Реликт - Василий Головачёв

– Не только, – сдержанно ответил он. – Игры и мы любим, но в большинстве случаев настоящие, живые, без… э-э, симуляции.

– Скучные вы люди. – Она заметила сдвинувшиеся брови Ясена, поспешила загладить резкость, дотронулась до его локтя. – Хотя я всего не знаю, конечно. Как-нибудь доберусь до ваших краёв, посмотрю. Что тебе ещё показать?

Ясен поискал глазами Расий, но тот уже ушёл так далеко, что свет его не достигал города. Стемнело.

– Твой отец говорил, что Расий… э-э, Вайтлайн – это пульсация электрического поля.

– Да, существует такая гипотеза. Кстати, ты начал говорить о какой-то идее: «У меня есть…» – когда пришел Мори. Что за идея?

– Да так, ничего серьёзного, – пробормотал он.

– Что тебя интересует конкретно? Зачем ты завёл разговор о Вайтлайне?

– Твой отец говорил о резервации.

– Ну да, он и его друзья уверены, что всех проигравших в прошлой Игре, то есть всех, кто жил в Метагалактике, поместили на равнину как в резервацию.

– Мой отец уверен, что Великая Равнина – квазиустойчивый и квазибесконечный объект, замкнутый сам на себя.

Истома с любопытством посмотрела на собеседника.

– Ты знаешь такие вещи?

Ясен с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть что-нибудь обидное.

– Я окончил гимнасию и универ.

– Это серьёзно.

Он решил не обращать внимания на скрытые подколки в речи девушки. Она привыкла верховодить во всех делах и ревновала землянина к его успехам, не осознавая этого.

– Я изучал космологию нашей Метавселенной со времён Конструкторов и до Катастрофы и Падения включительно.

– Вселенная родилась в результате фейерверка, – фыркнула Истома, оценила ошеломление, вызванное у собеседника этим заявлением, засмеялась и добавила: – В прошлые времена, в двадцатом и двадцать первом веках, существовала традиция запускать в праздники фейерверки. Вот кто-то из Игроков и запустил одну такую фиговину. Не бери в голову, я пошутила. А вообще тема интересная. Я сама с удовольствием изучала физику вселенной до Катастрофы и после. Когда в нашем Метагалактическом домене проросли нагуали, в звёздах прекратились термоядерные реакции.

– Ну да, – скептически хмыкнул Ясен.

– Ты не знал? Была даже разработана теория метастабильных переходов: звёзды продолжали светить только потому, что внутри них размерность пространства увеличилась, стала больше трёхмерной. Разница в мерности и привела к выделению прежних объёмов энергии, хотя спектр при этом чуть-чуть изменился. Ну, а после Падения ты сам видишь, где мы живём и что освещает Великую Равнину вместо солнца и звёзд. Но об этом тебе лучше поговорить с кем-нибудь из наших разидеев, с Алонсо, к примеру.

– С кем? – не понял Ясен.

– Мужчины у нас заняты в основном в сфере обслуживания населения империи, но есть и технари, решающие инженерные задачи, и строители, и разидеи – то есть разработчики идей. Алонсо – один из них, он физик-математик, занимается теорией разумогенеза и поиском выхода из резервации. Приедем в столицу, я тебя познакомлю.

– Буду благодарен.

– Лишь бы крыша не поехала, Алонсо любит абстрактные теории.

Помолчали, разглядывая редкие рекламные светокомпозиции над зданиями города и вслушиваясь в долетавшие какофонические музыкальные «смеси».

– Не понимаю, – признался вдруг Ясен.

– Почему мы такие? – улыбнулась Истома.

– Нет, зачем отцу понадобилось затевать обустройство посольства. Мы живём в глубоком патриархальном прошлом, техникой почти не пользуемся, община с трудом приходит в себя после переселения с Зем-Горы, как и другие общины, улусы, демократоны и универады. Мы ничего не можем дать вашей империи.

– Я тоже не понимаю, но пусть философией занимаются те, кому положено. У нас есть конкретная задача – дойти до планетоид-горы кайманолюдей и найти их спейсер-псевр.

– А дальше?

– Что дальше? Ты сын Предтечи или погулять вышел? Махнём в космос, проломим потенциальный барьер Равнины и вернёмся в нормальную Вселенную.

– Нормальную, – усмехнулся он.

– Ты против?

– Да нет. – Ясен подумал и досадливо признался: – Только мне не хочется быть сыном Предтечи.

– Здрасьте вам. – На лице Истомы отразилось странное переживание: любопытство пополам с недоверием. – А кем ты хочешь быть?

Он помолчал, насупившись.

– Не знаю. Меня зовут Ясен.

– Папан утверждает, что ты – наша надежда на выход из тупика, куда нас зашвырнули амбиции Геи-Игрока.

Ясен почувствовал, что его дразнят, насупился.

– Мне об этом ничего не известно.

– Зато нам известно. – В голосе девушки зазвучали мяукающие интонации. – Может быть, тебе не хватает стимула?

– Какого стимула? – не понял он.

Девушка вдруг оказалась рядом, обхватила шею руками, прижалась всем телом. Глаза её подёрнулись поволокой.

– Я не могу заменить этот стимул?

– Что ты делаешь? – пробормотал Ясен, не решаясь ни оттолкнуть дочь Милича, ни прижать к себе.

– Я пытаюсь понять твоё мужское начало.

– Н-не надо…

– Почему?

– У нас так… не принято.

– А как у вас принято?

Их губы почти соприкоснулись, и Ясен едва выговорил:

– По… любви.

Истома засмеялась, поцеловала в губы, так что его бросило в жар, разомкнула объятия.