Шарлотта Исабель Хансен - Туре Ренберг

Они брали его с собой в походы по горам и записывали его в скауты. «Так что решено, — думал он, — раз Лотте так хочется тамагочи, пусть получит тамагочи. Каким бы смехотворным это ни казалось!»

А с какой же радостью она приняла этот подарок!

Спев «Завтра» для честной компании, Лотта очистила неспокойную совесть своего отца, оставшегося дома, в Шеене, и поскакала к своим тамагочи.

То, что ей их досталось два, совсем ее не смущало, как видел Ярле, — наоборот. Она распаковала их и поскорее начала игру, и было очевидно, что она уже большой специалист по этим мелким и незнакомым Ярле игрушкам. А какой эффект это произвело на других ребятишек, которые были у них в гостях! Они теснились вокруг Лотты, как муравьишки, ручки у них так и чесались повертеть игрушки, а глаза так и горели, когда они следили за тем, как она достает из упаковки свои японские цацки.

То, что они не были столь же материальными, как мишка или пожарная машина, но все равно могли привести ребенка в восторг, казалось Ярле удивительным.

Но потом он разглядел то счастье, которым светились детские тельца, оттого что они сами могли создавать этих маленьких зверюшек. И, как и других взрослых гостей, его потянуло к ребятишкам, и он через плечо заглядывал к ним, сидевшим на полу и смотревшим, как Лотта умело нажимает в разных местах на этих крошек, не больше черпачка столовой ложки. Невероятно, подумал он. Значит, там внутри возникает своего рода… жизнь? Какое-то существо приходит в мир, начинает танцевать на маленьком экране, и вы, таким образом, оказываетесь как бы родителями этого существа, даете ему имя, и приходится его кормить, заботиться о нем, следить, чтобы ему было хорошо, следить, чтобы у него была еда, водить его в туалет. От него было трудно оторваться. Между тамагочи и его родителями быстро возникала тесная и неразрывная связь. И еще очень хитро она была запрограммирована, эта японская игрушка, в том смысле, что, если с ней на какое-то время переставали играть, она начинала пищать. Лежала, и издавала жалобный писк, и требовала внимания.

И так они лежали и пищали, оба тамагочи, когда гости уже разошлись.

А до этого они все играли в колечко, и ели сосиски, и задували свечки на торте, и с бульканьем выдували через соломинки пузыри воздуха в стаканах с лимонадом, и смешивали в тех же стаканах разные сорта лимонада, и как Роберт Гётеборг, так и Сара держали речь, у каждого совершенно разного рода: швед упирал на то, что детство — это пространство игр, забав и разгула фантазии, в то время как Сара говорила о чувстве защищенности и близости. Хассе остаток праздничного дня пришлось провести, лежа на диване, поскольку спина у него так разболелась, что держаться в вертикальном положении он никак уже не мог; все это к вящей радости малышни, затеявшей игру, которую божья коровка Ингрид назвала «Помоги больному волшебнику»: игра эта основывалась на том исходном положении, что мир не устоит без здорового волшебника; заключалась игра в том, что ребятишки носились взад-вперед, таская Хассе бинты, и пластырь, и еду, и питье, он же включился в эту игру с огромной радостью: «Э нет, волшебник Хассе еще, пожалуй, не полностью выздоровел! А йод у вас есть? А есть у вас литий? Мне нужен еще один бинт, Даниэль! Спроси-ка, нет ли у Питера Пэна запасного?»

Сам Ярле провел последние минуты праздничного вечера, наблюдая за Хердис Снартему и стараясь убедить себя в том, что он больше никогда не будет о ней думать. Ну и пусть, повторил он себе, позволив взгляду на несколько секунд задержаться там, где ее бедра плавно переходили в ляжки. Он пытался доказать себе, что в каком-то смысле отпустил ее от себя лучшим человеком, во всяком случае обогатившимся еще одним опытом, и что именно эта форма богатства могла ей оказаться необходимой теперь, когда она подумывала о том, не навострить ли ей лыжи в сторону дома и состояния и не посвятить ли себя деньгам вместо феминизма.

В конце концов, как раз когда все засобирались уходить, он попросил внимания и поблагодарил их за то, что они пришли к Шарлотте Исабель на день ее семилетия, и он надеется, сказал он, что они так и останутся для Лотты ее бергенской семьей.

И вот теперь тамагочи лежали там и пищали.

Сара и Ярле убрали в квартире после ухода гостей, а Анетта почитала Лотте принесенную из библиотеки книжку и помогла ей подготовиться ко сну. Девочка страшно устала, щеки пылали, она сидела, держа на коленях пони, и никак не могла уследить за сюжетом, потому что и Шарлотта, и Исабель распищались вовсю. Ярле и Анетта пришлось в конце концов отобрать у нее японских киберзверюшек; они убрали их на самую верхнюю полку стеллажа и сказали, что она сможет поиграть с ними завтра, но Лотте никак не удавалось выкинуть их из головы.

— Бедненькие, — говорила она, когда они пищали. — Вот сейчас Исабель хочет кушать. — В ее глазах появилась грусть. — А теперь Шарлотте надо в туалет, — сказала она озабоченно.

Когда Лотту удалось наконец загнать в постель, сняв с нее наряд Энни, но согласившись с тем, что ей можно лечь спать, не смывая веснушек, то она сказала, что это они будут виноваты, если ночью тамагочи умрут.

— Умрут? — удивился Ярле.

— Да, — пробормотала девочка, еле живая от усталости. — Если за ними не ухаживать, они умрут.

— Неужели умрут?

— Да, — печально воскликнула Лотта. — Вам придется нянчить Шарлотту и Исабель и не ложиться!

Нянчить их? Нянчить виртуальные игрушки?

— Ну конечно, мы обязательно посидим с ними, — сказала Анетта и погладила дочку по голове.

— И звук нельзя отключать, потому что тогда вы не услышите, если им что-нибудь понадобится!

— Нет-нет, разумеется, мы не будем отключать звук, — пообещала Анетта спокойно, а потом пела дочке песенки, пока та не заснула.

Ярле посмотрел на двух этих тамагочи, которые лежали на верхней полке стеллажа с книгами и пищали, и в животе у него возникло такое странное ощущение, которого он не мог бы выразить словами.

Лотта заснула, и Лотте исполнилось семь лет. Квартира превратилась в себя прежнюю: после того как все было убрано на свои места, она постепенно лишилась деньрожденного глянца. Ярле снял форму, отлепил усы, смыл грим полицейского и понес Грете стулья, которые они у нее одолжили. Благодаря ее за помощь, он пытался заглянуть ей в глаза, и ему показалось, что он разглядел там нечто, что могло бы — кто знает? — обещать некое продолжение. Она улыбнулась и склонила царевнолягушечью голову набок, что он истолковал как знак того, что ему тут будут рады.

В гостиной лежали и пищали тамагочи. Сара присела выпить чашечку кофе, костюм клоуна она уже сняла. Анетта смыла краску с волос и грим колдуньи с лица. Тамагочи пищали. Ярле налил чашечку кофе Анетте и себе тоже. Они уселись на диван, а Сара — на стул напротив. На Берген опустилась темнота, шел тихий вечерний дождик, и Ярле показалось, что в квартире тоже стало очень тихо, пока вдруг снова не запищали тамагочи.

— А этих там нельзя выключить? — Сара покосилась на книжный стеллаж.

— Нет. — Ярле пожал плечами. — Они вроде умрут тогда.

— Вот в этом-то и весь смысл, — сказала Анетта. — Чтобы поддерживать в них жизнь. Поэтому-то я и не хотела ей дарить такого. Ребята на нашей улице там, дома, совсем с ума посходили, играя с ними. Все время ревут из-за того, что с их тамагочи что-нибудь не так. А если звук выключить, так они просто на стенку лезут.

Ярле кивнул.

— Но что ж тут поделаешь? — Анетта потянулась. — Нельзя же детей разочаровывать.

— Нет, — согласился Ярле, — ни в коем случае.

Разговор как-то не клеился. Сара задавала поверхностные вопросы о том, откуда Анетта родом, чем занимаются ее родители, как им живется в Шеене. Анетта отвечала вежливо и рисовала безмятежный образ молодой норвежской женщины — с домом, и мужем, и ребенком. Сара спросила, хорошо ли она отдохнула на юге, и Анетта, на секунду отведя глаза, сказала:

— Спасибо, в общем неплохо. Хорошо иногда вырваться из дому.

А тамагочи всё пищали.

— Надо все-таки сделать с ними что-то, — сказал Ярле и подумал, что можно было бы убрать их в шкаф или еще куда.

— Да, — сказала Анетта, — они ведь и правда умрут, если мы ничего не сделаем.

Сара сказала, что хочет уже пойти лечь.

— А вы можете еще посидеть поговорить. Вам ведь… — Она криво улыбнулась. — Да, вам ведь есть о чем поговорить.

Пока Сара плескалась в ванной, Ярле так и сидел, опустив руки на колени. Анетта сказала, что Берген — очень красивый город, во всяком случае то, что она успела увидеть.

— Да, конечно, — согласился он, — красивый, ничего не скажешь.

— Горы такие, — продолжила Анетта. — Все эти домики деревянные.

— Да, — повторил Ярле.

Мимо прошла Сара, сказала, что день рожденья прошел прекрасно, пожелала им спокойной ночи и ушла спать.