Доктор Смерть - Виктория Дьякова

Недалеко от замка де Лиль-Адан находилось и родовое гнездо графов де Трай — знаменитый замок Ли де Трай, основанный в эпоху Крестовых походов. Во времена королей графы де Трай считались вассалами герцогов де Монморанси и потому строили свой дом поблизости от дома сеньора. Теперь в замке Ли де Трай обычно проводила лето семья Анри — его супруга Анна с сыном. Сам граф также частенько приезжал из Парижа. Прекрасно зная о том, что после ее возвращения во Францию Анна ревнует своего супруга и тяжело переживает каждую его встречу с ней, Маренн старалась не видеться с Анри. Но сам граф стремился как раз к иному. Пользуясь тем, что Анна находилась в Провансе и там же оставалась дочь Маренн, он частенько наведывался к ней в Версале, а когда она отправлялась на Лазурный берег к дочери, немедленно тоже спешил туда, отбросив все государственные дела. Он объяснял Маренн, что скучает по семье, хочет провести время в семейном кругу. Но та знала, что круг этот особый — в него входила не только госпожа де Трай и сын, как можно было бы подумать. В свою семью, по собственному разумению, Анри включал и ее, и даже Джилл. Он без всякого стеснения оставлял Анну с сыном в замке и приезжал к ней, стремясь к уединенным встречам. Маренн чувствовала себя неловко. Мадам Анна очень сочувствовала Джилл. Когда Маренн находилась в Париже, она приглашала ее дочь к себе, чтобы Джилл не скучала. Часто звонила Маренн, рассказывая о самочувствии Джилл, следила, чтобы та принимала лекарства. По возрасту госпожа де Трай была всего лишь на несколько лет старше Джилл, и между ними установились теплые отношения — они стали подругами. Маренн надеялась, что общение с Анной поможет Джилл скорее привыкнуть к Франции, заглушит боль от потери, которая подтачивала ее здоровье. Она очень хотела, чтобы Джилл снова научилась радоваться жизни, возможно, смогла начать работать. Она уже договорилась о том, что Джилл возьмут в департамент иностранных дел, как только позволит здоровье. Анри же не во что ни ставил чувства своей жены и открыто объявил Маренн, что готов оставить Анну, так как любит только ее и хочет быть с ней.

— Зачем ты всякий раз, когда я приезжаю к тебе, приглашаешь Джилл и Анну? — спрашивал он с раздражением.

Она понимала, он злился, упрекал ее. Она же в ответ молчала. Он сам должен был понимать. Но Анри отступать не собирался — впрочем, ее это не удивляло. Это было вполне в стиле де Трая.

Так, осенью сорок шестого года он объявил, что собирается открыть в Провансе сезон охоты. И первую охоту, а также торжественный ужин после нее, он посвящает дню рождения Анны. Присутствие Маренн и Джилл на всех этих увеселениях даже не обсуждалось — оно считалось обязательным. Во всяком случае, по задумке де Трая.

Маренн узнала о готовящемся празднике в Версале. Де Трай приехал за ней и заявил, что они немедленно отправляются в Прованс. Не успела Маренн обдумать его предложение, а значит, отказаться, де Трай поднял ее на руки и отнес в машину. Она едва успела крикнуть Айстофелю, чтобы он следовал за ними — не могла же она оставить пса дома. Хотя он не любил Прованс еще больше, чем Версаль. Там было жарко, там трещали какие-то назойливые насекомые и раздражающе пахли незнакомые цветы. Без конца совали ему печенье, как будто он пудель или болонка. И только Маренн, его хозяйка, знала, что на самом деле он очень любит булочки с брауншвейгской колбасой, какие обычно продавались в кафе на улице Гогенцоллерн в Берлине. Ради нее, ради хозяйки, он, пожалуй, стерпит все эти неудобства, ведь не оставлять же ее одну. Да и фрейляйн Джилл тоже.

Старый пес положил красивую, тяжелую голову на колени Маренн, она погладила его между ушами. Она вполне разделяла настроение собаки. Ей не хотелось ехать на эту охоту, она прекрасно понимала, что все торжества по случаю дня рождения Анны — только повод для Анри, чтобы решительным образом изменить их отношения. И она не могла быть уверена окончательно, что сможет противостоять ему. Когда-то она любила его и дала согласие стать его женой. Она очень опасалась, что прежние чувства в какой-то момент могут взять верх в ее душе, и тогда ее сопротивление ослабеет.

С Айстофелем на охоте случился казус. Он гордо бежал рядом с лошадью Маренн, даже не поворачивая головы в сторону охотничьих собак де Трая, которые с лаем вились вокруг и пытались прогнать чужака. Айстофель игнорировал их с хладнокровием, делавшим честь его бывшей службе. Он исполнял долг — охранял хозяйку — и никто не мог отвлечь его от этого. Окрик де Трая приструнил собак. Когда же пришло время погони за оленем, де Трай, видимо, забыв или просто не подумав, что Айстофель не охотничья собака, попытался науськать его вслед за гончими.

— Анри, не делай этого, — предупредила Маренн.

Но куда там! Граф тоже поддался азарту и не слышал ее. Айстофель сначала терпеливо сносил его настойчивость, но звуки, издаваемые де Траем, чтобы взбудоражить и разжечь охотничий инстинкт в гончих, подействовали и на него. Айстофелю были хорошо знакомы эти звуки, с самого детства. Только натаскан был эсэсовский пес не на оленя, как собаки де Трая, стрелой помчавшиеся за своей жертвой, а на человека. Он знал запах крови, не только животного, но и человека. Именно это имела в виду Маренн, предупреждая де Трая. Выдержанный и послушный, Айстофель вовсе не был прогулочной собачкой для забав на лоне природы, это был пес-солдат, пес-завоеватель, пес-кинжал, так его воспитывали. Он умел безжалостно рвать вены на руках и горле жертвы — только дай команду. Но кто знает, если долго и настойчиво злить его, вполне может статься, что и команды не потребуется. Бередить инстинкт, который не притуплялся никогда, было по-настоящему опасно. Увы, де Трай даже не задумался об этом. Маренн беседовала с Анной, когда сбоку раздался грозный рык. Она резко повернулась. Айстофель стоял широко расставив лапы, по-волчьи приникнув мордой к земле, нос жался в гармошку, открыв крепкие, белые зубы, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах появился хищный красноватый огонек, хвост точно прилип к задним лапам. Он снова хрипло зарычал. И без разбега, даже не присев для прыжка, бросился на де Трая, повалив того на землю. Его клыки щелкнули над самым горлом графа, когда окрик Маренн приказал ему прекратить. Это был голос хозяина, для овчарки — голос бога, и Айстофель послушался. Отпустив жертву, Айстофель подбежал к Маренн и сел у ее ног, гордо вскинув голову. Он был весьма горд собой и уверен, что не получит порицания. Маренн и не собиралась этого делать. Она знала, эсэсовских собак не наказывают за то, что они несут службу, как их учили. Нельзя подрывать их уверенность в себе и веру в хозяина — в любом возрасте. Айстофеля уже не перевоспитать, он с молоком матери в эсэсовском питомнике молодняка впитал беспощадную ярость и слепую отвагу и сохранит их до конца дней. А вот де Трай порицания вполне заслуживал.