Ложная память - Дин Кунц

И теперь он отправил Сьюзен в столовую, чтобы она принесла блокнот, в котором было записано ее последнее «прости» жизни. Вернувшись, женщина положила блокнот на свежепротертую крышку туалетного столика, стоявшего рядом с раковиной. Там его и найдут одновременно с ее трупом.

Ванна была готова. Она выключила оба крана. Добавила в воду ароматическую соль.

Доктор был удивлен, так как такого указания он ей не давал. Очевидно, она всегда поступала так перед тем, как войти, в ванну, и это действие было, по существу, проявлением условного рефлекса, для которого не требовалось никакого сознательного размышления. Интересно.

Колеблющиеся струйки пара, поднимавшиеся от воды, теперь благоухали слабым ароматом роз.

Присев на опущенную крышку унитаза, внимательно следя за тем, чтобы не коснуться ничего руками, Ариман приказал Сьюзен войти в ванну, сесть и вымыться со всей возможной тщательностью. После этого можно будет забыть о лазере, всяческих пластинках, щетках, парах серебра и прочем — ничто уже не сможет обнаружить на коже трупа предательских отпечатков его пальцев. Он рассчитывал также, что вода смоет и растворит всю его сперму.

Конечно, не могло быть никакого сомнения в том, что и в спальне, и в каких-то других местах квартиры оставались его волосы и волокна от его одежды, которые можно обнаружить с помощью полицейского пылесоса, специально предназначенного для этих целей. Но если не будет хороших отпечатков пальцев или других прямых улик, которые могли бы позволить присоединить его к списку подозреваемых, то полицейские никак не смогут установить, что эти мелочи имеют отношение к нему.

А самое главное, он принял необходимые меры для того, чтобы представить полиции убедительный текст, в котором изложены веские мотивы самоубийства, так что вряд ли у детективов возникнет хоть какое-то подозрение на убийство.

Ариман с удовольствием посмотрел бы подольше, как Сьюзен купается, так как выглядела она при этом очаровательно, однако он устал и хотел спать. Кроме того, ему хотелось покинуть квартиру задолго до рассвета, когда вероятность встречи со случайными свидетелями была меньше всего.

— Сьюзен, возьми, пожалуйста, лезвие.

Она не сразу смогла ухватить стальное лезвие, прилипшее к влажной поверхности ванны. Но через секунду-другую все же подцепила тонкую металлическую пластинку и зажала ее между большим и указательным пальцами правой руки.

Доктор предпочитал выразительные виды смерти. Он был человеком искушенным, и его давно уже нисколько не волновали ни чашка с отравленным чаем, ни простая веревочная петля, ни, как в этом случае, разрез в одной или двух лучевых артериях. По-настоящему позабавиться можно было, глядя на применение дробовиков, крупнокалиберных пистолетов, топоров, цепных пил, взрывчатки…

Его заинтересовал ее пистолет. Но выстрел разбудил бы живущих внизу пенсионеров, даже если они перед сном, как обычно, вволю напились мартини.

Разочарованный, но твердо решивший не поддаваться своей постоянной тяге к театральности, Ариман объяснил Сьюзен, как правильно держать лезвие, где точно сделать надрез на левом запястье и с какой силой нажимать на лезвие. Перед тем как сделать смертоносный разрез, она легким движением провела губительной пластинкой по коже один раз, другой, словно пребывала в нерешительности, — такие повреждения полиция сочтет дополнительным подтверждением самоубийства, больше половины самоубийц, выбиравших этот способ смерти, долго колебались и оставляли на своих телах неглубокие отметины, прежде чем сделать решающий надрез. Затем без выражения на лице, с одним лишь чистым зеленым блеском прекрасных глаз она нанесла себе третью рану, намного глубже, чем первые две.

Конечно, вскрывая лучевую артерию, Сьюзен не могла не травмировать сухожилия и потому была не в состоянии держать лезвие в левой руке так же твердо, как и в правой. Рана на ее правом запястье была мельче и кровоточила не так сильно, как на левой, но и это должно совпасть с привычными впечатлениями полицейских.

Она выпустила лезвие. Погрузила руки в воду.

— Спасибо, — сказал он.

— Вам всегда рады.

Доктор вместе с нею дожидался конца. Он мог уйти, уверенный в том, что в этом покорном состоянии, даже без его руководства, она будет спокойно сидеть в ванне, пока не умрет. Однако в этой игре судьба уже преподнесла ему пару удивительных сюрпризов, и он намеревался застраховаться от чего-либо подобного.

Над водой теперь поднималось гораздо меньше пара, и к запаху розового масла примешивался новый, совсем иной аромат.

Сожалея о недостаточном драматизме происходящего, Ариман подумал, не стоит ли вывести сознание Сьюзен из потайной часовни, где оно было сейчас заперто, и провести на ступеньку-другую вверх, ближе к полноценному рассудку. Так она смогла бы лучше оценить тяжесть своего положения. Однако, хотя он мог управлять ею и на более высоких уровнях сознания, все равно оставался небольшой, но вполне реальный шанс, что она издаст непреднамеренный крик ужаса или отчаяния, который окажется достаточно громким для того, чтобы разбудить и пенсионеров, и попугаев внизу.

Он ждал.

Вода в ванне, остывая, становилась темнее, хотя тот цвет, которым ее одарила Сьюзен, сам по себе казался раскаленным.

Женщина сидела в полной тишине, проявляя не больше эмоций, чем эмалированная чугунная ванна, в которой она находилась, и потому доктор оказался просто потрясен, увидев, как по лицу Сьюзен скатилась одна-единственная слеза.

Он недоверчиво наклонился вперед, уверенный в том, что это был пот или простая вода.

Но когда капля докатилась до подбородка, из того же глаза вытекла еще одна слеза, ненормально огромная, куда больше первой. У Аримана больше не было сомнений в происхождении этой влаги.

Нет, все же это было не так скучно, как он ожидал. Очарованный, он следил за тем, как слеза течет по изящной выпуклости ее высокой скулы, в ямочку на щеке, к углу полных губ и далее, к краю нижней челюсти. Капля добралась туда, несколько уменьшившись в размере, но все равно достаточно большая для того, чтобы свет переливался в ней, как в подвеске из драгоценного камня.

Но за второй слезой не последовала третья. Поцелуй сухих губ Смерти удалил излишнюю влагу из глаз Сьюзен.

Когда рот Сьюзен приоткрылся — выражение на ее лице напоминало страх, — последняя слеза задрожала и сорвалась с изящной челюсти в воду, раздался чуть уловимый звон, словно из дальнего угла квартиры донесся звук самой тонкой фортепьянной струны, к которой еле заметно прикоснулся молоточек после виртуозного прикосновения к клавише.

Зеленый цвет глаз сменялся серым. Розовая кожа приобретала окраску… губительного лезвия. Она радовала глаз Аримана.

Конечно же, оставив свет включенным, Ариман взял испачканное белье Сьюзен с крышки корзины, вышел из ванной и прошел в спальню, где забрал кассету с видеозаписью.

В гостиной он задержался, наслаждаясь тонким ароматом цитрусовых ароматических смесей, просачивающимся из керамических флаконов. Он давно собирался спросить Сьюзен, где она купила эту смесь, чтобы приобрести такую же себе домой. Слишком поздно.

Около наружной двери он, тщательно обернув пальцы салфеткой, повернул задвижку единственного засова, на который Сьюзен закрыла дверь после его прихода. Выйдя на площадку, он тихо притворил дверь и с помощью запасных ключей, извлеченных из секретера, закрыл оба замка. С цепочкой он, конечно, не мог ничего сделать. Но эта деталь вряд ли вызовет у властей излишние подозрения.

Ночь и туман, его сообщники, все так же дожидались его, чтобы прикрыть Ариману путь отступления, да и прибой шумел сильнее, чем во время его возвращения, полностью заглушая тот негромкий звук, который производили его ботинки на покрытых резиной ступеньках лестницы.

Как и в прошлый раз, он добрался до своего «Мерседеса», не увидев ни одной живой души. А во время безмятежной поездки домой движение на улицах оказалось ничуть не оживленнее, чем было сорок пять минут назад.

Его дом, окруженный участком в два акра, находился на вершине холма и входил в огороженный поселок: множество беспорядочно разбросанных футуристически изощренных прямо— и многоугольных форм; одни дома из полированного снаружи монолитного бетона, другие облицованы черным гранитом, с множеством этажей, полуэтажей и ярусов, изгибающимися в самых разнообразных направлениях крышами, обильно украшенными бронзой дверями и высокими, от пола до потолка, окнами, такими огромными, что о них часто разбивались птицы, да не по одной, а целыми стаями.

Дом был выстроен молодым предпринимателем, которому удалось невероятно разбогатеть, продавая связь по Интернету. А ко времени, когда строительство было закончено, он влюбился в юго-западную традиционную архитектуру и принялся строить махину в сорок тысяч квадратных футов под сырцовый кирпич в стиле «пуэбло» где-то в Аризоне. Дом он выставил на продажу, не прожив в нем и дня.