Лексикон - Макс Барри

Где-то далеко внизу с клацаньем открылась и закрылась дверь. Это повторилось восемь иди девять раз. Эмили прислушалась, но больше ничего не услышала.

– Черт, – сказала она.

Эмили злилась на себя. Она слишком долго прожила в Брокен-Хилл, где не надо было искать пути эвакуации. Она сжала кулаки. «Думай». Там есть световой люк. Он прочный, но насколько? Эмили встала, оперлась одной ногой на цепь и подтянулась вверх. Балансируя, подняла руку, но оказалось, что люк слишком высоко. Она услышала шипящий звук. Откуда конкретно доносилось это чертово шипение, Эмили не знала, но звук доносился снизу и приближался. Ей удалось подняться повыше и опереться на косяк двери. Когда она переставила ногу, цепь зазвенела, как колокол. Можно подумать, будто она намеренно привлекает к себе внимание. Ей удалось дотянуться до люка, но максимум, что у нее получилось, это коснуться его кончиками пальцев. А вот если отпустить дверь и ухватиться за края люка, то, падая, можно вырвать его из потолка. Хотя шанс очень мал. Эмили услышала шаги. Тяжелый стук сапог по бетону. И шипение воздуха через равные интервалы, как будто кто-то дышал, только на дыхание это похоже не было. Зря она не учила слова. Зря она не дождалась, когда кто-нибудь ее научит. Надо было самой раздобыть их. Эмили ухватилась за раму люка, и ее пальцы скользнули по пластику. Она упала на пол и больно ударилась коленкой.

– Вот гадство, – сказала она.

На лестничной площадке появился человек. Странный человек. Он был с ног до головы одет в черное, его глаза закрывал щиток с встроенными в него огромными черными очками, напоминавшими прибор ночного видения в шлеме пилота истребителя, а уши – выпуклые пластмассовые полусферы. Шипение издавал дыхательный клапан шлема.

– Шакаф вееха манних даное! – сказала Эмили. Это была смесь слов внимания для случайных сегментов. Шанс, что они как-то подействуют, был тысяча к одному. – Лежать!

Он вытянул руку в перчатке.

– Иди за мной. – Голос был плоский, синтезированный компьютером и шел через какой-то фильтр.

Эмили не шевельнулась. Если он приблизится, она прыгнет на него. Она не видела оружия. Она вцепится в очки. Если ей удастся содрать их, ему будет трудно преследовать ее.

– Поторопись. – Человек указал на лестницу. – Там пожар.

– Нет там никакого пожара, – сказала Эмили. – Ведь нет.

Он не ответил. Она наконец-то сообразила, что он не слышит ее. И стала спускаться по лестнице.

Вестибюль уже успели переоборудовать во временный госпиталь с кучей занавесок из белой ткани. Окна затемнили белыми пластмассовыми экранами. По помещению передвигались люди в черных скафандрах, шипели дыхательные клапаны. Эмили не увидела ни одного незнакомого лица, все были с пятого этажа. Она заметила Сашону на каталке, но потом потеряла ее из виду, так как кто-то задернул штору. Ей было сказано оставаться на месте. Никто не заговаривал с ней – или друг с другом – во всяком случае, голосов она не слышала. Час спустя один из «космонавтов» отдернул штору. Теперь он был без шлема, и Эмили с удивлением обнаружила, что он молод. У него были усы, жиденькие и пушистые. Интересно, спросила она себя, а не тот ли это тип, что пришел за ней наверх? Если тот, ей следовало бы произнести «нарратак».

– Можешь идти. – Он принялся разбирать перегородки.

– А из-за чего весь сыр-бор?

На самом деле Эмили не рассчитывала на ответ. Выйдя на улицу, она увидела остальных. Уже опустились сумерки, подходил к концу час пик.

– Учения, – сказала Сашона. – Но вот какие?

– Нет смысла гадать, – сказала Райн. – Мы никогда не узнаем.

– Это точно, – сказала Сашона. Ей было ужасно интересно, почему Эмили не спустилась вниз вместе со всеми. А в более широком смысле – что Эмили знала такого, чего не знала она сама.

Эмили больше не могла болтаться возле здания и пошла прочь. Ее трясло, когда она подходила к метро. Она не будет совершать опрометчивых поступков. Утром придет на работу, сядет за свой стол и примется за свою работу, как обычно. Но это для нее урок. Напоминание. К следующему разу, когда случится нечто подобное, сказала себе Эмили, она заранее подготовит пути для эвакуации.

Эимли завела блокнот и стала записывать слоги, которые, как она заметила, один из психографистов употреблял чаще, чем другой. В поезде она слушала отступления от среднестатистического произношения. Разбирала знакомые ей слова в поисках моделей. И с удивлением обнаружила, как все очевидно. Либералы слишком часто использовали «е» и «и», передние гласные. Речь приверженцев авторитаризма изобиловала фрикативными звуками. Эмили анализировала газеты, телевидение и веб-сайты, находила в барах, или на церковных собраниях, или в гастрономах характерных представителей и внимательно слушала их, как взломщик сейфов – щелчки барабана. С-с. Стик. Стук. Эмили облекала догадки в предложения, и обычно люди не обращали на них внимания. Они не пропускали их через перцепционный фильтр, игнорировали как вербальные помехи. В худших случаях они думали, что она заикается. Ее догадки обычно были неправильными. Но иногда Эмили видела отзвуки. Едва заметную дрожь лицевых мышц. И это был долгожданный щелчок барабана.

То был трудный способ изучения слов. Можно было заниматься этим не поднимая головы – и все равно через год работы знать меньше Сашоны. Однако этот способ был очень основательным. Он заставил ее понять основные принципы. Она вывела преференцию для аллитерации в одном из сегментов, опираясь на знания о сегментах, окружавших данный, а оттуда перескочила к лаллито, командному слову, и это привело ее в восторг сильнее, чем все, чему ее научили. Потому что она нашла его сама.

Однажды, когда они с Сашоной сидели в баре за углом, коллега призналась, что у нее проблемы с сегментом сто девяносто один.

– Я добираюсь до кавакифа, – сказала она, подавшись вперед и держа свой стакан под опасным углом – Эмили так и подмывало поправить его. – Я даже добираюсь до федориант. Но потом теряюсь! – Сашона возбужденно взмахнула рукой. – Никак не могу запомнить.

Все это имело отношение к истории с лихачеством на 48-й федеральной трассе, с полицейским инспектором на мотоцикле и с квитанцией о штрафе, от которой Сашоне так и не удалось отвертеться. Но Эмили была поражена. Очевидно, Сашона не смогла уразуметь, что слова для сегмента сто девяносто один связаны вместе. Она бы поняла, если бы Сашона забыла всю последовательность. Но если помнишь одно слово, нетрудно вспомнить и остальные. Сашона, кажется, не ухватила этот момент. Она запоминала слова по отдельности, как будто те не были связаны. Они были для нее россыпью деталей детской мозаики.