Грязная работа - Кристофер Мур

— Не понимаю, зачем душа — в человечине, а не в человеке.

— И на вкус ветчина, по-моему, — сказала Немайн.

Светящиеся красным кусочки души брызгали у нее изо рта, когда она говорила.

— Маха, ты помнишь ветчину? Нам она нравится?

Бабд пожевала свой кусок мяса и вытерла когти о нагрудное оперение.

— Ветчина — это новое, по-моему, — ответила она. — Как сотовые телефоны.

— Ветчина — не новое, — сказала Маха. — Это копченая свинина.

— Нет! — потрясенно ответила Бабд.

— Да, — сказала Маха.

— Не человечина? Тогда как тут может быть душа?

— Спасибо, — сказала Маха. — Именно это я и пыталась сказать.

— Я решила, что нам ветчина нравится, — сказала Немайн.

— Тут что-то не так, — промолвила Маха. — Не должно быть настолько легко.

— Легко? — взвилась Бабд. — Легко? Да чтобы дойти до этого, ушли сотни… нет — тысячи лет. Сколько тысяч лет, Немайн? — Бабд посмотрела на ядовитую сестру.

— Много, — ответила Немайн.

— Много, — сказала Бабд. — Много тысяч лет. Куда уж легче.

— Души к нам приходят сами, без тел, без душекрадов, — это как-то слишком легко.

— Мне нравится, — сказала Немайн.

Минуту все молчали. Немайн покусывала тлеющую душу, Бабд прихорашивалась, а Маха изучала череп зверюшки, вертя его в когтях туда и сюда.

— Мне кажется, это сурок, — сказала она.

— Ты не можешь отличить ветчину от сурка? — спросила Немайн.

— Фиг знает, — сказала Маха.

— Я не помню сурков, — промолвила Немайн.

Бабд тяжело вздохнула:

— Все идет так хорошо. Вот вы когда-нибудь вообще задумываетесь: когда мы все окажемся Сверху и Тьма будет править всем — ну, типа, что дальше?

— Ты это в каком смысле — «что дальше»? — осведомилась Маха. — Мы будем властвовать над всеми душами и карать смертью как захотим, пока не поглотим весь свет человеческий.

— Ну да, это я знаю, — сказала Бабд. — Но потом-то что? В смысле… ну, властвовать и все такое — это, конечно, очень мило, но что — где-нибудь всегда будет Орк? Фыркать и рычать?

Маха отложила череп и выпрямилась на обугленной балке:

— Это что еще за базары?

Немайн улыбнулась — зубы ее были идеально ровны, лишь клыки длинноваты:

— Она все сохнет по этому своему тощенькому душекраду с сабелькой.

— По Новому Мясу? — Маха не могла поверить своим ушам — те стали видны лишь несколько дней назад, когда прямо в лапы Морриган забрела первая из «дармовых душ», так что слух Махи уже давненько ничего не возмущало. — Тебе нравится Новое Мясо?

— «Нравится» — это немножко сильное слово, — ответила Бабд. — Мне просто думается, что он интересный.

— Интересный — в смысле, тебе хотелось бы разложить его кишки в грязи интересным узором? — уточнила Маха.

— Вообще-то нет — это ты у нас талант.

Маха посмотрела на Немайн — та ухмыльнулась и пожала плечами.

— А не грохнуть ли нам Орка, сразу как восстанет Тьма? — предложила Немайн. — Я уже немного утомилась от его проповедей, а если не явится Люминатус, Орк станет совсем невозможный.

Маха пожала плечами, сдаваясь.

— Ну да, а чего нет?

Император

Император Сан-Франциско был озабочен. В городе что-то ощутимо испортилось, однако его величество толком не знал, что делать. Ему не хотелось недолжным манером полошить людей, но он и не желал, чтобы они оказались не готовы к той опасности, что им, вероятно, грозит. Император верил: справедливый и милостивый правитель не станет пускать в ход страх, дабы манипулировать подданными, — а пока он не отыщет надежного доказательства, что угроза подлинна, звать к оружию преступно.

— Иногда, — излагал он Лазарю, своему неколебимому золотистому ретриверу, — человек должен собрать в кулак все свое мужество и просто сидеть тихо. Сколько рода человеческого перепорчено из-за того, что движение путали с прогрессом, друг мой? Сколько?

И все равно — Император видел разное. Странное разное. Однажды глубокой ночью в Китайском квартале по улочкам вился дракон, сотканный из тумана. А еще раз, очень ранним утром, у пекарни «Бодин» на Гирарделли-сквер из ливнестока выползло что-то похожее на голую женщину, измазанную моторным маслом, схватило из мусорной урны картонный стаканчик, где еще плескался латте, и нырнуло обратно в канализацию, едва из-за угла вывернул полицейский на велосипеде. Император твердо знал: он такое видит потому, что чувствительнее многих, потому что живет на улице и способен ощутить мельчайшие оттенки перемен. А кроме того — потому что он совершенно, бесповоротно, до лая на луну ебанут. Однако все это не освобождает от ответственности за подданных, да и легче ему не становится: природа того, что он видел, крайне его тревожила.

Особенно Императору не давала покоя белочка в фижмах, но он не мог сказать наверняка почему. Белочки ему нравились — вообще-то он часто водил свою армию в парк Золотые Ворота за ними гоняться, — однако прямоходящая белочка, что копалась в мусорном баке за «Эмперией Эмпанад» в розовом бальном платье XVIII века, — ну… это несколько обескураживало.

Император был уверен, что Фуфел, спавший, свернувшись калачиком, в огромном кармане царственного пальто, согласился бы с ним.

(В душе крысятник, Фуфел имел менее чем просвещенное мнение насчет уживаемости с любыми грызунами, и уж подавно — с грызунами, разодетыми ко двору Людовика XVI.)

— Не хочу критиковать, — произнес Император, — но ансамбль могли бы дополнить и туфли, как ты считаешь, Лазарь?

Тот, обычно вполне толерантный ко всем непеченюшным существам, большим и малым, зарычал на белку — из-под юбки у нее торчали цыплячьи ножки, что, сами понимаете, выглядело дико.

От рычания заерзал и проснулся Фуфел — и вылетел из шерстяной своей опочивальни, словно Грендель[53] из берлоги. С терьером незамедлительно приключился апоплексический припадок лая — он будто хотел сказать:

«Если вы вдруг не заметили, друзья мои, в помойке роется белочка в бальном платье, а вы тут сидите, как библиотечные каменные львы!»

Прогавкав сие сообщение, он запустился: мохнатая ракета с системой наведения на белочек, в главный мозг которой введена только одна программа — поголовное уничтожение грызунов.

— Фуфел, — окликнул его Император. — Постой.

Поздно. Белочка попробовала вскарабкаться по кирпичной стене, но зацепилась юбками за водосток и рухнула обратно в канаву, как раз когда Фуфел вышел на расчетную скорость и траекторию. Тогда белочка схватила дощечку, оторванную от сломанного ящика, и замахнулась на своего гонителя, который успел отпрыгнуть и тем самым уберег свой пучий глаз от гвоздя.