Ледобой - Азамат Козаев

– Стой! – скривив губы, бросил вслед оттнир. – Мне по силам то, что вынес ты. Третьему разу не бывать!

Сивый остановился на пороге и повернулся.

– Жалеешь, что не убил?

– Да! – ненавидяще выдохнул Сёнге.

Еще мгновение они кололи друг друга острыми взглядами, и Безрод, усмехнувшись, вышел. Сёнге угрюмый вернулся на сенное ложе.

– Давно знакомы? – Сосед, средних лет урсбюнн задумчиво жевал соломинку.

– Пять зим. – Сёнге откинулся на солому и вперил взгляд в потолочный тес. – Пять зим тому назад этот сивый был в моих руках.

– И что?

– Задолжал я ему, – скривился гойг. – Нынче долг взыщет.

– И много должен?

– Жизнь едва не отобрал. С ноготок оставил. Но он выжил. – Должник обреченно усмехнулся. – Выживу ли я?

– Крепись. Тнир с тобою.

Сёнге мрачно кивнул. Урсбюнн пожевал соломинку, выплюнул.

– Я тебя в трусости не уличал. И спина к спине с тобою встал бы. Хоть и против сотни.

– Честные слова.

– Что станешь делать?

– Спать! – Сёнге ощерился. – Да, спать!

Отвернулся и зарылся в сено. Что должно быть, пусть будет.

Сивый, бездумно глядя в пол, правил на бычине нож. Надоело, все надоело! Сам от себя устал! Устал от злой памяти, которая не хочет уходить. Отпустил бы этого рыжего дурня Сёнге на все четыре стороны, плюнул бы и отпустил, но теперь нельзя. Начал долги раздавать – раздавай всем. Чем Коряга и остальные хуже? Дурень Коряга, столько народу подставил! Если бы не млеч, никто не пострадал. Наверное, потому и выжил пять лет назад, что питал надежду на эту встречу. Надежда жизнь сохранила, дала силу выжить.

– В долг не прошу, но долги возвращаю, – шептал Безрод в работной клети Вишени. Уже мимо ножа глядел застывшими глазами, в никуда.

Правил нож до тех пор, пока Вишеня за руку не оторвала. Сама измоталась до предела, но последние силы отдала, затопила в любви да ласке, и мгновения не оставила на мрачные думы. Сивый был гончаровне до того бессловесно благодарен, что заполыхала баба на ложе, мало голой грудью в снег не бросилась. Заснула со счастливой улыбкой.

Сёнге не видел снов, будто в бездну провалился. Черно кругом, ни звуков, ни запахов. Даже сеном не пахнет, собаки не лают, доски не скрипят. Глаза открыл – а уже солнце встает. Наверное, Тнир глядит с небес, раздумывает, брать ли Сёнге по смерти в свою дружину? Гойг расправил плечи, откинул голову. Говорили, будто ходит по земле воевода Тнира, Ёддёр, оглядывает храбрецов, отбирает в дружину. Как увидишь его, значит пришел твой черед. Руби сильнее, кричи громче. Знающие люди говорили, будто глаза его пронзительно сини, как небо летом, волос бел, что облака, усы, точно ржаной колос, а борода рыжая. Если покажет на тебя пальцем и улыбнется – будешь пировать в Тнировом воинстве, мимо пройдет – жив останешься, головой покачает – не бывать тебе в дружине Тнира. Все искал тогда в сече Ёддёра, кричал, бил, ревел. Не увидел. Стало быть, нынче ночью появится.

Сёнге ушел в угол, сидел в полутьме, не говоря ни слова. Ему не мешали. Человек с белым светом прощается. Лишь однажды подсел тот урсбюнн, Ветреск, толкнул в плечо.

– Выдь на солнце. Увидишь ли еще?

Сёнге угрюмо кивнул. Все правильно говорит Ветреск, только перед смертью не надышишься! Лишь помирать жальче станет. И все-таки вышел за порог, вдохнул морозный воздух полной грудью. Наверное, никогда еще зимний воздух не был так вкусен. Сел в сугроб у порога и улыбнулся солнцу, горстями черпал снег и умывался. Нынче ночью подойдет Ёддёр, улыбнется, поманит рукой и уведет от земных болей в дружину Тнира. А снег земной тоже вкусен! Кто сказал, что у снега нет ни вкуса, ни запаха?

На заходе солнца Безрод вошел в сарай к оттнирам.

– Готов ли ты, Сёнге?

– Да.

Трое пленных оказались родичами Сёнге, и все трое пять лет назад стояли на каменистом берегу рядом с рыжим гойгом. Они и рассказали остальным, что ему предстоит ночью. Самый старый из оттниров, Греенно, заговорил из полутемного угла.

– Это справедливо. Седой – ты достойный враг. Но и наш Сёнге не из пены сделан. Он выстоит и утрет тебе нос.

– Пора бы. Уж сколько времени соплив хожу. Подтиральщика все нет.

– Обещаешь ли ты боян, честное испытание?

Сивый ухмыльнулся и промолчал. Вот еще! Обещать!

– Я готов. – Сёнге сбросил полушубок. Ехидно оскалился. – Ведь и ты был в одной рубахе?

– Да. И мечом укушен трижды. Забыл?

Полуночник встал на пороге и, не оглядываясь, вышел. Сивый шагнул было следом, но вернулся с полдороги.

– Ты, – показал пальцем на Греенно. – Тоже пойдешь.

– Пришел аппетит во время еды? – Голос гойга сочился издевкой. Греенно встал, сквозь зубы процедил. – В рубахе, или как?

– Или как. Зубы спрячь, гойг. И сильно голову не задирай, шея треснет. Верховку надень!

Греенно, гордо откинув голову, вышел. Оттниры на весь сарай затянули старую боевую песню, ее подхватил гойг, вышел на улицу, передал Сёнге и тот потянул низким, сильным голосом.

– Я тоже пел? – усмехнулся Безрод. – Что-то не припомню.

Сёнге не ответил, лишь покосился краем глаза, продолжая петь. Безрод подвел обоих к городским воротам и тут гойг, изумленный, замолчал.

– Чего встал?

– Помнится мне, пять лет назад на холме Дорсйок от факелов было светло как днем. Твои соплеменники не станут смотреть?

– Это касается только нас.

Сёнге покачал головой, остановился у ворот, сел прямо в снег.

– Все должно быть, как тогда. Я не уступлю тебе ни единого человека.

Сивый усмехнулся.

– Может быть, и стражу к лодке приставить? И приказать в сторону леса не глядеть? А если увидят ползущего человека, пусть делают вид, что никого нет?

Сёнге упрямо твердил.

– Твои соплеменники увидят храбрость оттниров. Они умолкнут так же, как пять лет назад умолк изумленный холм Дорсйок. Я отдам долг до единого человека.

– Скольких звать?

– Сотню воев.

Сивый ухмыльнулся, отдал полуночников страже под присмотр, сам ушел на княжий двор и скоро возвратился в голове целой дружины. Князь пожелал самолично зреть «сыновний» суд, был мрачен, недобро поглядывал на оттниров. Вои пошли бы за Безродом хоть на край света, не то, что за ворота. Сивый только встал посреди двора и громыхнул: «Нужна сотня воев. Будем правду искать!», а двор уже запрудили. Среди воев шел и Стюжень, за ним послали особо.

Безрод вывел судный ход за ворота, в лес и подвел к валежине, один конец которой лежал на земле, а другой конец подпирала толстая рогатина. Сивый, раскинув руки в стороны, остановил дружину. В лесу повисла тишина, и только снег скрипел под сапогами, да светочи потрескивали.

– Пять лет назад я попал в руки гойга Сёнге. Взяли меня в плен беспамятного. – Безрод повернулся к Сёнге.