Падение сквозь ветер - Олег Никитин

19 января. Рассказал сегодня Буззу с Клуппером про свой вчерашний поход в школу, и тут оказалось, что Клуппер тоже там был! «Я тебя видел», – сказал он мне. «Что же не подошел?» – спрашиваю. «А зачем? Что бы такого полезного ты мог мне сообщить?» А Бузз сказал: «Ты же хотел природой заниматься, птицами всякими, свиньями». – «Ну и что, – ответил я, – одно другому не мешает. Вдруг я магию третьего уровня открою?» – «Ну-ну, – сказал Бузз, – оживишь труп, а он тебя за горло – цап!» Тут мы все трое рассмеялись, только Клуппер как-то визгливо: испугался, наверное.

23 января. Зубля забрался на стол и смотрел, как я макаю перо в чернильницу, а потом засунул туда свой длинный нос и вымазался. Я засмеялся как сумасшедший, он обиделся и ушел под кровать. Интересно, он так и будет с черным носом ходить или как-нибудь почистится? Нарочно не буду его купать, тем более что он так и не полюбил это занятие. А я хотел написать про то, как ходил к Диннике. Можно сказать, что я просто заставил себя к ней пойти, по двум причинам: делать все равно было нечего, и мне не нравилось, как мы в прошлый раз простились. Ну, и если уж совсем честно, от мыслей про неведомые кюлоты никак не мог отделаться. Оделся потеплее – сегодня дико холодно – и пошел, пока не стемнело, прямиком через Конную площадь. Пока я к ней добирался, нос у меня чуть не отвалился от мороза! Зато у них дома дровишки почем зря в печи горели, и всякие лампы тоже, так что мне в моем свитере даже жарко стало, когда я пальто скинул. Я сперва боялся, что Динника не захочет со мной разговаривать, и ее мама мне скажет, чтобы я проваливал и больше к ним не приходил. И что же? Эта девчонка, по-моему, чуть мне на шею не бросилась, когда меня увидела! Но присутствие мамы, кажется, ее остудило. Как прикажете после этого ее понимать? Она увела меня к себе в комнату, а я там до этого ни разу не был. Тут мне стало совсем невмоготу, и я свитер снял, а то с меня от жары уже пот стал катиться. Сразу было видно, что здесь живет девчонка, которая занимается всяким рукоделием – повсюду коробки с нитками, обрезки тканей и, самое главное, иголки, они лежали везде и норовили воткнуться мне в зад при каждом удобном случае. Еще я измазался об кусок мела, валявшийся в кресле, но это я заметил уже потом, когда встал. Динника стала мне показывать свои изделия и даже некоторые надела, заставляя меня отворачиваться к окну. Я один раз краем глаза подсмотрел, и не понял, чего она стесняется, все равно ведь нижняя рубашка на ней была. И в ней, кажется, она в тот раз, летом, вместе со мной купалась. Я, конечно, мало понимаю в нарядах, особенно женских, но некоторые из них вполне можно было продавать на рынке, смотрелись они достаточно красиво. «Ну как, получится из меня модельер? – спросила она. – Я хочу свой салон открыть, чтобы знатные дамы у меня платья покупали». Серьезная девчонка эта Динника! «Зачем же ты в школу ходишь? – сказал я. – У тебя и так отлично получается». – «Глупый, я же еще не все умею делать, и у меня диплома нет. А где мне еще его получить, если не в школе? Кто ко мне в салон пойдет без диплома? И позволение не дадут». – «Это точно, – сказал я, – извини, чушь спорол. Слушай, а почему твой отец никогда мне на глаза не попадается?» – «Ты знаешь, мне тоже», – сказала она, и мы засмеялись так, что стены затряслись. Тут же ее мать зашла и притащила нам бутербродов с маслом и какой-то напиток – вроде и не чай, а вроде и не компот, что-то сладкое и горячее. Оказалось, что это все-таки чай, просто редкий сорт и со всякими травяными добавками. «Он согреет тебя на обратном пути», – сказала мне Динника. «Мне будет тепло от того, что ты на меня больше не сердишься», – выдал я фразу (сейчас мне за нее немного стыдно, очень уж она какая-то театральная), но она сделала вид, что не заметила. «А Клуппер ходил сдавать вступительный экзамен в Орден! Вот чудак, правда?» Услышав эти слова, я подумал: «Признаться или нет, что я тоже?..» И все-таки не утерпел, проболтался: «Что-то я его там не заметил». В общем, закончилось все тем, что мне пришлось рассказать ей все подробности испытания, она слушала и только головой качала, но ни слова не вставила. Что мне в ней нравится – умеет молчать, когда нужно, смотрит в глаза не отрываясь, и при этом у нее такой вид, будто важнее тебя на свете ничего нет. Даже свой чай забыла отхлебывать, и пришлось ей напомнить, только он у нее уже остыл к тому времени. «Странные люди эти маги», – сказала она, когда я закончил свой рассказ. «Это почему же? Твой отец странный?» – «Он не настоящий маг, – отмахнулась она, – просто раздобыл где-то руководство и купил позволение. Я имею ввиду магов, которые работают в Ордене. Да вот хотя бы того, который в цирке выступал. Помнишь такой номер – маг и какая-то девушка, он ее по воздуху носил. Хоть бы слово зрителям сказал или просто показался, а то все в тени стоял, я так хотела на него посмотреть, а не вышло. Я думаю, они специально свои лица от людей прячут, чтобы их не боялись и на улице не узнавали». – «Девушка?» – пробормотал я. Как я при этом себе чай на коленки не вылил, не знаю, рука у меня так и дернулась. Как она не узнала в Маккафе эту артистку, понять не могу – видимо, из-за грима и всяких блесток на ее лице. Может быть, глядела на ее выступления с последнего ряда? «Я с тобой про мага говорю, – рассердилась она, – а ты только о девушках и думаешь!» – «Извини, – сказал я самым униженным голосом, и ее лицо вновь разгладилось, – просто мне показалось, что на арене выступала не девушка, а школьница». – «Какую ты чепуху городишь, даже неловко слушать. По-твоему, школьницы девушками не бывают, что ли? Я, например, разве не девушка?» Тут я подумал, что наш разговор принимает опасный характер, потому что не знал, чего мне от нее ожидать. Она могла под каким-нибудь предлогом выставить меня за дверь, вспомнив свои прошлые «обиды» на меня (отчего и почему они случились, я с тех пор так и не понял), или, наоборот, залезть ко мне в кресло, чтобы показать мне свою взрослость. Надо признаться, что это я сейчас такой умный, а тогда, глядя на ее розовую физиономию (она, кстати, в последнее время заметно похорошела), просто обреченно ждал, что такое она вытворит. Но она вдруг рассмеялась и спросила меня, не хочу ли я пригласить ее в театр, раз уж у меня там мама работает. Я сразу вспомнил наш «культурный поход» с Маккафой и спектакль про украденную принцессу. «Ладно, – сказал я, – узнаю, какие есть в репертуаре пьесы, и сходим как-нибудь в выходной». – «Ты только не тяни долго», – строго сказала Динника. На том и порешили: я достану билеты и зайду за ней, если не в субботу, так в воскресенье.

25 января. Вчера в театре шел какой-то совсем уж детский спектакль, и я решил не водить на него Диннику. Зато сегодня в два часа давали «Сокровища горного короля» со всякими подземными драками, погонями и так далее. Я его уже немного посмотрел недели две назад, когда ходил к Буззу на «работу»: актеры его репетировали, и он мне понравился. Конечно, я видел только один эпизод (там актеры на мечах дрались). Но это даже к лучшему оказалось, потому как если бы я посмотрел еще какие-нибудь, то крепко подумал бы, прежде чем на него билеты покупать. Нет, никак не могут наши режиссер и драматург без любви в своих постановках обойтись! Понятно, что драматург (я его как-то видел на репетиции – самый обычный тип, и не скажешь, что у него такая редкая специальность) режиссеру такие пьески подсовывает, но надо же и меру знать! Всюду-то у него всякие принцессы и колдуны фигурируют, почему-то все как на подбор злобные и страшные. Неудивительно, что после таких представлений у людей складывается превратное мнение о магах. Мне, например, один из двух, что принимали у нас экзамен, понравился (не тот, который резал летучую мышь на уроке). В общем, драк в этом спектакле – кот наплакал, не больше половины всего времени! А Динника прямо оторваться не могла, смотрела во все глаза, особенно когда герои разговаривали. Я думал – что она там высматривает, и так же все отлично видно, а потом она прошептала мне в ухо (как раз во время потасовки!): «У них в одежде стилевой разнобой». Вот так штука! Я чуть сюжетную линию не потерял, пока пытался усмотреть этот самый «разнобой», но так ничего и не заметил. Ну, думаю, и приятели у меня, один уже художника рисовать учит, а вторая костюмера критикует. А сам-то я неуч, даже какому-нибудь захудалому животноводу не осмелюсь указать, как ему следует свиней выращивать. И как раз перед самым концом спектакля моя мама пришла, деликатно так стукнула в дверь ложи и с удивлением воззрилась на Диннику. Я прямо кожей почувствовал, что ей хочется спросить меня, что случилось с Маккафой и почему я не с ней, но она сдержалась. «Это Динника, – быстро сказал я, – ее отец держит магазин на углу Подковной и Кривой улиц». Так они и познакомились, хоть я и не очень хотел этого. В это время актеры уже раскланивались, но ничего интересного с ними в последние минуты не происходило. Так что мы не много потеряли, пропустив финал (да я и так давно понял, чем у них все закончится). «Понравился тебе спектакль?» – спросила мама, а Динника, нимало не смущаясь, ответила ей в том духе, что смотреть было бы в два раза приятнее, если бы наряды актеров были выполнены в одном стиле. Мама недоверчиво хмыкнула, а моя смелая подруга принялась ей доказывать свое утверждение: «У них там, в подземельях, скорее всего холодно, и местные жители должны одеваться тепло: в «меховые» плащи и так далее. Но костюмер одел почему-то не всех, а только некоторых актеров, а на слуг, наверное, вообще реквизита не хватило, ходят в чем попало. Одни дамы в платьях с вырезом, другие без, у одной вообще спина голая, а представьте себе, что вы спускаетесь в подвал своего дома и живете там. Как вы будете себя там чувствовать в легком платьице?» – «Действительно, у нас негусто «зимнего» гардероба, – ответила мама, – здесь ты попала в точку, Динника. Тебе действительно мешали смотреть такие мелкие нестыковки?» – «Они совсем не мелкие, потому что одежда должна гармонировать с воображаемой обстановкой на сцене, а иначе зритель подумает, что раз в нарядах актеров – фальшь, то и с их чувствами тоже что-то не так, и весь пафос пьесы пропадет втуне». Вот завернула! Я еле запомнил ее фразу, и то минут пять восстанавливал в памяти, прежде чем записать на бумаге. Особенно мне понравилось, как она слово «втуне» ввернула, мама так и выпучила на нее глаза. «А где ты учишься, Динника?» – спросила она. И Динника ей рассказала про свою Школу искусств, и как она там учится шить модные вещи. «Она здорово шьет, мама, – встрял я, – вот обещала мне штаны, называются кюлоты». – «Неужели? А я и не знаю, что это такое». Не понравилось мне, как она с улыбкой на Диннику смотрела, будто специально для меня хотела этим сказать: была у тебя красивая девочка Маккафа, а стала такая неказистая швея, которая думает, что понимает в костюмерном деле больше профессионала. «Ладно, мне Диннику проводить надо», – сказал я, и мы пошли в гардероб, а мама еще задержалась в театре по своим делам. На улице уже темно было и фонарщики лазили по столбам, поджигая плошки. Ветра не было, поэтому они быстро от столба к столбу со своими лестницами перемещались. В прошлом году наш фонарщик поскользнулся на самом верху, упал и сломал себе ногу, и к нам приходил человек из имперской Канцелярии, предлагал папе заняться этим делом. А он разве может заседание суда покинуть? И тут я вылез и говорю: «А можно я буду их зажигать?» Но оказалось, что школьникам нельзя, и вообще до пятнадцати лет запрещено наниматься на работу. А жаль, десяток-другой дукатов в месяц мне бы не помешали. Довел я ее до дверей, она ко мне повернулась и сказала: «Как-то глупо я со своими советами выступила. Театральному делу не обучалась, а туда же, сама учить вздумала». – «Не кручинься, – ответил я, – все в порядке. Ты же по делу, а не просто голую критику развела. А твое «втуне» мне вообще очень понравилось». А она вдруг меня в щеку поцеловала и быстро в дом прошмыгнула, так что я опомниться не успел, как остался один на морозе. Ну и дела.