Элита элит - Роман Злотников

Часа через два, когда стало ясно, что отвлекающий маневр десяти бойцов во главе со старшим сержантом Головатюком сработал и немцы ушли за отвлекающей группой, потеряв основную, командир отдал команду прекратить движение и повернулся к Вилоре:

— Что нужно для операции? — и тут же уточнил: — Кроме анестезии?

— Нужно простерилизовать инструменты и нитки, нужны марлевые маски, потом ватные тампоны, еще свет, и… ассистент, то есть хирургическая сестра. Одной мне будет очень…

— Гарбуз, костер, быстро! Вернее, давай сразу три. Горячей воды нам потребуется много, — скомандовал Куницын, а затем снова развернулся к девушке. — Ассистировать буду я. Я же и обеспечу анестезию. Марлевые маски сделаем, просто обмотав лицо бинтами, их у нас много. Ватные тампоны также придется заменять сделанными из бинтов. Свет… обойдемся тем, что есть, а местное освещение обеспечим фонарями. Еще что нужно?

Вилора ошарашенно смотрела на него. Нет, при некотором размышлении все, что он назвал, вполне (ну с некоторой натяжкой, вызванной полевыми условиями) заменяло привычные предметы, а под фонарями она уже оперировала, но ей отчего-то ничего такого в голову не приходило. А ведь она специалист-медик! И как он собирается обеспечить анестезию?

Оказалось, с помощью все того же иглоукалывания.

Едва Малышева положили на чистую плащ-палатку и капитан Куницын с изумившей ее сноровкой подготовил операционное поле, продезинфицировав и изолировав стерильными бинтами, в его руках вновь появились уже ставшие почти привычными иглы. Чуть размяв пальцы, Куницын тихо произнес:

— Малышев, я сейчас начну втыкать тебе иглы несколько в другие точки. Больно не будет, а вот страшно — возможно. Поэтому первый вопрос: ты мне доверяешь?

— Так точно, товарищ капитан.

— Уверен?

Малышев выкатил глаза.

— Да больше, чем родному отцу, товарищ капитан. Вы столько для нас…

— Стоп, похвалы — потом. Главное — помни, что ты мне доверяешь, и не поддавайся страху. Понятно?

— Так точно!

— Вот и молодец, Толя, — непривычно ласково отозвался командир. — А теперь я начинаю. Постарайся не дергаться и не двигать головой.

С этими словами капитан Куницын оттянул ему левое веко и загнал двадцатисантиметровую иглу в угол глаза почти на всю длину. Всем, кто стоял рядом, одновременно поплохело. Даже Вилоре, хотя она, как медик, казалось бы, всего насмотрелась. Сам Малышев держался молодцом, только когда игла входила ему в глаз, не выдержал и попытался инстинктивно отвернуть голову. Но командир был начеку и мягко, но непреклонно придержал его голову за затылок. Затем капитан Куницын вогнал еще несколько игл, а потом спросил:

— Ну как ощущения?

Малышев облизал губы и хрипло ответил:

— Сейчас — ничего. Как и обычно, когда иглы втыкали, а поначалу жутковато было, товарищ капитан.

— А ноги чувствуешь? Пошевелить ими можешь?

Малышев замер, а затем удивленно произнес:

— Нет. Ничего не чувствую! То есть все, что ниже шеи, как отмерло.

— Типун тебе на язык, — усмехнулся командир и повернулся к Вилоре. — Все, анестезия действует, больной готов к операции.

Быстро замотали лица бинтами, и Вилора сделала первый надрез…

Операция прошла на редкость успешно. Капитан Куницын оказался великолепным ассистентом. Зажим, тампон и скальпель оказывались в руках Вилоры еще до того, как она успевала их назвать. Правда, пару раз он не угадал, но много позже, анализируя операцию, она с удивлением обнаружила, что, пожалуй, использование того предмета, который подавал капитан, в тот момент оказалось бы более разумным. Ну или как минимум не менее обоснованным, чем заказала она.

Операцию Вилора провела за сорок минут. Чтобы не делать двух разрезов, пулю из бедра также извлекла через брюшину, тем более что, несмотря на два входных канала, в теле обе пули оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Когда она сделала последний стежок и облегченно разогнулась, командир осторожно отодвинул ее, аккуратно стянул с рук резиновые перчатки (их они на складе набрали несколько упаковок, но в сумку она сунула только три пары) и… осторожно наложил руки на только что сделанный шов. Вилора едва не вскрикнула. Это нарушало все каноны, согласно которым ее учили. Голыми руками на свежий шов? Да профессор Таунберг за такое руки бы отрубил!.. Но все-таки сдержалась. В конце концов, этот капитан Куницын сам по себе был сплошным нарушениям всех мыслимых правил и канонов, в соответствии с которыми строилась вся привычная жизнь. Так, может, и здесь он знал и умел что-то, что, вопреки этим канонам, серьезно поспособствовало бы лечению. Хотя… от лечения наложением рук сильно попахивало душком религии, которая, как Вилора точно знала, «сплошной обман и опиум для народа».

Спустя десять минут командир оторвался от раны и, утерев непонятно отчего выступивший на лбу пот (до сих пор никто и никогда не видел его вспотевшим), быстро вытащил иголки. Малышев тут же обеспокоенно задвигал руками и ногами, убеждаясь, что они снова ему подчиняются, и отряд снова тронулся в путь. Малышева при этом продолжали нести на носилках, но он уже не постанывал, как раньше, а почти мгновенно уснул.

К обеду следующего дня вышли к лесному складу, где командир поручил ей отобрать медикаменты и сформировать пару санитарных сумок на тот случай, если будет необходимо оказать первую медицинскую помощь. Вилора не слишком поняла, зачем им несколько сумок, но приказание выполнила беспрекословно.

— Вот что, Малышев, — сказал наутро командир, — с собой мы тебя не возьмем. Предстоит много двигаться, а в этом ты нам пока не соратник. Поэтому оставляю тебя с доктором здесь…

— Как это с доктором? — вскинулась Вилора. — Товарищ командир! Как это с доктором?! Это что же получается…

— Отставить разговоры, — усмехнулся Куницын и покачал головой. — Ух, какой у нас сердитый лейтенант, оказывается!

— Сердитый не сердитый, — вздернула подбородок Вилора, — а планировать операцию без медицинского обеспечения — это, товарищ командир…

— Вот для этого я и просил вас, товарищ лейтенант, подготовить санитарные сумки. А сейчас еще попрошу провести тщательный практический инструктаж с рядовыми Коблевым и Мирошниченко. И на этом обсуждение моих приказов, я думаю, закончим.

Последнюю фразу он произнес знакомым непреклонным тоном, после которого даже такие лихие парни, как Кабан, и такие крутые могучие мужики, как старший сержант Головатюк или старшина Гарбуз, срывались с места и будто наскипидаренные мчались исполнять приказание. Но Вилора упрямо тряхнула челкой и пробурчала себе под нос: