Невеста для герцога - Карен Рэнни

Пауза, во время которой он оценивал ее настроение.

— В общем да. Или от одной конкретной жены.

— Я пыталась превратить себя в статую, знаете ли. Такую, которую можно спокойно переносить с места на место.

— Статуи разбиваются.

— Вот именно, — согласилась она. — Тогда, может быть, мне подражать чему-то, сделанному из железа?

— Железо ржавеет.

Тесса пошевелила пальцами ног и опустилась глубже в воду.

— Джеред, вам не угодишь. А как насчет стали? Та, что делают в Толедо, говорят, не ржавеет.

— Что-то смертоносно острое и, без сомнения, нацеленное в мое сердце?

— Вы всегда находите изъян во всех моих размышлениях. Впрочем, я могу остаться такой, какая есть.

— Неплохая идея, — подтвердил он, и веселье снова вернулось в его голос.

— Джеред, ну где вы там? — спросила Тесса через несколько минут.

— Да? — Он заглянул за ширму, и она нахмурилась. Однако это его не испугало. Его улыбка была несколько плутоватой, или по крайней мере так казалось в тени. Приближалась ночь, но он не пытался зажечь свечи.

— Почему вы внезапно почувствовали необходимость посетить своих родственников в Шотландии?

— Я все думал, когда же вы спросите. Мой дядя сообщил мне, что у меня там есть тетка и множество кузенов. Я никогда в жизни не видел их.

— И вас вот так внезапно к ним потянуло? И жена похищена, и корабль плывет?

— Я герцог Киттридж. Достаточно состоятелен и многое могу себе позволить. В том числе и путешествие. А вы недовольны?

— Богатство делает человека властелином. Вы только махнете рукой, и все вокруг раболепствуют.

— Большинство так и поступает.

— А я так не могу. Так вы поэтому хотели отослать меня в Киттридж-Хаус?

Он улыбнулся:

— Очень вероятно, что вы правы, Тесса. Вы первый человек, кто стал противоречить мне, постоянно подвергал сомнению мои приказы, задавал множество неудобных вопросов.

Его добродушное настроение раздражало ее, особенно учитывая неопределенность ее положения.

— Вы собираетесь уехать из Шотландии один? — неожиданно спросила она.

Его смех удивил Тессу. Так же, как и взгляд, которым он окинул ее.

— Так вот о чем вы думаете? Что я намерен избавиться от вас? Спрятать в Шотландии? Тогда будет чертовски трудно завести наследника, не так ли?

— Так все ради этого?

— Когда-то, Тесса, вы считали это стоящим делом. Она больше не пыталась спрятать свое тело, даже шрам, который смущал ее. Она опустила полотенце, которым прикрывалась. И смотрела, как его взгляд скользнул на ее грудь.

Его веселье куда-то испарилось. Дружелюбный спутник куда-то пропал. Она почти ожидала увидеть на его месте надменного герцога. Но Джеред не сказал ничего и просто удалился.

Через мгновение она услышала звук закрывающейся двери.

Он не вернулся до утра.

Глава 31

Рассветное небо сияло розовым и оранжевым, омывая весь мир праздничными красками. Луч солнца коснулся окна, робко переполз на подоконник, несмело тронул руку Джереда. Он повернулся, отказываясь наслаждаться великолепием природы ради другого удовольствия, более волнующего, — созерцания спящей Тессы.

Прежде чем вернуться в каюту, он дождался, пока она заснет. Подумав, решил, что не хочет видеться с ней, ему не нужны ни ее улыбка, ни сияющие искры в глазах. Как быстро все вернулось! Как легко она простила его! Даже если боялась его планов относительно ее. Ей надо было противоборствовать, держаться отстраненно. По крайней мере быть менее открытой, не столь доверчивой.

«А не ошибаешься ли ты, Джеред». Он отмахнулся от этой мысли.

Откинулся на спинку кресла и стал смотреть на встающее солнце. Его любимое время суток. Хотя для него это обычно был конец дня. Да и для тысяч других кутил, которые смотрели на рассвет как на зов трубы, призывающей разбегаться по родным норам. Они были ночными людьми, редко пересекающимися с теми, кто живет обычной жизнью. Нормальной жизнью. Они питались жадностью, возбуждением, дебошами. «Они, Джеред? Кто в этой досточтимой компании заставлял тебя жить такой жизнью?» Скорее всего никто. Он сам был себе хозяином. Невольный лидер группы, которая привыкла развлекаться по ночам.

Джеред прикрыл глаза. И почти сразу возникло видение. Его мать у камина, его младшая сестра, едва научившаяся ходить, рядом с ней. Он входит, держа в охапке щенка, гордый трюком, которому ему удалось научить Геродота с помощью кусочков вкусного бекона. Его появление встречено смехом, собачью ловкость все оценили. А где же был его отец? Разумеется, там же. Сидел в кресле, иногда опуская руку, чтобы коснуться волос матери, как будто ему это было жизненно необходимо. А мать смотрела на него и улыбалась ему. Тем особым взглядом, которым смотрят только влюбленные.

Другая сцена, мгновенно появившаяся перед его взором, поскольку он так часто ее вспоминал: его отец, ослабленный болезнью, сжимает его руку, из последних сил старается подняться с кровати. Тогда он не произнес ни слова, не высказал никаких упреков. Все вокруг погрузилось в благословенную тишину. Джеред повернулся, стараясь проследить за взглядом отца. Что могло вызвать столь торжественное выражение на лице отца, как будто ангелы спустились с небес, чтобы приветствовать его? Или, может, тень его матери осветила комнату свои сиянием, послала на него из-за облаков солнечный луч? Отец повернул голову, чтобы посмотреть на него, в его запавших глазах была такая радость, что трудно передать. Было мучением наблюдать, как отец снова посмотрел на окно. Он протянул руку и тихо, хриплым голосом произнес имя жены. После ее смерти он сделал это в первый раз. Потом с благословением на устах откинулся на подушки и умер. Он оставил после себя огромное состояние, герцогство и двоих детей, одним из которых был пятнадцатилетний сын, который горевал не только по матери, но и по отцу, хотя тот винил его в ее смерти.

В первый раз Джеред задумался: а как все это перенесла его сестра? Кто позаботился о том, что ее отправили к кузине? Какой была там ее жизнь? Ей ведь едва исполнилось одиннадцать, совсем ребенок. А он сам еще слишком мал, чтобы предложить помощь или утешение. Но он даже и не пытался. И за все прошедшие годы ни разу не пожелал увидеть ее или узнать о ней. Ее присутствие на его свадьбе было сюрпризом, но он провел не больше пяти минут в вымученном разговоре с нею, таком натужном, как будто она была незнакомкой, которую он случайно встретил в Лондоне.

Другое воспоминание: улыбающееся лицо матери и ее смех, когда она рассказывала старшему сыну, каким собственником он был, когда родилась его сестра. Ее принесли в детскую, крошечную принцессу, спящую в белой кружевной колыбельке. Он не помнил, что за ним водилось такое, но мать заверила его, что он тогда ходил по детской, касаясь двери, стены, занавески и игрушек, кровати на колесиках, простыней, каминной решетки и пола. «Мое!» Он хотел, чтобы все знали, что он не потерпит вторжения, узурпации хоть какой-то доли того, что он объявил своим. Его можно было извинить за такие действия. Ему было всего пять лет.