Кодекс звезды - Юрий Гулин

— Звонил отец Юлии, девочка пропала.

Ольга нахмурила лоб.

— То есть, как пропала? Я имею в виду, когда успела? Я ведь с её матерью только днём разговаривала…

— А вечером у них на тему вашего разговора состоялась серьёзная семейная разборка. В детали меня не посвятили, но кончилось всё тем, что Юлия в слезах выбежала из гостиной, где проходила беседа, а Руфь — видимо её мамаша? — почувствовала себя плохо. — В этом месте Ольга скептически усмехнулась. — Или прикинулась, не знаю, — продолжил Глеб. — Так или иначе, пока Моисей — отец Юлии — возился с женой, дочка из квартиры исчезла.

— Ушла из квартиры ещё не значит — пропала, — резонно заметила Ольга.

— А то я этого не понимаю? — ответил Глеб. — Вот только Моисей Абрамович в совершеннейшей панике. Сказал, что за Юлией такого отродясь не водилось. Он уже обзвонил всех своих близких и Юлиных подруг, у кого есть телефон, теперь собирается обежать тех, у кого телефона нет. Я предложил свою помощь. На машине это будет и быстрее и безопаснее.

— Он что, нас в чём-то обвинял? — спросила Ольга.

— Моисей? — уточнил Глеб. — Нет, просто он в отчаянии.

— Понятно. — Ольга посмотрела в окно. — Ночь на дворе. Пожалуй, для беспокойства есть основания. Вот что. Вызову-ка и я машину. Покатаюсь по городу. Может, где и встречу беглянку.

— А как же ты её опознаешь? — поинтересовался Глеб. — Вы ведь даже не знакомы.

— Не знакомы, — подтвердила Ольга. — Но видеть я её видела. Издали… Чего ты так на меня смотришь?

— Нет, нет, — поспешил успокоить жену Абрамов. — Всё в порядке!

Юлия уже несколько часов бродила по городу в распахнутом пальто, не замечая дороги, и как оказалась на станционных путях между двумя товарными составами, не имела ни малейшего представления. Три тёмные фигуры выросли возле девушки, возникнув прямо из воздуха. Так, по крайней мере, показалось перепуганной Юлии. Самая огромная фигура сделала шаг вперёд и слегка нагнулась, видимо, пытаясь рассмотреть в свете раскачиваемого ветром у них над головами станционного фонаря лицо девушки. Юлия с ужасом смотрела на приближающуюся к ней заросшую щетиной харю с маленькими глубоко посаженными глазками.

— А девочка-то ничего, смазливенькая, — произнесла «харя», обдав Юлию тошнотворным амбре из смеси водочного перегара и чеснока.

— На вид они все ничего, — заметила одна из стоявших в стороне фигур, — особливо молоденькие. Ты её на вкус попробуй.

— А и попробую, — заявила «харя» и стала приближаться к лицу Юлии с явным намерением поцеловать девушку в губы.

Отвращение прибавило сил и отваги. Юлия упёрлась руками в грудь верзилы, и, что есть силы, толкнула. Тот невольно сделал шаг назад и начал терять равновесие. Точно упал бы под сдержанный гогот товарищей, когда б не упёрся спиной в борт вагона.

— Ах ты, сука! — взревел верзила и со всей силы ударил кулаком прямо в лицо девушке. Та, даже не успев вскрикнуть, отлетела к стоящему на соседнем пути вагону, ударилась о борт и тряпичной куклой сползла на землю.

Один из спутников верзилы бросился к ней, наклонился над телом. Потом зло прошипел в сторону напарника.

— Ты, Кувалда, совсем охирел! Прибил девчонку-то.

— Ты, Хобот, за базаром-то следи… — обиделся верзила.

— Ладно, — прервал его Хобот. — Давай хоть пальто с неё сымем, пока и на него кровь не попала.

Стаскивая с бесчувственного тела пальто, заметил:

— Фигурой на твою Нюрку похожа. А вот насчёт лица не скажу. После того, как ты в него своей кувалдой ткнул, там одна кровавая рана.

Сняв пальто, Хобот отошёл в сторону, его место занял Кувалда. Посмотрел на тело. Покачал головой.

— Не, моя Нюрка пофигуристее будет. Хотя… — Кувалда нащупал через одежду грудь девушки. — Титьки, похоже, такие же, да и рост тот же…

— Тьфу! — сплюнул Хобот, по том заметив, что Кувалда стал расстёгивать на девушке кофточку, спросил: — Ты часом не поиметь покойницу решил?

— Да ну тебя! — возмутился Кувалда. — Шмотки снять хочу. Ей они тепереча без надобности, а Нюрке, может, сгодятся.

— Так они же кровью перепачканы, — сказал Хобот. — Пальто только потому и не пострадало, что нараспашку было.

Пальцы Кувалды замерли.

— Наверное, ты прав, — неохотно согласился он. — Так я с неё хоть сапожки сыму!

— И колечко, — подсказал Хобот.

— Какое колечко? — спросил Кувалда. — Потом рассмотрел на пальце у девушки кольцо. — Верно, колечко, я и не приметил…

Сняв с тела сапоги и не забыв стащить с пальца кольцо, Кувалда посмотрел на Хобота.

— Чё с ней делать будем. Тут оставим?

— Зачем? — рассудил Хобот. — Давай в вагон закинем. Нечего легавым подсоблять, улики разбрасывать.

Кувалда откинул засов и откатил дверь вагона.

— Слышь, тут, кажись, лошади… — сказал он.

— Ещё лучше, — обрадовался Хобот. — Когда тело найдут, решат, что это конь её копытом зашиб.

Только закинули тело в вагон, только закрыли дверь, как издалека донеслось:

— Кто такие? А ну стой!

— Атас! Ходу! — скомандовал Хобот, и вся троица со скромной добычей шмыгнула под ближайший вагон.

Двое мужчин стояли возле вагона с лошадьми.

— Чего они тут искали? — спросил один.

— Известно чего, — ответил второй. — Поживы какой, вот чего!

— В вагоне с лошадьми, какая пожива? — усомнился первый.

— Никакой, — согласился второй. — Просто они тут из-под соседнего состава вылезли, а дальше пройти не успели, мы их спугнули.

— Проверим? — кивнул на вагон первый.

— На ближней остановке, — ответил второй. — Слышишь, машинист сигнал к отправлению подал? Бежим к теплушке!

Лошади в вагоне вели себя неспокойно. Запах крови неприятно щекотал их чувствительные ноздри. Неподвижное до того тело стало подавать признаки жизни. Пошевелилось. Раздался слабый стон, который повторялся всё время, пока девушка ползла в сторону кучи сена в углу вагона. Вряд ли она соображала, что делает. Скорее её действиями управлял инстинкт. Ткнувшись в сено, девушка стала в него зарываться, пока огромный ворох не свалился на неё сверху, накрыв с головой. Некоторое время в том месте ещё продолжалось шевеление и слышались стоны. Потом всё стихло…

Нюрка приняла подношения без особой радости: эка невидаль! Но колечко ей, в конечном итоге, понравилось, а пальто и сапожки оказались впору, так что ближней ночью Кувалда получил причитающуюся благодарность.

А утром они уходили по крышам от милицейской облавы. Кувалда одной рукой крепко держал Нюрку за руку, в другой руке держал пистолет, из которого отстреливался от погони.

Когда милицейская пуля скосила Кувалду, и он, рухнув на скат крыши, гремя жестью, стал скользить к краю, Нюрка попыталась высвободить руку из теперь уже по-настоящему мёртвой хватки кавалера, но не смогла. Мёртвое тело Кувалды увлекло её в пропасть, куда она летела с отчаянным криком. Так они и лежали рядышком, рука в руке, повторив, по иронии судьбы, участь Бонни и Клайда, пока вокруг их тел копошилась следственная бригада.

— Как Юлия оказалась вместе с этим бандитом? — спросил Абрамов у милицейского чина.

Полковник пожал плечами.

— Могу предположить, что в своих скитания по городу девочка попала в руки к этому отморозку, который всю ночь её насиловал, а когда началась облава, силой пытался увести с собой. В рапортах сотрудников уголовного розыска, что участвовали в облаве, упоминается о том, что бандит буквально волок девушку за собой, когда уходил по крышам.

Ольга зябко передёрнула плечами.

— Ужасная смерть! И, главное, такая нелепая. Но это точно она?

Милиционер опять пожал плечами.

— Тело при падении, кроме как о землю, обо что-то там ещё ударилось, потому сильно пострадало, особенно лицо, но мать её опознала. Плюс беременность.

В протоколе опознания, разумеется, не было указано, что Руфь с уверенностью опознала только пальто, сапожки и кольцо дочери. Само обезображенное тело она толком не рассмотрела, сразу потеряла сознание. Моисей Абрамович на опознании и вовсе не присутствовал. Слёг с сердечным приступом. Что касается беременности, то тут имело место трагическое совпадение. Хотя сроки у Юлии и Нюрки были разные, но кто это проверял?

Абрамов посмотрел на жену.

— Только не вини во всём себя!

— Не беспокойся, — слабо улыбнулась Ольга. — Я справлюсь. По крайней мере, кровавые девочки мне точно сниться не будут.

Поскольку о разговоре, который произошёл между его матерью и Руфь накануне гибели Юлии, Глебу-младшему рассказывать не стали, то случившееся его только сильно расстроило, не больше.

Руфь настояла на том, чтобы на похоронах Юлии никого из Абрамовых не было. Поэтому цветы на свежий могильный холмик они возложили уже после того, как траурная процессия покинула кладбище.