Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я решил помочь Гаю Юлию Цезарю, отвлечь на себя часть вражеских сил тем же способом, каким помогал его дяде Гаю Марию. Заодно поживимся. Не зря же мы пёрлись в такую даль!

— Дуфф, атакуешь со своей декурией ближний край, Кон — середину, а я займусь дальним. Сначала разгоняем охрану и только потом грабим. Быть внимательными и сильно не нагружаться. Как только пошлют отряд на нас, сразу отступаем, — приказал я.

Враги сперва приняли нас за своих. Только когда воины из декурии Дуффа, первыми добравшиеся до них, начали убивать, поняли свою ошибку. Кое-кто слишком поздно. Их было больше, при желании могли бы оказать достойное сопротивление, спрятавшись за арбы, но не стали, ломанулись на противоположный берег, пересекая речушку по пояс в воде. Может быть, решили, что мы передовой отряд одиннадцатого легиона, который пришел на помощь своему главнокомандующему.

Я никого не убил. Да и не гонялся. Это кельтам за счастье грохнуть как можно больше врагов. Для меня уже давно война — это бизнес. Стремный, конечно, зато очень прибыльный. Вот и сейчас я заметил на одной из арб аквилу (орла) четырнадцатого легиона. Штандарт был воткнут возле сиденья возницы. Птица с расправленными крыльями была из серебра, покрытого золотом в римском духе, на шесте, украшенном железными кольцами. Орел считается символом Юпитера. Ввел такой штандарт Гай Марий. До него у каждого легиона был свой зверь или птица. В легионе его несет аквилифер — второй человек в первой когорте после примипила (старшего центуриона первой когорты и, как следствие, всего легиона), старый опытный воин, освобожденный от всех работ и караулов. Потеря аквилы считается бесчестьем, гневом бога Юпитера. Легион сразу расформировывают. Мои подчиненные не знали этого и не обратили на нее внимание. Я же не стал собирать закопченные котлы и дешевые тряпки, схватил первым делом аквилу. Она компакта, весит мало, а стоит очень дорого.

Мои подчиненные суетливо хватали барахло, какое попадалось под руку, паковали в узлы, крепили на лошадях. Кстати, очень увлекательное занятие, особенно в первые разы. Глаза разбегаются и руки трясутся от жадности. Халява, сэр! Настолько затягивает, что забываешь следить за обстановкой. Я старый грабитель, поэтому без спешки разъезжал между арбами, поднимал наконечником пики шкуры, накрывавшие поклажу, ворошил ее, выискивая что-нибудь действительно ценное. Нашел штуку красной материи, которая сгодится моим женам на туники, набор из четырех серебряных чаш, видимо, кельтских, потому что с барельефом в виде цветков на длинном стебле, и нож с рукояткой и ножнами из черного дерева. Не забывал и поглядывать на врагов, штурмовавших каструм, поэтому не пропустил момент, когда они двинулись в нашу сторону.

— Эй, заканчиваем, уходим! — крикнул я своим подчиненным.

Они с сожалением отрывались от такого притягательного занятия, подъезжали ко мне. Враги были еще далеко, так что мы не торопились. Я уж было собирался погнать коня галопом, чтобы оторваться от преследователей, когда заметил, что движутся эбуроны и их союзники не к обозу, а кто к дороге, проходившей рядом с его южным краем, кто сразу в лес. Тут до меня дошло, что они не на нас собрались напасть, а удирают. С десяток римских когорт уже вышли сразу из четырех ворот каструма и надавили на осаждавших, а другие продолжали выходить. Их было больше, чем обычно помещается в римском укреплении такого размера, самое малое пара легионов. Шагая в ногу, когорты шли на врага, который стремительно разбегался. У меня появилось мнение, что кельты умеют нападать только на тех, кто защищается пассивно. Как только их контратакуют, сразу убегают, потому что рожденный атаковать защищаться не умеет.

— За мной! — крикнул я своим подчиненным и повел их на толпу, бегущую в сторону обоза.

Главное — не оказаться у них на пути, иначе сомнут. Испуганный ломится вперед, снося все на своем пути. Мы подождали, когда они пересекут реку, после чего зашли с фланга и принялись колоть и рубить не оказывавших сопротивление врагов. Судя по небольшим круглым щитам, это были нервии, вроде бы отважные воины. Паника, охватившая стадо, даже хладнокровных смельчаков превращает в истеричных трусов. Я догонял их и поражал пикой. Чем больше перебьем здесь, тем меньше хлопот у нас будет на их земле. Остановился только перед лесом, в котором успела скрыться часть врагов.

— Возвращаемся к обозу! — крикнул я своим подчиненным, которые никак не могли утолить основной инстинкт, догоняли и убивали врагов.

Долина позади нас была усеяна трупами. Мои воины останавливались и снимали ценное орудие и доспехи с убитых. Эта добыча была более ценной, чем то, что они нашли в обозе.

— Отберите несколько арб и грузите на них всю добычу. Потом поделим, — приказал я.

Троих воинов послал за волами, которые уныло паслись севернее вражеского лагеря, почти не обращая внимания на пробегавших мимо людей, а сам поехал навстречу приближающимся когортам. Римлянам уже никто не оказывал сопротивление, но, переполненные радостью победы, они никак не могли остановиться, двигались вперед. Вода в реке была коню по брюхо, из-за чего он недовольно всхрапывал и пытался развернуться. Подогнал его шпорами, заставил выбраться на противоположный берег, после чего неспешно поехал к ближней когорте, которой оставалось пройти до реки метров двести. Видимо, мое появление и/или нежелание лезть в холодную воду наконец-то выключило боевой порыв в римлянах. Сперва остановилась ближняя когорта, а за ней и остальные.

Я подъехал к пилосу приору — командиру первой центурии когорты и, следовательно, всей когорты — стоявшему правофланговым в первой шеренге, и спросил:

— Где Цезарь? У меня послание к нему от Цицерона.

— Был позади нас, — ответил центурион.

Тут я сам заметил проконсула, который со свитой в сотню всадников, скакал в нашу сторону. На нем были позолоченные шлем с тремя белыми страусовыми перьями и панцирь. Такие заметишь издали даже в пасмурный день. Я поехал навстречу. Завидев меня, Гай Юлий Цезарь остановил коня.

— Поздравляю с очередной блестящей победой над многократно превосходящим противником! — искренне произнес я.

Главнокомандующий улыбнулся радостно, как ребенок, и похвалил в ответ:

— Ты, как вижу, тоже славно поучаствовал в сражении!

— И даже захватил ценный трофей, — сказал я и протянул ему аквилу. — Орел вернулся в родное гнездо.

— Этот трофей бесценен! — воскликнул Гай Юлий Цезарь и, подняв штандарт над головой, провозгласил торжественно: — Четырнадцатый легион опять с нами, соратники!

Он всегда называл своих подчиненных не воинами, как остальные командующие, а именно соратниками. Мелочь, но легионерам это очень льстило. Конная свита и стоявшие неподалеку пехотинцы, услышавшие его, заорали так, что у меня в ушах зазвенело.

За аквилу я был премирован десятью тысячами денариев. Это зарплата центуриона за год. Награждение происходило на поле возле нашего зимнего каструма. Два легиона, пришедшие с Гаем Юлием Цезарем, расположились во временном, построенном на месте лагеря осаждавших нас кельтов, даже частично использовали сделанные ими ров и вал. Одиннадцатый легион должен был присоединиться к армии проконсула и отправиться на помощь Титу Лабиену, но от того пришло известие, что, узнав о разгроме эбуронов с союзниками, треверы передумали нападать на каструм десятого легиона, разошлись по своим деревням. Остался лишь не представлявший реальной угрозы, конный отряд под командованием Индутиомара, тестя предыдущего вождя Кингеторига, сторонника римлян, который был изгнан из племени и присоединился к нашей армии. Гай Юлий Цезарь принял решение вернуть легионы в зимние каструмы. Брошенный его армией временный каструм легионеры одиннадцатого легиона быстро разобрали и пустили на укрепление нашего и строительство домов для семейных по обе стороны дороги, ведущей к главным воротам. В одном из этих домов я и провел большую часть зимы.

Был уверен, что в праздной суете проживу здесь до середины весны, когда подрастет трава, необходимая для корма лошадей, после чего и отправимся с кем-нибудь воевать. К тому времени мы уже знали, что Индутиомар, вождь взбунтовавшихся треверов, убит воинами Тита Лабиена. Желающего стать следующей жертвой не было. Ничего, Гай Юлий Цезарь найдет такого и не одного. Как я заметил, он вжился в роль непобедимого полководца и, пока не найдет другую игру, не бросит эту. Хотят кельты играть с ним в войнушку или не хотят, а придется. Если бы проконсул отправился на зиму в Рим, то так бы и было. Там бы он увлекся политическими играми, интригами и позабыл бы на какое-то время о войне. К нашему несчастью, Гай Юлий Цезарь остался зимовать в Самаробриве. Интриговал он с помощью писем, которые пока что перемещаются со скоростью ленивого всадника или даже пешехода, что скучно, как бокс по переписке, поэтому быстро надоело, и в середине февраля главнокомандующий решил развлечься. Врагами были назначены нервии. Во-первых и во-вторых, они были ближе остальных. В-третьих, победить их было легко, потому что они прячутся в лесах и на болотах, генерального сражения не дают, и победу можно объявить в любой момент, когда играть в войнушку надоест.