Без срока давности - Владимир Бобренев

— Почему же тогда вы не возмущались и не протестовали? — усмехнулся начальник лаборатории. — А теперь чистеньким захотелось стать?

Муромцев ничего не ответил. Лишь скривил губы и отошел в сторону. Почему-то (почему?) тот разговор неблагоприятных последствий для Муромцева не имел. До прихода в лабораторию он работал в Институте экспериментальной ветеринарии заведующим лабораторией микробиологии. Там же познакомился с Могилевским. Еще в 1935 году стал доктором биологических наук, правда, без защиты диссертации — по совокупности научных работ. Как видим, тогда подобный путь к получению ученых степеней считался обычным явлением. Ему она была присвоена на основании специального правительственного решения «за выдающийся вклад в развитие науки». Но начальником лаборатории НКВД сделали не его, а Могилевского, что Муромцев, вероятно, переживал долго и болезненно.

Как сам Муромцев рассказывал следователю по особо важным делам Прокуратуры Союза ССР Цареградскому несколько лет спустя, на допросе 4 марта 1954 года, он «был не в состоянии переносить эту обстановку непрерывного пьянства Могилевского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы». По его словам, сам Могилевский при проведении испытаний ядовитых препаратов поражал всех своим зверским, садистским отношением к заключенным.

Муромцев утверждал, что «некоторые препараты вызывали у заключенных тяжелые мучения. Ко всему этому у меня начались большие неприятности с женой, которая, видя мое тяжелое нервное состояние и частое отсутствие по ночам, устраивала мне скандалы.

Я заболел, вынужден был вызвать к себе Блохина, начальника спецобъекта, и со слезами уговаривал его помочь мне освободиться от этой работы. С Филимоновым я не стал говорить, так как он к этому времени спился. Очевидно, Блохин доложил обо мне Судоплатову, так как после этого меня на дежурства вызывать перестали…».

Да, дежурства в лаборатории действительно порой и впрямь были невыносимы. В камерах корчатся умирающие «пациенты», и дежурный должен постоянно вести наблюдение за действием того или иного яда, заносить в дневник все признаки проявления отравления до мельчайших подробностей. С момента отравления до наступления смерти.

Выдержать такое нормальному человеку сложно. Одни терпели молча. Другие роптали. Третьи писали жалобы. Но в чем все причастные к деятельности «лаборатории смерти» оказались едины, так это в характеристике руководителя, оценке его способностей и роли в проводимых экспериментах над людьми. Филимонов, непосредственный начальник Могилевского, можно сказать, его приятель, откровенно заявил на допросе: «По-моему, для Могилевского начальство было все. Его можно было заставить делать все что угодно. Он такой был подхалим…»

Примерно через год-полтора после окончания войны Эйтингон получил от Меркулова задание лично поприсутствовать на очередном эксперименте с новыми ядами в лаборатории Могилевского. Говорили, что «материал» — группа пленных или интернированных немцев. Кто они, вроде бы неизвестно, но по бумагам проходили как приговоренные к расстрелу за совершенные военные преступления.

Команда о доставке осужденных в лабораторию пошла к исполнителям. Ну а пока один из новых сотрудников 1-го отдела Балишанский получил задание от заместителя начальника отдела Герцовского взять материалы на троих приговоренных к высшей мере наказания немцев (изменникам Родины, обвиненным в зверствах на советской территории фашистам, а также пленным японцам смертная казнь по-прежнему назначалась) во внутренней тюрьме у ее начальника Миронова. Как это принято, проверил личности заключенных по материалам в отделе «А», то есть сравнил их данные со сведениями в приговорах или решениях особых совещаний. Затем вместе с комендантом НКВД Блохиным, начальником отдела Яковлевым осужденных доставили в помещение, где приговоры приводились в исполнение. Вслед пришло предупреждение: прокурора к акции не привлекать.

При приеме заключенных присутствовал генерал Герцовский, что прежде случалось далеко не часто. Когда машина с арестантами и конвоем въехала во двор углового дома в Варсонофьевском переулке, для новичка Балишанского началось нечто необычное. Приговоренных к смерти повели не к двери помещения для расстрелов, а к другой — в правой стороне двора. Из сопровождавших туда пропустили только конвоиров и Яковлева.

Балишанского «просветили» только спустя несколько дней. Немцев, по всей видимости, доставили из Германии или лагерей военнопленных. Факт состоял в том, что они были приговорены к смертной казни, но по неизвестным причинам не расстреляны. В спецлаборатории им сделали уколы, после чего через десять — пятнадцать секунд они без лишнего шума тихо отошли в иной мир, как выразился руководитель эксперимента доктор Могилевский.

Трупы умерщвленных сожгли в крематории. Но не все. Один отправили в институт имени Склифосовского на вскрытие. Рискнули? Наверное, да, поскольку решили проверить заключение своего эксперта Семеновского. Оказалось, сомневались в квалификации Семеновского совершенно напрасно. Анатомирование и химический анализ крови и внутренних органов ничего подозрительного не выявили. Специалисты-медики единодушно пришли к выводу: исследуемый умер… от паралича сердца. Яд в организме не обнаружили даже самые искушенные в своем деле эксперты. Это было именно то, что и требовалось проверить.

Могилевский после той проверки ощутил себя на вершине славы. Изготовленный по рецепту лабораторных химиков препарат превзошел все ожидания, и больше с ним никаких опытов не проводили. Его сразу же запустили в производство. Подобное в лаборатории случалось не слишком часто.

Но единичный успех — лишь одна ступенька в профессиональной карьере человека. Система постоянно нуждалась в стабильных результатах. Оказалось, что проведенное испытание токсина являлось только первым звеном в цепи последующих событий.

Спустя несколько месяцев поздним июньским вечером в кабинете нового заместителя начальника отдела Осинкина, которому теперь стала подчиняться лаборатория Могилевского, зазвонил телефон правительственной связи. Абонент, представившийся секретарем министра, пригласил хозяина кабинета немедленно прибыть туда. Кроме министра в кабинете присутствовал Берия.

Лаврентий Павлович был в тот вечер в приподнятом настроении, весьма приветлив и на редкость откровенен.

— Вы никуда не торопитесь, товарищ Осинкин?

— Никак нет, — по-военному ответил полковник, явно озадаченный неопределенностью вопроса.

— Вот и хорошо. Тогда немного подождем товарища Матвиенко… A-а, вот и он собственной персоной!

— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза!

— Проходите, садитесь, — продолжал источать любезности Берия, после чего сделал короткую паузу и перешел к делу: — Я пригласил вас по важному вопросу. Вам предстоит съездить в командировку. Про Цхалтубо в Грузии, надеюсь, слышали? Ну где известные на весь мир целебные радоновые источники?

Собеседники молча закивали в знак согласия.

— Ну вот и хорошо. Городок тихий, уютный. Жить будете там в самом лучшем санатории. Горы совсем недалеко, чистый воздух… Понимаете?

Откровенно говоря, Осинкин и Матвиенко из сказанного пока поняли разве что про достоинства курорта Цхалтубо. Они напряженно ждали продолжения загадочного монолога. А Берия продолжал:

— Но, сами понимаете, не в отпуск едете. Ваша главная цель конечно же не отдых. Полечитесь потом. Вам предстоит ликвидировать опасного врага народа. Это крупный дипломатический руководитель. Его необходимо тихо убрать. Как это осуществить — обсудите с товарищами из Грузии на месте. Они будут проинструктированы и введут вас во все детали. Все. Не сомневаюсь в успехе.

Как только офицеры вышли из кабинета, Берия приказал соединить его с Тбилиси. Почти тут же на другом конце провода оказался руководитель ведомства внутренних дел республики А. Н. Рапава. Лавретий Павлович предупредил абонента о предстоящем приезде в Грузию двух московских сотрудников, которых необходимо доставить в Цхалтубо и непременно устроить в санаторий рядом с прибывающим туда же из Китая Бовкуном-Луганцем. Берия высказал несколько пожеланий об оказании своим командированным всяческого содействия в выполнении ими особо важного задания, после чего повесил трубку.

После разговора с Берией Осинкин направился в лабораторию Могилевского. Рассказал ему в общих чертах о полученном задании, умолчав лишь о том, кого и где конкретно предстоит ликвидировать. Могилевский даже позеленел от зависти. Сам маршал Берия поручал выполнить это важное задание, но не ему, а Осинкину. Неужели ни Эйтингон, ни Судоплатов ничего не докладывали ему о его отличной работе в последнее время?