История Древнего Востока - Иван Ладынин

На деле жители Месопотамии проявляли не меньше самопожертвования, чем другие народы. Граждане Вавилона, отстаивая независимость своего города от иноземных завоевателей, будь то ассирийцы или персы, в течение VIII–V вв. до н. э. раз за разом поднимали восстания против них, обороняясь с исключительным упорством, и шли на любые жертвы. У царей Месопотамии, когда они терпели окончательное поражение и им грозил неизбежный плен, было в обычае запираться в своих дворцах и сжигать там себя вместе со своими приверженцами. Такое самосожжение могло быть только добровольным. Массовые самосожжения из нежелания сдаться врагу и готовности принять смерть вслед за своим царем (хотя на загробную награду месопотамцам рассчитывать не приходилось!) совершались в Месопотамии неоднократно. Однако, во-первых, у месопотамцев постоянно присутствовало ощущение, что стране, т. е. другим членам коллектива, следует служить потому, что они состоят с тобой в необходимых тебе же самому обязательствах ненападения и взаимопомощи. Во-вторых, к жертвам во имя коллектива относились без всякого энтузиазма, да общество его и не требовало.

Таким образом, сущностью месопотамской этики была ориентация на потребности отдельного человека, хотя применительно к Древнему Востоку это может выглядеть несколько неожиданно. Отсюда вытекают и остальные ее особенности. Так, мы практически не сталкиваемся с противопоставлением общественной и личной этики, поскольку в обоих случаях речь идет только о взаимоотношениях людей и их групп, и долг по отношению к обществу мыслится как личное обязательство перед соотечественниками. Социальный ранг человека не считался чем-то принципиально значимым при определении его личного достоинства. Поэтому Месопотамия не знала каст и кастового духа, и для нее, как мы видели на примере старовавилонского общества, были совершенно не характерны жесткие психологические и социальные перегородки между «верхами» и «низами» общества.

Любое общество определенным образом отвечает своим членам на вопрос, почему именно надо поступать «хорошо»; месопотамцы апеллировали при этом прежде всего к жизненным интересам самого человека. Лояльность по отношению к богам обосновывали тем, что человеку, который их не почитает, придется от них плохо. Необходимость соблюдать нормы поведения по отношению к людям мотивировалась, в частности, тем, что, как гласит месопотамская пословица, «кто на людей пойдет, на того люди поднимутся».

Всякое общество накладывает на своих членов различные ограничения, не позволяющие им причинять ущерб друг другу. Месопотамская культура отличалась тем, что в качестве этого ущерба рассматривался только очевидный физический или материальный вред, нанесенный человеку, его власти и имуществу; категорий «морального» или «духовного» вреда в современном понимании не существовало (т. е. общество в подобных случаях не вмешивалось). Люди сознательно стремились не налагать друг на друга стеснений и ограничений без прямой необходимости. Поэтому Месопотамия не знала ни законов против роскоши, ни ее осуждения, характерных для античных и средневековых европейских обществ; достаточно, чтобы она была достигнута честным путем. Иными словами, считалось, что чем полнее человек удовлетворяет свои собственные желания без прямого ущерба для других людей, тем лучше.

Таким образом, местопотамское общество санкционировало для своих членов весьма высокую степень свободы следовать собственным потребностям. Неудивительно, что у сторонников более требовательных этических систем, например ветхозаветной, месопотамская этика вызывала резкое неприятие, как поощряющая «низменные» стороны человеческой природы (прежде всего стремление к удовольствиям), и не случайно именно Вавилон в устах ветхозаветных пророков на тысячи лет превратился в символ всяческого разврата и торжества «материальных начал», а образ «Вавилонской Блудницы» использовался в Ветхом Завете как символ гедонистической, антропоцентрической цивилизации вообще.

Основной целью наказания было возмещение ущерба и возмездие; ни воспитывать преступника, ни применять «в пример другим» демонстративные наказания, превышающие вину, никто не собирался. Карался не порок, а поступок. Не было и превентивных и групповых репрессий (по социальным, конфессиональным или этническим признакам).

Наконец, понимая общество как некое соглашение, месопотамская этика в любых общественных делах избегала идеологизации и тяготела к конкретным решениям, диктуемым обычными житейскими ценностями. Когда цари Старовавилонского периода столкнулись с неконтролируемым ростом частной эксплуатации, приводящим к разорению множества людей, они не стали тратить время на то, чтобы выяснять, противоречит ли частная собственность социальной справедливости «вообще». И они, и их подданные исходили из того, что если человек дает в долг собственное добро, а потом взыскивает проценты, то само по себе это естественный и нормальный способ распоряжения своим имуществом; если же в итоге множество людей разоряются и закабаляются – это уже дело нетерпимое.

В результате в Месопотамии без всяких колебаний выбирали «средний» выход: никто не посягал на имущество ростовщика или само ростовщичество, но долговое рабство ограничивали, а долговую кабалу периодически аннулировали царскими указами. Подобный релятивизм освобождал от идеологических страстей любые социальные конфликты. Враждующие стороны не надеялись переделать человека и всю его жизнь, а хотели лишь несколько улучшить свое положение в рамках неизменных общественных установлений, без которых, по их мнению, обойтись в любом случае было бы нельзя. Иными словами, в Месопотамии исходили из представления о неизменной природе человека, определяющей столь же неизменные принципы общественного устройства. Поэтому там не было социально-политических революций. Открытые внутренние конфликты (не считая мятежей присоединенных областей) случались исключительно редко, их целью было избавление от злоупотреблений, происходящих в рамках существующей системы, – чрезмерных поборов, скверного царя и т. д., а не изменение самой системы.

В целом неидеологический, рациональный гедонизм месопотамской этики приводил, с одной стороны, к довольно высокой социальной стабильности и консерватизму, не исключавшему при необходимости политической и социальной гибкости; с другой – создавал относительно мягкий, ненапряженный и благожелательный психологический климат внутри страны. Кроме того, месопотамцы почти не знали этнокультурной вражды (поскольку считалось, что все люди более или менее похожи друг на друга, а коллективные ценности рассматривались скорее как дело данного коллектива, не касающееся прочих).

Особенности месопотамской этики ярко отразились в великих литературных произведениях, однако не менее образно выражены они и в месопотамских пословицах – творчестве самого народа. Пословицы передают рациональный релятивизм, прагматизм и гедонизм их создателей, но равным образом и приверженность их к осмысленному и высоко оцененному с точки зрения отдельных людей обычному социальному порядку. Приведем некоторые из них, дающие достаточно яркое представление о вавилонском взгляде на жизнь и о том, почему Ветхий Завет откликнулся на эти взгляды пресловутым образом «Вавилонской Блудницы».

Ничто не дорого, кроме сладостной жизни.С хорошо устроенным имуществом, сынок, ничего не сравнится.Небо далеко, а земля драгоценна.Не знать пива – не знать радости.Не выделяйся среди других – плохо будет.Не воруй – себя не губи. Вор-то лев, а поймали его – раб.Сладкий тростник в чужом саду не ломай – возмещать придется.Не убивай, первым топор не подымай!Проклятие ранит только внешне, подаяние убивает насмерть.Ни добро, ни зло не освобождают сердца.Плакался волк богу: «Я так одинок!»Идешь на битву – не размахивай руками.Герой – один-единственный, а обычных людей тьма.Желанья-то как у бога, да сил нет у человека.

Социально-политические концепции месопотамцев

Именно в Старо– и Средневавилонский периоды окончательно сформировались основные социально-политические концепции Месопотамии. Ключевым понятием их еще с III тыс. до н. э. была царственность (шумер. нам-лугаль, аккад. шарруту), т. е. сам институт царской власти. Важность этого института в Месопотамии обусловлена прежде всего положением царя в системе взаимоотношений богов и людей. Именно царь, как уже отмечалось, был посредником между ними, доверенным лицом богов, предстоятелем и ответчиком за свой народ перед богами и, наконец, уполномоченным, ответственным перед богами и своим народом за связь между ними.

Царская власть не считалась чем-то изначально присущим человеческому обществу. В глубокой древности, по мнению месопотамцев, связи богов и людей поддерживались без царя. Лишь позднее боги «изобрели» царскую власть как средство наиболее эффективного осуществления этих связей и дали ее людям. Тем самым боги упростили и централизовали свое взаимодействие с людьми, сосредоточив его отныне вокруг фигуры царя, и снабдили людей лучшим средством обеспечения социального порядка, поддержания культа и храмового строительства.