Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов - Пьер Гольбах

Но зов природы совершенно заглушается в душе святого или набожного человека, которому непрестанно твердят, что необходимо лишь одно - уйти от этого мира, что ревнивый бог не хочет делиться со своими творениями, что, если кто хочет следовать за ним, он должен бросить все без оглядки, что совершенство состоит в решительном отходе от всего того, что способно привязать нас к жизни, что христианин-странник на земле и что "нет для него более важно" задачи,- как говорит Тертуллиан,- чем уйти с нее поскорей".

Если скептик или атеист не признают самых ясных истин, если привычные связи делают их пороки слишком дорогими для них, чтобы можно было от них отказаться, если пыл их страстей не позволяет им предвидеть то зло, которое они причиняют себе и другим, то что может их исправить? Религия? Мы видели, что она выбрала себе в герои и в святые людей, которые не являются ни гуманными, ни умеренными, ни почитаемыми за нравственность. Мы видели, что она создает только людей мятежных, нетерпимых, обманщиков, заговорщиков, полезных для своей церкви, но весьма беспокойных для народов. Мы видели, что христианская мораль годилась лишь на то, чтобы сделать людей, пытающихся ей следовать, меланхоликами, у которых печальные химеры гасили все чувства, какие человек должен питать к родным, к семье, к друзьям, к согражданам. Наконец, мы нашли, что слепая вера, полный отказ от разума, полная покорность воле духовенства, ожесточенное рвение, полное желчи, были единственными добродетелями, какие религия развила в святых, которым она призывает нас подражать.

Делает ли эта религия людей в наших глазах более достойными уважения, добродетельными, полезными себе подобным? Внушают ли ее строгие заповеди страх порокам государей, беззакониям знати, низостям царедворцев, распущенности светских людей, обманам и подлогам торговцев, преступлениям злодеев, ежедневно подпадающим под действие строгих законов? Разве это евангелие, которое проповедует попеременно разногласие и мир, меч и любовь, терпимость и нетерпимость, принуждение и свободу мысли, делает христиан более человечными и кроткими? Разве эта мораль, предписывающая смирение, презрение к богатству, отказ от земного, производит сильное впечатление на пастырей и ораторов, возвещающих эти доблести как весьма необходимые условия для обретения спасения?

Наконец, даже у тех, которые кичатся буквальным выполнением самых строгих заповедей Христа, разве мы находим действительные добродетели, то есть такие, из которых проистекают какие-либо заметные выгоды для общества?

Нет, конечно. Сверхъестественная, двусмысленная, противоречивая мораль никому не внушает уважения. Подчиненная интересам церкви, она следует прихотям ее служителей. Она становится растяжимой в угоду знати и королям земным. Она угождает страстям придворных и светских людей. Необременительная обрядность заменяет им самые существенные обязанности. Поэтому мы часто видим, что христиане сочетают щепетильную и мелочную набожность с обычными пороками, распущенностью и даже преступлениями. Мы видим, что честолюбцы, мошенники, развратники, пьяницы, прелюбодеи, неправедные судьи, казнокрады, тираны время от времени припадают к стопам своих духовников, каются, что "согрешили", и сейчас же вновь предаются тем же порокам, за которые только что вымаливали милосердие неба.

Мы не находим более прочной добродетели и у тех, которые объявляют себя-притворно или искренне- обратившимися. Радость, сделавшая их на первых порах приветливыми, сменяется у них мрачной печалью, приступы которой дают себя чувствовать всем окружающим. Лишения, которым им отныне предстоит подвергаться, вызывают у них гнев против наслаждений других.

Каковы же те удивительные выгоды, которые общество получает от такого множества набожных мужчин и женщин, добродетели которых нам восхваляют? Разве эти до слащавости богомольные особы, вечно занятые размышлениями и молитвой, ревностно защищающие непонятные им взгляды бывают просвещенными и нежными родителями, дружными супругами, старающимися нравиться друг другу, доступными и достойными любви хозяевами, гражданами, желающими служить отечеству?

Набожный человек живет только для своего руководителя и для себя. Мрачное настроение обычно овладевает этими святыми и заменяет у них пороки, с которыми заставляет их порывать возраст либо обстоятельства. Все соприкасающиеся с ними становятся ежедневно жертвами их святого рвения или злобы, истинных мотивов которой они и сами не могут вскрыть. Они считают себя воодушевленными сильной любовью к богу, в то время как они не обнаруживают ни любви, ни нежности, ни снисходительности к его творениям. Преданные без рассуждений руководителю или церкви, наши мнимые святые, особенно женщины, замышляют заговоры, интригуют, клевещут, благочестиво терзают людей, чтобы доставить победу какому-нибудь лицемеру или фанатику, который руководит их совестью, живет за их счет, становится деспотом, заставляет всю семью трепетать перед его распоряжениями и часто кончает тем, что обирает ее начисто.

Итак, у нас нет оснований для восхищения тем влиянием, которое оказывает набожность на нравственность одержимых ею людей. Обычно она бывает печальной и меланхоличной, поэтому она гасит то всеобщее благоволение, которое составляет самую приятную связь между людьми. Набожный человек обычно скрупулезен и мелочен. Это ипохондрик, редко довольный состоянием здоровья своей души и потому почти всегда недовольный другими. Обычно человек ударяется в набожность из-за обманутых страстей, из-за неудовлетворенности, из-за болезней. К богу прибегают тогда, когда не находят удовлетворения в этом мире. Скука и безделье толкают в объятия ханжества. Изредка оно становится прибежищем людей, умеющих применять его с пользой или для забавы. Словом, все показывает нам, что печаль-отец, а невежество-мать набожности. Вот как один современный автор писал о святошах: "Человек, который не может стать видной фигурой в свете, часто решает выдвинуться как святоша. Это достигается быстро: надо только несколько изменить свою внешность, делать строгое лицо, уметь на все возразить и преследовать порядочных людей". Поэтому реже всего у набожных встречается тот "внутренний мир", о котором они неустанно говорят, но который редко обнаруживают. Впрочем, разве душевное спокойствие-для христианина? Ему постоянно повторяют, что "трудиться для своего спасения надо со страхом и трепетом". Ему говорят, что святой Павел, по его словам, сам не знал, "достоин ли он любви или ненависти". С такими принципами настоящий набожный человек, если он последователен, должен находиться постоянно в тревоге. Он должен дрожать, как раб, под жезлом сурового и капризного бога. Ведь только гордая и преступная самонадеянность может внушить человеку уверенность, что он заслужил милости бога.

Действительно, обычно мы наблюдаем большую гордыню у людей, вообразивших, что достигли христианского совершенства. Уверенные в покровительстве бога, они проникаются барским презрением к его творениям. Они обычно проявляют огромное высокомерие и жестокость к окружающим их мирянам, все порицают, все осуждают, превращают самые легкие проступки в чудовищные злодеяния. Ничто не сравнится с презрением, которое святоши питают к светским лицам. Таким образом гордость вознаграждает набожность за те жертвы, часто весьма дорогие, которые она считает себя обязанной приносить религии. Мы имеем поэтому все основания считать, что "внутренний мир", которым хвастают святоши, это лишь внутреннее удовлетворение, являющееся результатом складывающегося у них представления о собственном совершенстве и о превосходстве над всеми прочими смертными. Эта гордость господствует в монастырях, так же как при дворах. Набожными становятся только для того, чтобы играть роль.

Женщины гораздо более подвержены набожности, чем мужчины. Воспитание, которое им дают во всех странах, имеет, по-видимому, целью держать их постоянно в состоянии детства. Они поэтому восприимчивы ко всяким влияниям духовных руководителей. Такое воспитание делает их невежественными, падкими на чудесное, боязливыми, легковерными, педантичными, мелочными. Все это содействует тому, что они - особенно в высшем свете-осуждены на безделье, весьма тягостное для них самих. А когда утрата прелестей погружает их в ужасающее ничтожество, они прибегают к набожности как единственному обломку, оставшемуся у них после крушения. Набожность становится для них весьма подходящим состоянием, чтобы скрасить скуку праздности. Их воображение тогда находится все время в действии. К тому же, когда они перестают быть интересными для света, они становятся зато интересными для церкви, где они под руководством священников рассчитывают сослужить службу религии своими пересудами, интригами и сплетнями. От возникновения христианства до нашего времени духовенство жило в добром согласии с женщинами, и "набожный пол" всегда оказывал церкви величайшие услуги.