Harbin - Voronkov

Ротмистр с шумом вобрал в себя воздух и на какое-то мгновение замер – будто бы хотел взять себя в руки. Не получилось.

– Вспомните, как вы себя вели вчера на дне рождения! – неожиданно выпалил он.

Вот оно что! А Болохов-то ненароком решил, что случилось нечто серьезное. А тут, видимо, ротмистр просто приревновал к нему Лизу. Но был ли для этого повод? Скорее всего, нет, если не считать того, что однажды после очередного тура вальса, она разгоряченная и счастливая, поцеловала его в щеку. Но это же совсем невинный поцелуй, которым молодые девушки горазды наградить всякого, кто попадется им в минуты их душевного подъема.

– Извините, Сергей Федорович, но мне кажется, я вел себя в рамках приличия, – все тем же спокойным тоном проговорил он. – Но, может, я что-то забыл – так напомните… Хотя забыть я ничего не мог, – тут же заявил он, – ведь я был совершенно трезв.

– Вот именно, трезв! Если были бы пьяны, то это еще можно было бы как-то понять, а так…

– Так скажите же, в чем дело? – уже с некоторым раздражением в голосе произнес Александр.

Ротмистр вдруг сделал два шага вперед и почти вплотную приблизился к нему.

– Ответьте мне, Болохов, только честно: вам нравится Лиза? – Хорошо вычерченные крылья его красивого тонкого носа начали подергиваться от волнения.

Ну вот, так и есть: Шатуров явно ревновал его к Лизе. И это странно, если учесть, что такие люди, как он, вообще не могут серьезно относиться к женщинам. Они богаты, у них большие возможности, и женщины им нужны только для того, чтобы развлечься. Потому они и меняют их, как перчатки. Но чтобы испытывать привязанность – такого не может быть.

За те несколько дней, что Александр находился в стенах РОВСа, он многое узнал о Шатурове. О нем ему рассказывали и казачки из охраны, что заглядывали в мастерскую на огонек («Хоть черту в дядьки – ловкий такой, паразит!»), и посетители, приходившие на прием к генералу, с которыми ему довелось поговорить. Большинство из них были не в восторге от ротмистра, называя его темной личностью. Но самую нелестную характеристику тому дала Тамара Бориславовна, которая представилась вдовой полковника белой армии Генриха Карловича Кругеля. Эта вездесущая дама почти каждый день крутилась в «Союзе». Узнав, что в одном из кабинетов обосновался какой-то приезжий художник, она пришла поглазеть на его работу. Увидев незаконченный портрет государя императора, пришла в восторг. И где же, спросила, вы так хорошо научились рисовать? Тут же последовало предложение написать и ее портрет. Слово за слово – так и разговорились. Позже Лиза предупредила Болохова, чтобы он не слишком-то откровенничал с этой, как она ее называла, «противной Кругельшей», потому как она есть самая первая сплетница Харбина. Услышит что – тут же это становилось достоянием всего города. Однако такие люди, как Тамара Бориславовна, – это находка для чекиста. Пока они общались, она в деталях поведала Александру о жизни харбинской эмиграции, дав при этом полную характеристику многим известным здешним деятелям. От нее Болохов узнал и об отношениях Шатурова с Лизой. Это он за ней волочится, а она пока вся в раздумьях, по секрету сообщила Кругельша.

– Ну так я вас спрашиваю, вам нравится Лиза? – нервно дернув кадыком, повторил свой вопрос ротмистр.

– Ну кому ж она не нравится? Конечно, нравится! – просто заявил Александр. – Мне б такую сестренку… Ведь она такая непосредственная, такая веселая… В общем, чудо, а не ребенок.

Шатуров вспыхнул.

– Не говорите так!.. Она уже не ребенок… – произнес он. – Она… она вполне взрослая женщина…

Болохов вроде как с ним не согласен.

– Да нет же, ей-богу, она ребенок! Ей бы еще в куклы играть…

На самом деле Болохов так не думал. Он тоже считал Лизу вполне состоявшейся женщиной, и она ему безусловно нравится. В ней было то, что напомнило ему его юность, когда его окружали такие вот тургеневские особы. В нынешней же России все уже было иначе и таких, как Лиза, уже редко можно было встретить на улице, потому что это были уходящие натуры, на смену которым пришли суровые комсомолки с мозолистыми руками и только одними высокими идеями в голове. Но разве Александр может признаться ротмистру в том, что он испытывает нежные чувства к Лизе? Если он это сделает, Шатуров возненавидит его, а ему нужен свой человек во вражеском стане. В конце концов в Харбин он приехал не для того, чтобы устраивать свою жизнь, а дело делать. Поэтому в Лизе он видит лишь того человека, который должен помочь ему выполнить задание Центра. В общем, какие там бирюльки, когда Москва требует решительных действий, а он до сих пор еще не придумал ничего путного, дабы уничтожить это змеиное гнездо. А время идет…

Его слова несколько успокоили ротмистра.

– Поймите, она моя невеста… – сказал он уже совершенно иным тоном. – Я люблю ее… Очень люблю!

– Ну так и на здоровье! – широко улыбнулся Болохов, обнажив свои красивые ровные зубы. – Сергей Федорович, – дружески взяв Шатурова за руку, проговорил он, – поверьте, я к Елизавете Владимировне отношусь с теплотой и не более того…

Тот вздохнул.

– Что ж, я верю вам… – виновато посмотрел он на художника. – Вы уж извините меня, что я этак с бухты-барахты… Но ведь сами знаете: когда любишь, тебе всегда что-то мерещится. Простите!..

– Да ерунда все это… ерунда! – пытался успокоить ротмистра Александр.

Тот пристально посмотрел на него и, не найдя в его глазах ни тени лукавства, примирительно кивнул головой.

– А давайте-ка мы с вами сегодня вместе поужинаем, – неожиданно предложил он. – Я знаю один хороший китайский ресторанчик… Дамы туда обычно редко заглядывают – все мужчины, так вот мы и устроим мальчишник. Вы умеете играть на бильярде? Нет? Так я вас научу! Между прочим, я неплохой бильярдист, – похвастался он. – Помните у Пушкина? «Он на бильярде в два шара играет с самого утра…» Я, правда, не Онегин и с утра занят другими делами, но когда выдается свободная минута… Кстати, на днях я случайно познакомился с одним довольно интересным человеком. Его фамилия Карсавин – случайно не слыхали?.. Нет? А ведь он наш с вами земляк. Тоже питерский… Недавно вот из Аргентины прибыл – вином тут будет торговать. Обещал, как только прибудет первая партия товара, пригласить меня на дегустацию. Вы пили когда-нибудь аргентинское вино? Нет? Вот и я нет. Тогда у нас с вами все впереди, – наконец полностью расслабился и улыбнулся Шатуров. Он был рад, что у этого художника нет никаких видов на Лизу.

И все-таки что-то продолжало его тревожить. Он пытался отогнать от себя дурные мысли, однако подсознательно все равно чувствовал в Болохове своего соперника. Да, тот был беден, и у него не было здесь никаких перспектив, но он был чертовски обаятельным человеком, настолько обаятельным, что даже Шатурова заставил проникнуться к нему симпатией, что с тем случалось очень редко. Обычно он с незнакомыми людьми сходился трудно, предпочитая новым знакомствам старую проверенную дружбу.

– Я бы рад с вами пойти, но у меня нет лишних денег, – честно признался Александр.

Ротмистр поморщился.

– О, об этом вы не беспокойтесь! Денег у нас с вами хватит. Ну так как, договорились?

– Что ж, коль приглашаете… – после некоторых раздумий согласился Болохов. – А как же ваша Лиза? – Слово «ваша» он употребил намеренно. – Она не обидится на вас? А вдруг она захочет, чтобы этот вечер вы посвятили ей?

Услышав родное для него имя, Шатуров на мгновение растерялся. Но только на мгновение. Уж очень ему хотелось отблагодарить этого человека, у которого, как он понял, и в мыслях не было, чтобы ухлестнуть за его невестой.

– Ничего… ничего… Я ей скажу… Кстати, что же ей сказать? – взглянул он на художника вопросительно. – Хорошо, я скажу ей, что обещал научить вас играть на бильярде. Лиза, надеюсь, поймет меня. Тем более что мы завтра идем с ней на концерт Вертинского. Вы когда-нибудь слышали Вертинского?.. – спросил он Болохова. – Нет? А мы тут от него все без ума. Александр Николаевич специально приезжает из Шанхая, чтобы петь для здешней публики, – пояснил он. – О, эта его изысканно-интимная манера исполнения! Нет, вам обязательно нужно послушать его. Хотите, я достану вам билет на завтрашний концерт? Нет-нет, не бойтесь, меня это нисколько не затруднит, – заметив что-то вроде растерянности в глазах Болохова, сказал он. – Ну все, решено: сегодня – ресторан, а завтра – Вертинский… А сейчас я вынужден оставить вас – дела! – Он уже собрался было покинуть кабинет, когда вдруг остановился и доверительно произнес: – У нас, голубчик, тут такое назревает! Короче, скоро мы зададим этим большевикам…

Вскоре после ухода ротмистра в мастерскую заглянула Лиза.

– Рисуете? – спросила она с улыбкой.

– Пишу – так обычно говорят художники, – явно обрадовавшись ее визиту, в ответ улыбнулся Болохов. – Что ни говори, а в каждой профессии есть свои условности, – оторвавшись от работы, проговорил он. – Допустим, тот же моряк никогда не скажет: мы плавали в Америку – только ходили.