Архипелаг Исчезающих Островов - Леонид Платов

Удивительно, как преображается человек, когда поглощен своим любимым, захватывающим его целиком трудом!

Но через три дня плавание в полынье – “оазисе” среди льдов заканчивается. Полынья, к сожалению, оказалась меньших размеров, чем мы предполагали.

Снова придвинулись тяжелые, сплоченные льды. В переговорную трубу понеслось: “Полный вперед!”, “Малый назад!” И палуба под ногами закачалась, как взлетающие и опускающиеся качели…

Вскоре Сабиров с бесстрастием летописца отметил в вахтенном журнале:

“Лед – десять баллов”.

– Маре конгелатум, – сказал Союшкин задумчиво.

Я оглянулся. Он стоял на палубе, сгорбившись и опустив наушники пегой шапки.

– Море? Какое море? – спросил капитан.

– Я говорю: Маре конгелатум – застывшее море. Так древние называли Ледовитый океан, пловучие льды…

– Ну, а мы их назовем иначе: попутные льды! – ответил я. – Вы ведь знаете, что нам со льдами по пути?..

“Пятилетка” продвинулась еще на несколько десятков метров и остановилась, упершись форштевнем в торосистый многолетний лед.

Глава пятая

ПОПУТНЫЕ ЛЬДЫ

Корабль сделал еще несколько усилий.

Нет! Льды были слишком сплоченными. Пора было стопорить машины. К чему зря расходовать горючее? Оно еще понадобится впереди. Пусть пловучие льды сделают за нас хотя бы часть работы.

Напролом надо было идти, пока льды двигались навстречу. Теперь они плыли мимо нас на северо-запад. Нам было со льдами по пути!..

– Здесь, Алексей Петрович? – спросил капитан, осматривая в бинокль белую всхолмленную равнину.

– Ну, что ж! Хотя бы и здесь.

И Сабиров, раскрыв вахтенный журнал, вывел своим бисерным, убористым, так называемым штурманским, почерком:

“В 15.40 на таких-то координатах, войдя в тяжелые льды, корабль временно прекратил активное плавание и начал дрейф со льдами в общем направлении на NW[22]”.

Вот какой кружной путь проделали мы в Восточно-Сибирском море: вошли в его западные ворота, прошли южной окраиной вдоль материка, поднялись на северо-восток и, севернее острова Врангеля включившись в общий поток дрейфующих льдов, начали продвигаться к цели над самым материковым склоном!

Очень важно правильно поставить корабль во льдах.

Опаснее всего попасть на линию сжатия, в разводье, края которого сходятся и расходятся, как снабженные острыми зубами челюсти. Танкер “Ямал”, по словам Сабирова, затонул именно в такой ледяной западне.

Очень долго Федосеич не мог остановить свой выбор на каком-либо поле. Ни одно из них не удовлетворяло его придирчивый вкус.

– Ну, решайтесь же, Никандр Федосеич! – торопил его Степан Иванович. – Вон там совсем недурное ледяное поле. Смотрите-ка, и заливчик есть!

– Края нехороши. Зазубрин много.

– Вы привереда, Никандр Федосеич! – сказал Андрей. – Идеальных полей не бывает… Интересно, что все-таки вас устроило бы?

– Лагуна, – пробормотал наш капитан, конфузливо кашлянув.

Мы засмеялись.

Лагуна, конечно, была бы хороша. Удобная, поместительная, посреди ледяного поля! А если бы вдобавок ее окружал высокий торосистый вал, то лучшего нельзя было бы и желать!.. Но таких “заказных” лагун поблизости не было.

Наконец капитан решился. Я согласился с его выбором. Поле нам всем понравилось.

Мощным рывком “Пятилетка” пробила перемычку и подошла к ледяной “пристани”, у которой и ошвартовалась.

Механик со скучающим лицом, вытирая замасленные руки паклей, поднялся на мостик. Палуба больше не подрагивала под ногами. Машины были застопорены…

Вместе со льдами нас несло на северо-запад.

Похоже было, будто мы попали в весенний ледоход. Только река размахнулась здесь почти во всю ширь океана. И течение ее было вялым, неторопливым. Она петляла, изгибалась, делала множество поворотов…

– Колумбу, пожалуй, веселее было, Алексей Петрович, – сказал Сабиров усмехаясь. – Пассаты вмиг его домчали. А нас еще когда до земли дотянет!..

Говорят: ветреный – в смысле непостоянный. Это неверно. Есть постоянно дующие ветры, “работающие” изо дня в день с точностью отрегулированного механизма. К их числу принадлежат пассаты. В эпоху парусного флота мореплавателю было достаточно “поймать” пассат в паруса, чтобы тот проворно доставил его на место назначения – через весь океан к берегам Америки.

И над Полярным бассейном – из одного конца в другой, от Тихого океана до Атлантического – также проносятся постоянно дующие ветры (Петр Арианович говаривал: “Прохватывает сквознячком”.) Они и увлекают за собой пловучие льды, всю эту изрезанную разводьями, искореженную сжатиями движущуюся пустыню.

Мне вспомнился жестяной чан, в котором под трескотню игрушечных вентиляторов плыли мелко нарезанные клочки бумаги. Провинциальный учитель географии демонстрировал двум своим любимым ученикам великий арктический “ледоход”.

Белые квадратики подскакивали на волнах, сталкивались, сбивались в стайки, наползали друг на друга. А я и Андрей, затаив дыхание, следили за тем, как они неторопливо пересекают отведенное им водное пространство в полтора или два метра.

Как живо было воспоминание об этом! Тогда мы в первый раз пришли в гости к Петру Ариановичу… Трудно поверить, что это было так давно!..

Теперь “чан” раздался вширь, где-то в тумане терялись его “стенки”, и мы с Андреем плыли внутри него…

Мы плыли очень медленно.

Кончилось время, когда вахтенный начальник бодро докладывал: “Ход – двенадцать узлов, товарищ начальник экспедиции!” С пловучими льдами корабль делал едва пять-шесть миль – и не в час, а в день!

Да, с пассатами двигаться, наверное, веселее!

Но для нас и пять-шесть миль были хороши. Во всяком случае, мы двигались почти вдвое быстрее Текльтона, который побывал в этих местах за много лет до нас.

С той поры в Арктике произошли большие перемены.

Началось ее потепление (грандиозный процесс, причины которого пока недостаточно изучены). Дрейф льдов значительно ускорился. Арктику стало “прохватывать сквознячком” сильнее, будто в ней настежь открыли все окна и двери…

Мы с Андреем прикинули. Выходило, что если дрейф будет продолжаться тем же темпом и ничто не задержит нас, то через две недели “Пятилетка” очутится на самом пороге “белого пятна”. Тут-то потребуется от ледокола вся его мощь, чтобы вырваться из дрейфующего льда и напрямик, своим ходом, пробиваться внутрь “пятна”, к таинственной земле-невидимке.