DELETED - Катерина Кюне

«Надеюсь, ты довольна своей новой самостоятельной жизнью. Ты, наконец, освободилась от меня, такого отпетого злодея, никто тебе не мешает, и теперь у тебя счастливая личная жизнь и карьерные успехи, которым можно только позавидовать. Или нет?

Но как же так?

На самом деле ты живёшь одна, страшная, запущенная и абсолютно никому не нужная, и тебя только что с треском вышвырнули с работы, потому что оказалось, что ты не можешь справиться даже с простейшими обязанностями, с которыми справилась бы даже дрессированная мартышка. Какая жалость! А ведь я предупреждал…

Но ты должна понимать, что это только начало. Дальше будет ещё хуже, гораздо хуже… Да ты и сама это чувствуешь, не так ли?:)»

Только теперь, когда яд уже был проглочен, я посмотрела на адрес отправителя. И оцепенела. Давным-давно я поставила фильтр, чтобы письма с этого адреса сразу удалялись. Потому что, когда они приходили, у меня не получалось их игнорировать. Я, словно заколдованная, кликала мышкой и выпивала всё до дна, хотя знала, что вино отравлено, видела, как отравитель подсыпал порошок. Потом меня трясло и тошнило, я часами глодала себя за то, что не смогла сопротивляться и что распечатала письмо. А потом я изменила настройки. И жизнь стала гораздо спокойнее.

И вот теперь письмо несчастья снова появилось в основной почтовой папке. И до меня, наконец, дошло. Все эти письма, что я писала Тане. Писала, но не отправляла, складывала аккуратной стопкой в папке «Черновики». Подробные описания моих «подвигов», моих отчаянных, запретных исследований Бардо, моих чувств… И тот факт, что Алекс в течение часа узнал о моём увольнении. О, Господи, Господи!..

Словно от волшебного пирожка, я стремительно уменьшалась в размерах. Надо мной навис кухонный стол, белоснежный сверкающий айсберг холодильника, колоннами поползли вверх ножки табурета. Теперь я была ростом со стеклянный стакан, и такую меня выбросило на середину кухни, которая быстро заполнялась людьми. Они заходили, великаны в пиджаках и рубашках, в огромных лакированных чёрных ботинках, которые зловеще поблёскивали в тусклом пасмурном свете. Большинство из них не подозревало о моём существовании, они даже не понимали, зачем здесь оказались, но, не теряя царственного достоинства, прохаживались по кухне, насколько её размеры позволяли королевские променады. И я в любую минуту могла быть раздавлена. Я нашла на полу использованную шпажку от мини-шашлычка и выставила её перед собой, словно меч. Но что я могла сделать одна против громадных самодовольных существ, которые меня не замечали? У меня даже не было шанса напоследок воткнуть шпажку кому-нибудь в задницу, потому что так высоко подпрыгнуть — до самых их задниц — я не могла.

Потом в кухне появлялся Алекс и, мерзко ухмыляясь, принимался гонять меня по полу, медленно занося надо мной ногу и громогласно потешаясь над тем, как я неуклюже и затравленно шарахаюсь от этой его ноги в углы, пытаюсь спрятаться за ножками стола, забиваюсь под холодильник. Он шарил под холодильником палкой от швабры, и я была вынуждена выползать обратно на свет, надсадно кашляя и снимая с лица паутину, а за мной хвостами тащились огромные длинные махры столетней пыли… Казалось, это и есть вся моя жизнь, и теперь так будет всегда…

Я сменила пароль и снова настроила фильтр писем. Что ещё он успел сделать? Он мог разослать письма от моего имени и затем удалить их из отправленных. О, Господи…

Я принялась просматривать свою почту, чтобы понять, что ещё узнал Алекс и не нужно ли мне подготовиться к новой запланированной им пакости. Хотя что там, в сущности, просматривать? Очень быстро меня залил едкий, мучительный стыд, насколько жалкое впечатление производил мой ящик, когда я пыталась смотреть на него со стороны. В нём не было личных писем. В день мне приходило с десяток рабочих, и они едва торчали из-под груды спама, который я не успевала удалять. Примерно пару раз в неделю в почту падало уведомление о новом сообщении в соцсетях. К счастью, сами сообщения в ящике не отображались. Потому что половина этих посланий была от незнакомых извращенцев, предлагающих обслюнявить мой клитор или жаждущих куда-нибудь засунуть свой член. А ещё иногда приходили сообщения от пользователя DELETED.

И вот тогда я подумала, что хорошо бы прямо сейчас получить письмо от Паратире. Пусть оно будет бессмысленное, непонятное, даже немного зловещее. Но это всё-таки будет письмо. Можно будет представить, что Паратире сочувствует мне и хочет поддержать, просто не знает, как выразить это на человеческом языке.

— Если ты слышишь, напиши мне, пожалуйста… — обратилась я к воздуху. — Можешь даже пошуршать мусорным пакетом или пошептать в гардеробной. Я не буду бояться, обещаю.

Интересно, что он там обычно шепчет… Может, он никогда и не пытался меня пугать? Что, если он прячется в маленькой комнатке среди пальто и платьев от страха и отчаяния, и разговаривает сам с собой, пытаясь успокоиться?

Но вместо письма от Паратире пришло сообщение от Тани. «Стася, прости меня пожалуйста, если я чем-то тебя обидела. Я не знаю, почему ты мне больше не пишешь и не отвечаешь на звонки, но мне от этого очень грустно. Если можешь, напиши мне, что у тебя всё нормально, чтобы я за тебя не волновалась. А ещё я сегодня вечером собираюсь в «Кукушку» на семичасовой сеанс. У меня есть два билета. Просто приходи. Если хочешь, конечно. Я буду очень ждать».

Это было словно тёплое, ласковое прикосновение. Я вскочила и принялась метаться по комнате. Потом распахнула гардеробную, прикидывая, что я могла бы надеть. Затем снова продолжила взволнованно ходить по квартире, следуя по невидимой, запутанной траектории. Словно Павел, которого я поцеловала в нос и на которого нахлынули чувства такой интенсивности, что для их выражения недостаточно просто махать хвостом.

Таня будет спрашивать, как дела на работе. Придётся либо врать, либо сказать, что меня уволили. «Уволили? Но почему? Что произошло?».

Липкий, тяжёлый шлейф истории с увольнением хлестнул меня глубоко и больно. Словно отвратительный монстр перед тем, как нырнуть в океан, нанёс удар покрытым слизью хвостом.

Как я ей объясню? Как я расскажу ей о том, что было раньше, до неё, до этой работы, до этой жизни? Лихорадочный прилив сил схлынул, и навалившаяся слабость прижала меня к дивану.

Не надо. Она не знает, кого приглашает на свидание. Лучше всего просто не отвечать.