Лидия - Василий Воронков

Уже через несколько минут я шёл по улице к ближайшей станции монорельса, впервые после возвращения чувствуя себя живым.

Я купил цветы — семь едва раскрывших алых роз. Поезд, шедший со скоростью больше двухсот километров в час, казался мне медлительным, как суточный ритм планет, и когда, наконец, я добрался до нужной станции, то вылетел из вагона и побежал изо всех сил — так, словно у меня оставалось лишь несколько секунд на то, чтобы её увидеть.

Я без труда нашёл её дом, поднялся на лифте и вдруг замер у двери её квартиры.

В коридоре стоял тревожный сумрак — можно было подумать, что уже надвигается ночь, и кольцо из прозрачного газа над планетой, подсвеченное солнцем, медленно теряет свой цвет, уступая космическому мраку и звёздам.

Я вздохнул и потянулся рукой к звонку — нас разделяло всего пару мгновений, которые недавно были миллионами миль пути.

Но я колебался.

Я опустил руку.

Меня трясло, как от холода. Я вновь поднял руку, и пальцы мои задрожали. Какая-то пугающая, необъяснимая сила мешала мне нажать на кнопку звонка.

Лида была рядом, за дверью. Она ждала, когда я приду.

Я постарался успокоиться и закрыл глаза.

В коридоре было тихо.

Лифт стоял на этаже, никто не выходил из квартир, закрытые шторы окна останавливали свет и звук — я словно провалился в вакуум, вновь вернулся в вечную пустоту.

Я переложил букет в другую руку и с заметным усилием, преодолевая непонятное сопротивление, надавил на маленькую пластиковую кнопку.

Я ничего не услышал.

Надо мной по-прежнему стояла тишина.

Лида.

От волнения я сжал в руке букет, и что-то больно укололо мне в палец.

23

Я тут же отдёрнул руку и размазал по коже капельку крови.

Чувство тошноты неожиданно прошло. Похожий на антенну обломок оказался острым, как медицинская игла — им без труда можно было разрезать кожу. Я нахмурился, не понимая, как мог не увидеть его раньше, на видном месте на полу — и в этот момент всё понял.

Я быстро взглянул на камеру, электрический глазок которой по-прежнему таращился в стену над кроватью.

Заметили?

Мне оставалось надеяться, что нет.

Я засунул антенну в правый рукав, проткнул ей складку ткани, закрепив, как значок, и вернулся на кровать.

Свет горел, камера неотрывно смотрела на меня.

22

Её рейс отменили. Её перевели на другой корабль. Всё было просто — такое случалось не раз.

Но я всё равно никак не мог в это поверить.

Я помню, как она открыла дверь, как приветливо поцеловала меня в щёку, и как мы замерли, стоя друг против друга — я с букетом алых роз в руке.

— Сколько лет! — сказала Лида.

— Это тебе, — сказал я, протягивая букет.

Лида предложила выпить чаю, мы сели за стол и — замолчали. Было столько всего, о чём я хотел её спросить, но я сидел, глядя в затенённое окно, и не говорил ни слова.

— А куда ты хотел сходить? — спросила Лида, вставая.

Она прошлась по комнате, взволнованно потирая плечи, остановилась у плиты, включила чайник.

— Не знаю, — сказал я. — Я думал, может…

— Космический театр? — подсказала Лида.

— Да.

— Честно говоря… — Лида вздохнула и чуть заметно улыбнулась — одними уголками губ, — я так устала от всего этого… космического…

— Понимаю, — сказал я.

Лида подошла к окну, поправила стянутые на затылке волосы, коснулась настенной панели, отключающей электронные шторы, и тут же отдёрнула руку, как обжёгшись.

— Хороший день сегодня, — сказала она и снова опустила на стёкла тень. — Но я так и не могу ко всему этому привыкнуть. Столько пространства и… людей.

Она повернулась ко мне; глаза у неё были тусклыми, погасшими.

— Мне кажется, что я долгое время была… больна.

— Понимаю, — повторил я.

— Ты, наверное, и сам чувствуешь то же самое, — продолжала Лида. — Странно, правда? Никогда бы не подумала, что так всё и будет. Это ведь совсем не то, что мы…

Чайник издал раздражённый гудок и отключился. Лида достала чашки. Позвякивал фарфор. Длинная тень скользнула по комнате, пролетела по стене и ламинату; темнота на мгновение коснулась её плеч, чёрных волос и сгинула, растаяв на свету — где-то за окном, на далёкой эстакаде, уходил от станции электрический поезд.

Я почувствовал, как что-то подступает к горлу.

— Ты знаешь… — сказал я. — Ты знаешь, все эти годы…

Я поднялся на ноги. Стул предательски заскрипел. Лида, стоявшая ко мне спиной, опустив плечи и заваривая чай, вздрогнула.

— Ты права, — сказал я, — это действительно было похоже на болезнь. Или на сон. Я так удивился…

Лида слушала меня, не оборачиваясь. Над чашками с кипятком поднимался пар.

— Я так удивился, когда увидел тебя там, в списках, — сказал я. — Я подумал, что схожу с ума. А потом ты исчезла. А потом…

Я подошёл к ней и обнял её за плечи. Лида повела плечами, сбрасывая мои руки, и повернулась.

— Давай пить чай, — сказала она.

Мы снова сидели за столом.

Чай был раскалённым и безвкусным, как пустой кипяток. Лида взволнованно крутила на блюдце фарфоровую чашку.

— Ты живёшь здесь одна? — спросил я.

— Нет, — качнула головой Лида. — Это же квартира родителей. Я подумала, что с нашей работой мне собственное жильё не так уж и нужно, хотя сейчас уже не знаю…

— Их нет?

— Да, — сказала Лида. — Сегодня их нет. Я тебя так с ними и не познакомила. Извини. Просто сейчас…

Лида вздохнула.

— А что у тебя произошло? — спросил я. — Ты ведь училась на биологическом, а теперь…

— Я вернулась, — Лида виновато улыбнулась. — Снова пошла на третий курс. Ты к тому времени уже закончил.

— Ты могла бы написать, — сказал я.

— Я… — Лида пригубила чай и отодвинула чашку. — Я не хотела.

— Понимаю, — сказал я.

Чай обжёг мне губы.

— Ты извини, — сказала Лида и попыталась улыбнуться. — Сейчас ведь всё иначе, столько лет прошло.

— Это ты меня извини, — начал я. — Ведь я тогда…

— Знаешь, что! — Лида как-то встрепенулась и хлопнула ладонью по столу. — Давай не будем говорить об этом. Что было, то было. Столько лет… Мы ведь уже другие люди. — Она взглянула на меня, и глаза её на мгновение вновь заблестели. — Расскажи лучше, на каких кораблях ты летал. Ты ведь уже долго служишь.

— Сначала на Сфенеле, пассажирском, — сказал я. — Летел долго и медленно, да и я чувствовал себя какой-то стюардессой — разносил напитки, показывал пассажирам, где туалет…

Лида хихикнула.

— В общем, это был ужас и кошмар. Потом был Гефест, грузовой корабль. Ну, тут ты сама знаешь — перегрузки, инъекции. И вот теперь очередной перевод. Снова на баржу. Меня, кстати, повысили до второго разряда, теперь я младший пилот. Новый рейс, правда, почти через полгода.

— Понятно, — Лида кивнула головой. — Чем думаешь заниматься это время?

— Честно говоря, я вообще об этом не думал, — сказал я. — Мне как-то в голову не приходило, что…

— Что придётся чем-то заниматься? — рассмеялась Лида.

— Полгода — это много, да. Надо что-нибудь придумать.

По комнате вновь пролетела тень — стремительно скользнула по стенам, точно в порыве ветра.

— А ты через два месяца?

— Да.

— Я бы тоже… — начал я и осёкся. — Я бы тоже не хотел здесь так долго… Я бы тоже хотел улететь. Здесь уже всё чужое, — я нахмурился и посмотрел в тёмное окно, на тонущий в тени город. — Снова привыкать ко всему этому.

— Но ты должен, — сказала Лида. — Нельзя же так — летать всё в время в этих консервных банках. Мы же всё-таки… земляне.

— А ты? — спросил я.

Лида отвела глаза.

— Да, я совсем закрутилась, — сказала она. — Что мы чай-то… Хочешь чего-нибудь? Я купила эклеры.

— Эклеры? — спросил я.

Лида встала. Зашуршал целлофан, и она вернулась к столу с прозрачной пластиковой коробкой.

Лида пододвинула ко мне эклеры и села. Заскрипел стул.

— Извини, — сказал я, глядя на пирожные в тёмной глазури, — извини, я…

— Совсем уже от жизни человеческой отвыкла, — сказала Лида. — Странно уже просто сидеть так, в тишине… Ты не скучаешь по этому шуму на кораблях? Гул, который издают генераторы… Поначалу он дико раздражает, а потом… Потом без него уже не получается уснуть.

— Я, наверное, уже не отличал его от тишины, — сказал я. — А вот все эти звуки, разговоры людей, даже шум ветра… всё это как-то пугает.

— Наверное, с какого-то момента людям уже нельзя долго жить на Земле, — сказала Лида. — Они просто уже не могут. Становятся другими.

— Наверное.

— Но… — Лида улыбнулась и взяла эклер, — но это ещё мы.

Мы замолчали. Я так и не решился прикоснуться к пирожному.

— Значит, уже через два месяца? — спросил я.

Лида кивнула головой.