В тени монастыря (СИ) - Юрий Раджен

– Мальчик, я, в отличие от тебя, те времена помню, – чуть ли не обрадованно завел Цархт, и Киршт сжал под столом руки в кулаки – только не снова! Но Цархт, конечно же, продолжил:

– Свободно жили, достойно жили, и всего было в достатке…

– Бесам поклонялись, колдунам прислуживали… – в тон ему продолжил Гарин.

– Каким еще бесам, – рявкнул старик, наливаясь краской, – джены – это боги этого города и всего Сегая, дуралей! Ваша Церковь объявила их бесами… Но теперь, после стольких лет молитв, боги наконец-то услышали нас! Они проявили к нам расположение! Вы видели это на площади! Буран, взявшийся из ниоткуда. Люди, летящие, аки птицы, по воздуху! Джены вернутся к нам. Нужно просто ждать их сигнала, следовать их воле! Без их одобрения вы только дров наломаете!

Киршт не смог сдержать раздражения. Начертанное на доме имя Буреносицы было уместно – как напоминание о старых временах, как воодушевляющий клич – но это? Он что, серьезно? У Цархта, очевидно, потихоньку съезжала крыша, раз всерьез приплетал ко всему этому высшие силы. В следующий раз он, пожалуй, объявит Иана явленным дженом! А может, это он украсил стену? Киршт представил Цархта, в его обычном строгом костюме-тройке и очках, болтающимся на свивающей с карниза дома веревке, с ведерком краски в одной руке и кистью в другой – и не смог удержаться от ухмылки.

– Это все очень неконкретно, – не сдавался Гедеон, – я почему с цветами предложил? Киршт, ты пойми, мы сами сделать ничего не сможем! Нужно быть реалистами! Все, что в наших силах – это достучаться до правителей, объяснить им их ошибку. Церковь, конечно, перегнула палку… Много раз! Нельзя так с народом, совсем нельзя! Они это поймут, вот увидишь. Я уверен, что Бернд до сих пор не до конца в курсе происходящего. Наверняка ему начальник Стражи ерунды всякой наговорил, или двор его, они ж там все шпионами одержимыми. Надо все-таки донести до него нашу точку зрения, мирно, ненасильственно…

– По-моему, он вполне понял нашу точку зрения, и свою высказал тоже довольно доходчиво – пятнадцать лет тюрьмы, – сморщился Цархт.

– Да нет же, это был прокурор! А Бернд ведь не согласился с ним, внял защитнику, к Монастырю приговорил.

Если еще немножко поработать – то, может, и невиновными признает. Или там помилует. Вы, Цархт, все время Империю каким-то монстром видите, это непродуктивно. Нужно искать ходы, договариваться… Конкретный план нужен. Вот, например, цветочная акция…

В третий раз услышав про цветочную акцию, Киршт вспылил:

– Гедеон, ты в своем уме? Какая, на фиг, цветочная акция? Тебя просто повяжут вместе с цветами, и в Монастырь засунут!

– По какому закону?

– Да по новому закону, а если не хватит, Ариан специально для тебя эдикт выпустит!

Гедеон недовольно забубнил себе что-то под нос.

– Может, ты преувеличиваешь, и не так уж все и страшно? – попытался разрядить обстановку Хйодр, – это все-таки не тюрьма, не эшафот, а Монастырь. Ну да, от Церкви, конечно, ничего хорошего ждать не приходится, но что уж такого страшного может произойти? В конце концов, наши могли бы и подыграть там, показать, что исправились, и их выпустят.

– И вообще, может быть, это наказание нам всем за наши грехи, за то, что пустили Церковь на свою землю, – зловеще добавил Цархт.

– А что, с бесами-то оно лучше было? – буркнул Гедеон.

Цархт выпучил глаза от возмущения – щачинцы очень не любили, когда им напоминали об унизительном поражении от бесовских орд – и разразился длинной тирадой, которую Киршт его уже не слушал. Все как всегда, одни и те же неизменные, вечные вопросы бытия: освободила Империя Щачин или покорила его, нужно ли менять Церковь на дженов, и кем был Владыка в большей степени, тираном или просветителем. Эти диспуты были порой весьма увлекательны, но абсолютно бессмысленны, ибо ни на шаг не приближали спорящих к каким бы то ни было действием. Сколько можно говорить, пора бы уже, наконец, сделать что-нибудь!

Киршт отвернулся, пробежал настороженным взглядом вокруг – и вовремя! К их столику неторопливо приближалась вокзальная уборщица, сжимая в руках огромную серую тряпку. Надо же, какое рвение! Обычно поломойки не появлялись в обеденном зале часами, и оттого все столы были покрыты хлебными крошками, утопающими в слое белесого жира из пронесенных мимо рта суповых ложек. Гном толкнул под столом Цархта ногой – старик уже снова вещал о владыке Райшнавеле, и эта тема была отнюдь не безопасной. Конечно, это всего лишь уборщица, но она запросто могла оказаться Искательницей. Цархт замолк, и, настороженно глядя на приближающуюся женщину, опрокинул в себя стаканчик мутной водки – конечно же, исключительно для того, чтобы не вызывать подозрений.

Посмотрел на женщину и Киршт. Ну и страшна же она… Низкая, сгорбленная, глаза сощурены, с вымазанным грязью лицом, она была одета в бывший когда-то темно-синим, а ныне застиранный до белесых пятен халат, и косынку в мелкий цветочный рисунок. Замарашка, бормоча себе под нос что-то вроде «сорють тут», не торопясь подошла к столу, и начала возить по нему тряпкой, не столько собирая, сколько равномерно размазывая грязь. Трудилась она довольно долго, и Киршт уже собрался было поторопить ее, как она смахнула весь мусор со стола гному на колени.

Тот уже открыл рот, чтобы выругаться, как вдруг увидел ее глаза. В них не было злобы или злорадства от удачно исполненной пакости. Нет, он увидел веселье, искреннее, неистовое, капельку сумасшедшее. И силу. Женщина посмотрела ему на колени, и, проследив за ней взглядом, гном увидел написанную рунами записку: «улица Латаля 39/5. Сегодня в шесть».

Глава 16. «Назимчанка»

Через три дня после судьбоносного для Ярина цехового собора наступил выходной, и парень проводил его в общежитии, в своей комнате. Да, сидеть дома было скучно, но чем заняться? Гулять было холодно, а в магазинных очередях стоять не хотелось – за последнее время они подросли еще, хотя еще пару недель назад казалось, что больше уже некуда. До сих пор Ярин всегда предпочитал выходным дням рабочие – но сегодня, кажется, первый раз в жизни он чувствовал облечение, даже радость от того, что неделя закончилась. И, опять же впервые, парня откровенно расстраивала мысль о том, что через два дня, в понедельник, ему придется снова возвращаться в цех.

Томаш с его епитимьей превратил работу в ад. Эжана не было, Ярин работал один, и сообщения о поломках или пришедших заказчиках передавались парню в письменном виде. Рабочие царапали записки на обрывках бумаги каракулями, которые ясно говорили: писателям гораздо сподручнее молоток и дрель, чем перо. Нарушить запрет собора украдкой отваживался лишь Тарп, да еще Вадай – на голосовании он так не поднял руку. Но разговорам под пивко в цеховом дворе пришел конец – даже эти двое не осмелились бы столь явно бросить собору вызов. Ярин чувствовал себя изгоем, лишним человеком – на него даже избегали взглянуть лишний раз. Еретик. Каркальщик.

Раздался стук в дверь, и Ярин, едва ли не подскочив от радости – хоть какое-то развлечение! – пошел открывать.

– Зачем тебе вообще понадобилось лезть на их собор? – спросил вошедший в комнату Эжан прямо на ходу, не поздоровавшись, не успев даже снять шапку.

Очевидно, он вернулся из своего очередного загула, продолжавшегося на этот раз дольше обычного. Где, интересно, этого эльфа постоянно носит? Он пропадал уже и на неделю, и на полторы – и никогда не объяснял своих отлучек, лишь изредка бросая что-то о «семейных делах». Подобное безделье, в отличие от яриновой ереси, Томаша не интересовало, да и Эжан не интересовался мнением собора: были свои плюсы в том, чтобы задирать нос и плевать на всех с высоко колокольни. У Ярина так не получалось, так что он сполна чувствовал все последствия епитимьи.

Парень подождал, пока эльф снимет сапоги, повесит на вешалку пальто и плюхнется на стул. Сапоги, походя заметил Ярин, были теплые, на настоящем меху. Интересно, где Эжан их купил? Ярин мысленно обругал себя за этот невысказанный вопрос. В Империи считалось вполне нормальным спрашивать, где сосед или знакомый достал ту или иную вещь – иногда это вообще становилось первым, о чем заговаривали давно не видевшие друг друга люди – но Ярину это казалось низким. Тем удивительнее было то, что подобные вещные привычки смогли-таки исподволь пропитать его сознание.

Эльф отмахнулся от предложенного чая и сразу перешел к делу:

– Нет, ты мне все-таки скажи – зачем?

– Но ведь, согласись, хорошая идея. Мы бы смогли и наладить производство, и отлично заработать – все, не только я или ты!

– Отличная идея, да. Но что надоумило тебя высказывать ее на соборе?

– Ну… почему бы и нет? По-моему, отличная возможность обратиться ко всем сразу, достучаться до них…