47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин

Что ты творишь? Нет! Останови это!

Водитель грузовика – бледный и весь в поту – не мог свернуть в сторону, руль заклинило. Он зажмурился.

– Останови это! – крикнула она, вскочив с лавки.

Женщина с коляской обернулась. Ребенок хихикнул и потряс погремушкой. Глаза у женщины стали огромными, она приоткрыла рот. И закричала. Нет, это не она. Закричала девушка на противоположной стороне улицы. Парень, который шел с ней рядом, успел прижать ее к себе – чтобы она ничего не видела и не слышала. Мужчина в красной бейсболке бросился к женщине с коляской, но не успел. Старушка с овчаркой охнула и схватилась за сердце.

А она просто остолбенела. К ее ногам прикатилась желтенькая погремушка с красными брызгами и прилипшей прядкой светлых волос, и она не могла оторвать от нее взгляд. Но потом она посмотрела на то, что сейчас было на дороге.

Я не хотела этого… Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет!

Ямка, в которой застряла коляска, наполнилась кровью, из нее торчал кривой обломок колеса. Мужчину, собиравшего разлетевшиеся бумаги, вырвало. Девушка на противоположной стороне улицы сорвалась на хриплый крик, ее парень дрожал и набирал на мобильном номер скорой.

А мне показалось, ты сказала ДА.

Прибежало еще несколько людей. Старушка с овчаркой выла. Собака рвалась прочь и задыхалась в ошейнике. Лапой она задела кровавую погремушку, и та отлетела с перезвоном. Где-то завыла сирена.

Хуже всего была ее реакция.

Ты сама это придумала.

Господи. Я же сама это придумала.

Она не хотела ничего вспоминать. Ни тот день, ни все последующие. Ни произошедшее дома – когда она все рассказала, искала помощи, совета, а ее не поняли. И где-то у нее в голове родилась злая мысль. Всего одна незаконченная, случайная, ничего не значащая злая мысль…

Молния обняла потерявшийся в небе крестик-самолет. Гром захохотал. Несколько пассажиров вскрикнули, завизжали дети. Замигал, забился в истерике свет в салоне, на секунду он выключился совсем. Самолет еще раз тряхнуло, он выровнялся, снова дернулся.

Раздался еще один крик – но это уже не внезапный испуг, а осознанный крик осознанного ужаса. Кричала стюардесса. Из кабины пилотов. Запахло горелым.

– Мы горим! – неслось по салону. – Мы разобьемся! Мы горим!

– Успокойтесь! Сохраняйте спокойствие! Мы не горим, все будет в порядке, – громко сказал мужчина в темно-зеленой клетчатой рубашке, встав со своего места и крепко держась за кресла. Несколько человек согласились с ним и постарались успокоить соседей.

Действительно, это не был запах горящей пластмассы или проводки. Горело что-то другое. Что-то… живое?

– Здесь есть врач?! – крикнула стюардесса, пробираясь между рядами. – Пожалуйста! У нас несчастный случай!

Врач нашелся. Он прошел в кабину, мужчина в клетчатой рубашке поспешил следом. Через минуту они бережно вынесли и положили в проход дымящееся тело пилота. Сквозь возгласы тех, кто увидел черные клочья одежды и прикипевшую кровь, были слышны путаные объяснения второго пилота – он поддерживал голову своего коллеги.

– Она выскочила прямо из приборной доски! Эта молния! Монитор радара вдребезги… Он и вскрикнуть не успел – а будь я на его месте…

Сидящие рядом с жадным ужасом рассматривали тело. Одно хорошо – дети сидели достаточно далеко, чтобы ничего не видеть. Но настырные шепотки уже поползли по всему салону.

Она сидела дальше и ничего видеть не могла. Но она видела, не глазами, но видела. Она все знала.

Что ты опять натворил?

Я? Я – ничего. Это ты.

Кажется, пилот был жив. По крайней мере, он дышал.

– Вы сдурели?! Идите в кабину и ведите этот чертов самолет! – крикнул лысый мужчина второму пилоту, который переминался в дверях, пока врач занимался пострадавшим. – Мы падаем!

– Немедленно успокойтесь! – одернул его мужчина в темно-зеленой рубашке, поднимаясь с колен.

– Самолетом никто не управляет! – закричал лысый. Люди подхватили эту мысль и понесли ее дальше, раззадоривая панику.

– Самолет на автопилоте, перестаньте пугать пассажиров, – громко сказал мужчина в рубашке. Он снова склонился над раненым и спросил у врача, чем помочь. Тот дал ему нехитрые указания. Второй пилот взял себя в руки и вернулся в кабину.

Стюардесса – та, что демонстрировала спасжилет и с улыбкой говорила «он вам не потребуется» – прошла к микрофону и попросила всех сохранять спокойствие.

Но короткое затишье вдруг закончилось.

Голос стюардессы по громкой связи исказился, поплыл и сменился треском. Свет на мгновенье загорелся ярче и погас. Самолет начал трястись, как лист на ветру, а пассажиры – ясно, что было с пассажирами. Две новых молнии – одна за другой – ударили в корпус. Кажется, заискрила турбина.

Паника с плотоядной ухмылкой вылезла из складок длинной юбки одной истерички в огромных очках и, злобно хихикая, поползла по сидениям, раскинула свои рваные крылья, обвилась вокруг каждого дрожащего человека, подступаясь к тем, кто еще держал себя в руках.

Она не двигалась. Перед ней был чистый лист бумаги. В руке – карандаш. Грифель мелко-мелко дрожал.

Вздохнула, шарахнула молния, свет включился и выключился. Кажется, весь разумный мир рухнул в небытие. Ужас висел на каждом бледном лице. Вопли, всхлипы людей и визги детей витали вокруг, бились в стекла, катались по полу. Нет, это кто-то просыпал орехи в шоколаде… Салон будто пульсировал в голубых вспышках, врывающихся сквозь иллюминаторы. А все звуки подъедал хор грома.

Она сидела без движения над тетрадью, отблески ложились на бумагу. Молнии высвечивали ее белое лицо, завешанное растрепанными темными волосами, и они казались седыми. Нахмуренные брови, тяжелая складка между ними… И молнии падали в ее огромные глаза, застревали там. Она не двигалась.

Ты погибнешь. Ты ведь погибнешь, милая.

Паника смеялась и глумилась над беззащитным страхом людей. Когда самолет дернуло и понесло вниз и влево, она посмотрела затуманенным взглядом на панику. Прямо ей в глаза. В облаках распахнулся гибельный зев – как раз для самолета со странной девушкой на борту, девушкой, у которой в руке зажат странный карандаш.

Пусть.

Пусть? Как это так – пусть?

Дети плачут, кто-то из взрослых читает молитвы, а самолет рушится в пропасть. В этом небе нет Бога.

В этом небе я – Бог!

Нет. Ты просто-напросто глупый карандаш. И я тогда сказала НЕТ!

Она закрыла глаза и написала строчку. Ее будто током ударило. Тетрадь захлопнулась и завалилась в щель между сидениями, сумка упала с колен. Она отпихнула ее ногой, рывком освободилась от ремня безопасности, перебралась через потерявшую сознание соседку и оказалась в проходе – прямо посреди царства хаоса и криков.

Молния, грохот, новый рывок, но она устояла на ногах. Подняла голову. Глаза горят, из губы – то ли прокушенной, то ли разбитой – сочится кровь.

Ну и посмотрим, кто кого!

Вот она стоит, подняв руки, и в одной из них зажат белый карандаш.

Этим ты ничего не добьешься, ничего не исправишь. А я исполню твое желание! Любое твое желание!

Вспышки молний осветили ее лицо и отступили, напугавшись глаз.

Конечно, исполнишь.

Нет, ты не можешь! Ты не сможешь! Ты не имеешь права!

Ослепительная вспышка, гром, рывок. Самолет тряхнуло. Она упала на колени, больно ударившись о подлокотник, вскрикнула и вдруг вспомнила, как впервые захотела это сделать.

Теперь я – твой лучший друг. Ты молодец, что пошла на это. Совсем забыл: не пытайся меня уничтожить. Даже попытка избавиться от меня приведет тебя к гибели. Как того беднягу, который бросил меня в грязь у остановки. Я не желаю быть брошенным карандашом.

Ты лжешь.

Тебе – никогда, милая! Помнишь, шел дождь? Ты подобрала меня, очистила от грязи. Ты мне нравишься. Мне нравится, что ты ненавидишь людей. Мне нравится, что ты ненавидишь меня. И при этом миришься со мной, используешь – ты слабенькая. Я люблю таких. С ними хорошо.

Ты лжешь!

Теперь я – часть тебя. Ты можешь ненавидеть меня. Но уничтожить – нет. Еще никто не смог. Мы поняли друг друга? Вот и славно. Добро пожаловать в мой мир, милая.

Она поднялась с колен и взялась за карандаш второй рукой.

Ты не можешь! Я приказываю тебе! Я…

Она переломила карандаш пополам: щелк.

Время остановились и снова пошло. В салоне зажегся свет и больше не мигал.

– Это я приказываю тебе, – хрипло сказала она, отбросила обломки и стерла кровь с губы. Пробралась к своему креслу, села, прислонилась пылающим лбом к иллюминатору. Холодное стекло показалось ей обжигающим. Посмотрела на свои ладони: в кожу впились деревянные щепки, вокруг которых наливались алые капли.