Зона путинской эпохи - Борис Земцов

О преобладающем типе внешности людей, ныне меня окружающих, уже писал. Отмечал выдвинутые челюсти, оттопыренные уши, не закрывающиеся рты. Известно, что подобные признаки определенным (деликатно сказать) образом свидетельствуют об интеллектуальном уровне, умственных способностях. Такой вывод вынесли специалисты давным-давно. Вывод-приговор. Вывод-ярлык. Вывод-правило. Хотя… и в этом правиле есть исключения…

Вот Виталий Д. – у него громадная, откровенно уродливой формы голова, нависший, будто оплывший лоб, тяжелый остановившийся взгляд темных глубоко посаженных глаз. От этого взгляда становится не по себе. Вдвойне не по себе, когда узнаешь, что сидит Виталий за убийство. Но внешность в данном случае обманчива. Виталий вполне разумный, деятельный, способный к самосовершенствованию и последовательному сопротивлению судьбе в этих условиях человек. Свой приговор он считает несправедливым (по его мнению, с учетом обстоятельств, он действовал в целях самообороны) и делает все (хлопоты с адвокатом, проработка юридической литературы, подготовка квалифицированных надзорных жалоб), чтобы этот приговор был «сломан», дело пересмотрено, наказание было заменено более легким. За время пребывания в зоне у него появилась семья (достойное завершение начавшегося еще на воле романа), ребенок, в воспитании которого он принимает самое трепетное, пусть заочное участие. А еще он работает над собой – много читает, читает вовсе не «макулатуру» в ярких, мягких обложках, а серьезные, заставляющие думать книги. Иногда книги берет у меня. Возвращая, трогательно норовит вручить «замутку» качественного «вольного» чая, пару шоколадных конфет. Прочитанное оценивает по-мужски сдержанно: понравилось, серьезно, интересно. Иногда имеет мужество признавать: ничего не понял, наверное, еще рано. Не сомневаюсь, что со временем непонятных книг для него не будет. Искренне желаю, что бы он здесь не задержался!

Теперь-то я начинаю понимать, почему одно из моих предыдущих свиданий с женой и сыном было обрезано, и вместо положенных трех, продлилось только двое суток. Оказывается, что почти все, уходящие на длительное свидание, ненавязчиво обкладываются своеобразным оброком – вернуться с чем-то полезным для отряда. Согласился на оброк – получил три дня. Не согласился – сразу выясняется, что дней не хватает, что желающих в этом месяце очень много, в итоге получаешь вместо трех, только два дня. Выясняется другое: «полезно» для отряда все, от лампочек и швабр, до пластмассовых ведер и канцелярских принадлежностей. Странно, ведь все это должно быть в нашем федеральном бюджетном учреждении, все должно выдаваться из общего фонда. Однако всего этого вечно не хватает, вот и добывает каждый отрядник насущную и столь необходимую эту мелочевку общеизвестным проверенным способом – за счет самих арестантов. Система отлаженная, доведенная до совершенства. Если меня не вовлекали в нее раньше, то исключительно по причине страха к былой профессии (а вдруг напишет, вдруг пожалуется, вдруг приедет комиссия). Перед очередным распределением дней свиданий сам подошел к завхозу, нашему знаменитому на весь лагерь «двухсоткилограммовому Юрику». Спросил, в чем нуждается барак. Похоже, Юра только и ждал этого вопроса: «Все нужно, ничего ни маэ, ничого не получали, ничого не хватаэ, пусть хотя бы веники привезут». Веники – так веники. Правда, я уверен, что эти самые веники непременно когда-то выписывались, распределялись, получались. Еще более уверен, что эти самые веники были просто банально украдены и поделены любителями халявы в погонах. С одной стороны я поддерживаю гадкую традицию, когда отрядник, а в его лице вся администрация зоны решает свои вопросы за счет нас – арестантов. С другой стороны – я вижу каждый день, какими убогими огрызками метут пол в нашем бараке те, кому это положено делать. Как немалая часть пыли и прочей дряни после такой уборки остается в нашем бараке и, соответственно, попадает в наш организм, оседает в легких. Получается, эти веники я заказываю не для людей в погонах, а для себя самого и для собственного здоровья. Пустяк? Мелочь? Конечно пустяк. Разумеется, мелочь. Но из подобных пустяков и мелочей состоит арестантская жизнь. Кстати, любопытно, каково происхождение веника, которым подметают пол в доме начальника нашего отряда, капитана внутренний службы Василисы? Вопрос, ответ на который можно угадать с одного раза.

Иногда читаю своим соседям лекции-экспромты на тему «как сиделось в России лет эдак 150 назад», В качестве источников – произведения русских классиков (А. Герцен, Л. Толстой, Ф. Достоевский, Н. Лесков и др.) плюс кое-какие застрявшие в памяти детали из некогда читанной монографии М. Гернета «История царской тюрьмы», что была издана в СССР еще в сталинские времена. Особый интерес спонтанно образующийся аудитории вызывают вопросы быта и режима для арестантов относительно недалекого прошлого. Тогда этапы к месту отбывания наказания не разделялись по половому признаку, вместе «шли» и женщины и мужчины, деньги к числу «запретов» не относились, по выходным и праздникам каторжане могли выходить в город, общаться с вольным населением, собирать милостыню, употреблять спиртное и т. д. Одни мои слушатели не скрывают своей зависти к «коллегам» прошлых эпох: «Вот бы я сейчас за ворота, вроде как за подаянием и… ищи ветра в поле!». Другие недоверчиво сплевывают: «Гонишь, какая же это каторга, когда повар тебе на Пасху мясо на выбор готовит, хошь – свинину, хошь – говядину…». Ну а те, кто посерьезней, задумываются на тему общего уровня гуманности в России нынешней, «либерально-демократической», и России прошлой, «феодально-крепостнической». Сравнения не в пользу нынешней России. Получается – доброты, милосердия, гуманизма в стране нашей поубавилось. И никакие плазменные телевизоры и мобильные телефоны дефицит этот вовсе не компенсируют.

Сосед, крестьянского вида мужичок лет 50, отпущенный судом по УД О, собирается домой. Вижу, как в объемистую сумку он аккуратно складывает комплект казенной робы, упакованные в пакет зековские ботинки. Уловив вопрос в моих глазах, он торопливо поясняет: «Пригодится, помогать мне особо некому, любая одежда-обувь денег стоит, а здесь за все это уже вычли, изношу-истаскаю…».

Что за увиденным? Пример бережливости, граничащей со скупостью, с поправкой на отсутствие всякой брезгливости ко всему, что может напоминать о тюрьме – лагере – зоне? Или наглядное свидетельство запредельной нищеты, в которой пребывает немалая часть населения страны? Примета жуткой дифференциации нынешнего общества, когда одни его граждане озабочены особенностями модели приобретаемой яхты, а другие просто не имеют возможности заработать на нормальную еду и одежду?