнат на стене висела большая картина в золотой раме. И на этой картине была изображена, очень красивая и совсем голая тётенька. Она была даже без трусов и мирно спала на мягкой траве в какой-то зелёной долине, а позади неё — рощи кудрявых деревьев, кажется, какой-то ручей, вдали крутые горы. Мы оба часто подходили к этой картине и подолгу смотрели на голую тётеньку. Где-то внизу живота тогда возникало мучительное и сладкое томление, становилось жарко, сердце колотилось, громом отдаваясь в ушах, и кружилась голова. Однажды у этой картины нас застал сам генерал. Он засмеялся:

— Ребята, вы здесь подолгу-то не торчите. Я это всё понимаю, но рано вам ещё таращиться на такое. Это не репродукция, а вполне приличная авторская копия «Спящей Венеры» Джорджоне, я из Италии привёз. Дорогая вещь.

Летом 1960 года, когда мы со Стёпкой перешли в девятый класс, он с родителями неожиданно уехал за границу. Больше я о нём ничего не слышал. А эта картина, с голой тётенькой, мне надолго запомнилась, снилась даже иногда. Со временем забыл, конечно.

Значит, когда мы виделись в последний раз, нам было лет по шестнадцать, а сейчас по пятьдесят семь. Однако, я узнал его, сразу, с первой минуты что-то мне знакомое в лице показалось.

— Где ж ты пропадал-то?

— Да разве всё так вот расскажешь… Время есть, наговоримся ещё, а пока ты мне вот что скажи: можешь сделать для меня эту маленькую услугу?

— Конверт прикопать? Могу, но ты объясни, в чём дело. Степан, ты меня тоже пойми…

— Закопать нужно в освящённую землю, желательно под крестом и на порядочную глубину, — сказал он, — скажем на глубину вот этой твоей лопаты. И всё. Денег много, ты не стесняйся. Заплачу, сколько скажешь.

На кладбище я работаю очень давно и накрепко усвоил одно правило: Если тебя просят сделать за большие деньги какой-нибудь пустяк, ты должен ясно понимать, что именно ты делаешь, и зачем это клиенту нужно. Особенно, когда речь о том, чтоб на территории кладбища что-то в землю закопать, тем более в чужую могилу. В лопате моей, примерно, метр-тридцать. То есть, копать придётся до самой крышки гроба. Днём нельзя, надо ждать, пока люди разойдутся. Я объяснил ему, что могилу могут в какой-то момент раскопать, если будут прихоранивать урночку из крематория, а когда срок выйдет, может быть повторное захоронение.

— Это не годится, — сказал Степан. — А раз уж ты всё равно докопаешь до гроба, нельзя ли конверт этот положить прямо в гроб? Ведь гроб же не станут трогать?

— Почему это? По правилам при повторном захоронении мы обязаны перехоранивать его на штык в глубину. Тогда, золотишко, конечно, приберут. Можно найти могилу, куда повторного захоронения не будет. Это значит, которая под охраной государства. Но ты пойми, я ж должен знать, в чём дело. Пока я только вижу, что ты прячешь в надёжном месте конверт, а в конвертах, мил человек, иногда бывают такие вещи, что из-под земли даже стреляют не хуже хорошего миномёта. Не обижайся, но это очень неубедительно, на счёт золотых волос. Здесь, на кладбище таких работников, чтобы в сказки верили, вряд ли найдёшь, и я не исключение.

— Так ты посмотреть хочешь?

— Должен посмотреть. Не обижайся, — повторил я. — Ты тут пока посиди, я схожу отпрошусь у бригадира, он здесь, неподалёку. Потом, если у тебя время есть, возьмём бутылку, закусить, за встречу выпьем, и ты мне растолкуй, что к чему. А так, незнамо что, я закапывать в чужую могилу не могу ни за какие деньги.

Я сходил к своим, объяснил, что наметились неплохие бабки, но проверить придётся, нет ли подлянки какой. Потом купил бутылку «Гжелки», кое-что закусить и вернулся к Степану. Он ждал с виду спокойно, только полно окурков вокруг набросал, пока я ходил. Нашёл я укромную оградку со столиком и скамеечкой, кругом сирень, и совсем не видно нас. Стакан был у меня один.

— Ну, ты покажи мне своё чудо, пока я не выпил ещё.

Степан открыл конверт и осторожно потянул из него. Действительно, рыжие волосы.

— Ты потрогай.

На ощупь — металл. Яснее дело от этого не стало.

— Давай, рассказывай, Стёпка, что это такое. Не пойму я ничего, а непонятного здесь все боятся. Времена нешуточные. Чьи-то волосы — опасно, и золото — опасно. Если мне не доверяешь, давай выпьем и спокойно разойдёмся. Не стану я влипать в тёмное дело сейчас. Возраст уже не тот.

Мой старый одноклассник подождал, пока я выпью, выпил и сам полстакана водки. Мы оба закурили, и он долго молчал.

— Стану сейчас рассказывать, ты подумаешь, я сумасшедший.

— Я ж говорю: не хочешь — не рассказывай.

И вот, что он мне рассказал.

Накануне отъезда у родителей начались какие-то неприятности, и я чувствовал, что мы не едем, а попросту бежим. До сих пор не знаю, в чём было дело. Один раз я слышал, как отец сказал кому-то по телефону:

— Слушай, ты что-то долго мушкой водишь. А я, ты знаешь, стреляю всегда навскидку. Гляди не перемудри.

И они подолгу о чём-то с матерью совещались у него в кабинете. И мать сказала:

— Значит, где они нас ждать будут, туда мы и кинемся, чтоб им долго за нами не гоняться…

— Я еду туда, где свои люди у меня. А найти нас, везде найдут…

На меня они совсем внимания не обращали, будто меня и не было. Отец только сказал как-то раз:

— Стёпа, ты сейчас, пожалуйста, поменьше путайся под ногами. Но, упаси тебя Бог, в неподходящий момент куда-нибудь исчезнуть. Ты постоянно должен быть рядом с нами. Лучше всего до отъезда, вообще, на улицу не ходи. У нас небольшие неприятности, но поездку я тебе обещаю очень интересную. На всю жизнь запомнишь.

Нельзя сказать, чтоб я сильно испугался тогда. Чего у меня никогда не было, так это страха. Вот сейчас меня страх достал, признаюсь. Очень страшно, Мишка, я тебе расскажу, чего я боюсь. А тогда я просто насторожился. А уехать за границу мне, дураку, хотелось — страсть. Мы прилетели сначала в Рим, но города я совсем не увидел, потому что нас встретил какой-то человек, торопливо усадил в машину и привёз в гостиницу, где мы провели в номере не больше двух часов. Потом нас снова усадили в машину, и мы уехали в Неаполь. Наш провожатый говорил с родителями по-английски. Язык я ведь тогда уже неплохо знал, если ты помнишь, но всё равно, я ничего не понял. Он повторял: