Музейный артефакт - Данил Корецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я Мерин, не узнаете, что ли?! – раздраженно буркнул старый вор, хотя уже давно исчез с криминального горизонта, почти не выезжал из Ростова, и, конечно же, современное поколение не знало его в лицо, да и некогда громкое прозвище помнили далеко не все.
Потом показал пальцами:
– Это Студент, ему предъявлять будут. А это Жучок, он Знающий.
Гладиаторы изобразили на кирпичных мордах почтение и кивнули.
– Мерин проходит к людям, Знающий идет вон туда, за кусты, надо будет – позовут, а ответчик – к кострищу, там уже ждет один…
Вслед за Мерином Студент вышел на мрачную поляну с пятном выгоревшей травы и черными головешками в дальнем конце. Здесь уже находились человек двадцать пять – тридцать. Кто-то сидел на пеньке или прямо на земле, кто-то стоял, прислонившись к дереву, некоторые, собравшись в кружок, тихо разговаривали.
На неуместных и странно выглядящих среди леса табуретках сидели трое: средних лет бритоголовый крепыш, пожилой толстяк, похожий на бульдога, и молодой кавказец с резкими чертами лица. Бритоголового Студент узнал – это был Император, ленинградский «законник» союзного значения. Другой, кавказец, скорее всего – Дато Сухумский… Вокруг центровой троицы лениво перебрасывались словами полтора десятка солидных уголовников, среди которых Студент рассмотрел еще несколько знакомых лиц. К ним и направился Мерин. А Студент нехотя подошел к кострищу, вокруг которого нервно, как загнанный зверь, ходил, смоля папиросу, незнакомый блатной.
– Значит, ты и есть второй? – спросил он, вытирая рукой пот с рябого лица. Передний зуб выбит, пальцы сплошь покрывали татуировки: восходящее солнце, надпись «Север», синие перстни.
– И что тебе предъявляют?
– Лучше про себя расскажи! – огрызнулся Студент.
– В суки записывают! – жарко дыша, ответил тот. – Внаглую, без доказов, по беспределу!
– В суки – это плохо, – сказал Студент и сделал шаг в сторону.
– Ты что, сразу поверил?! – взвизгнул щербатый. – Я что, похож на суку?!
– Не знаю. – Студент пожал плечами. – Сейчас разберутся…
– Знаешь, как они разбираются? – щербатый затрясся, на губах выступила пена. – Перо в бок – вот и все разбирательство!
Очевидно, он ждал, что Студент начнет его успокаивать, но тот молча отвернулся. У него были свои проблемы, и он точно не знал, как они разрешатся.
Тем временем Жучок обошел кусты и увидел двоих свидетелей, таких же, как он. Они сидели на поваленном дереве и дымили «Беломором» – все вокруг окутывал вонючий сизый дым, так что комары даже близко не подлетали.
– Здорово, бродяги[66]! – сказал Жучок, подойдя поближе и замер: на него, с недоброй ухмылкой, смотрел… Матрос.
– А ты что здесь делаешь?!
– То же, что и ты! – Матрос прищурился. – Чего это вы все за Студента так мазу тянете[67]? Даже Мерин поднял свою старую жопу! Никогда такого не было, в натуре!
– Потому что обществу правда нужна! – Жучок постарался ответить с достоинством, как и надлежало настоящему вору.
– Ну-ну, посмотрим, – буркнул Матрос и зло отбросил окурок.
Мерин подошел прямо к авторитетам, но те встретили его холодно. Никто уважения не проявил, даже руки не подали.
– Совсем запустил дела, – через губу сказал Император. – Ростовские приезжают, валят наших парней – как так и надо!
– Вначале надо разобраться…
Но Император не слушал.
– Голован подсел, и порядка не стало. Менять тебя надо!
– Надо вначале разобраться, Иван! – холодно повторил Мерин тем тоном, которым говорил в двадцатых годах. – А потом смотреть – кого менять!
– Разбэромся! – зловеще пообещал Дато Сухумский, и это прозвучало, как угроза.
– Ты бы лучше, Дато, встал да уступил свою табуретку тому, кто постарше, – так же холодно сказал Мерин. – Это же не царский трон! И мы все тут равны, потому что это сходка, а не профсоюзное собрание!
Сухумский поиграл желваками: возразить было нечего, но и уступать он не собирался. Оставалось только отвернуться и промолчать.
– Давайте начинать! – сказал похожий на бульдога толстяк – «законник» союзного уровня из Москвы по прозвищу Дед.
Тут же вокруг сидящих на табуретках авторитетов образовался полукруг тех, кто был уполномочен судить и имел право голоса. Остальные играли подсобные роли. Несмотря на это, сам факт участия в сходке выделял их среди всех остальных бродяг, повышал их авторитет и приближал к верхушке криминального мира.
– Бродяги, идейные воры! – громко сказал Император. – Начинаем честный разбор! Много вопросов решить надо, а начнем с «правилки»[68], чтобы очистить наше братство от тех недостойных, двоедушных гадов, которые нарушают наши законы… Две предъявы у нас сегодня, и первая от саратовской общины к Шнопсу. Иди сюда, Шнопс!
Щербатый бросил окурок и, обойдя кострище, медленно вышел на середину поляны, оказавшись в середине полукруга.
– Кто из саратовцев предъявлять будет?
– Я, Челнок!
Вперед вышел верткий худой парень, судя по быстрым движениям и сторожким взглядам, которые он бросал по сторонам, – профессиональный карманник.
– В мае четверо наших пошли «на дело» и спалились. Трое пацанов загремели на кичу, а этого отпустили. Вроде на него показаний не было! – заводясь все больше и больше, заговорил Челнок. – Ну ладно, бывает! Потом летом ребята на «гоп-стопе» сгорели, а он должен был с ними идти, да не пошел: сказал – живот прихватило! Два раза такое втиралово не проходит!
– Да правда живот болел, падлой буду! – истерически заорал Шнопс. – Я не при делах! Совпало так! Совпало!
– Тебя не спрашивали, заткнись! – рявкнул Император. И обратился к обвинителю:
– Еще что против него есть?
– Там Волгарь ждет. Его послушайте!
Император сделал знак «гладиатору», тот нырнул в кусты и вывел на поляну невысокого кряжистого блатного, одетого по старой уркаганской моде, как Мерин: телогрейка, галифе с сапогами, на голове – маленькая кепочка.
– Привет честному обществу! – поздоровался он, неспешно обведя взглядом собравшихся. Чувствовалось, что он очень уверен в себе.
– Что знаешь, Волгарь? Говори, как на духу! – приказал Император.
– Я эту гниду с опером видел. Есть у нас такой Сатиков – еще тот змей… Они с ним в лесополосе чуть не в обнимку ходили…
Воры переглянулись, по их рядам прошел угрожающий ропот. Тучи над Шнопсом сгущались.
– Врет! – отчаянно заорал обвиняемый. – Подставляет!
На этот раз Император не стал затыкать ему рот. Наоборот, спросил тихо, вроде даже с сочувствием:
– И Челнок врет, и Волгарь… Почему? Зачем им тебя подставлять? Какой смысл?
– Не знаю! Не знаю! – выпучив глаза, Шнопс отчаянно мотал головой. Он явно ошалел от страха.
– Какие у общества вопросы? – спросил Император.
Сходка зашумела.
– Да какие вопросы!
– Попался, Иуда!
– Все ясно!
– А мне вот не все ясно! – густым басом прогудел Дед. Наступила тишина, и десятки глаз обратились к нему.
– Как он мог так внаглую пацанов валить? Раз, второй… – вроде рассуждая вслух, продолжил московский законник. – И лягавые так грубо не работают, они стукачей берегут… Почему Шнопса не берегли? Почему он сам не берегся?
– Да потому, что на игле сидит! – вмешался Челнок. – Когда нужна доза, обо всем забывает. И лягавые знают, что скоро от него толку не будет, вот и пользовались…
– Вот оно что…
Дед ненадолго задумался.
– А ну, покажи руки!
– Зачем? Зачем? – обвиняемый попятился, вцепился в рукава короткого плаща. – На руках про ментов ничего нет!
«Гладиатор» вмиг сорвал с него плащ, оторвал рукав рубахи.
– Вот и «дорожки»!
Но теперь все могли видеть, что от локтя до запястья рука Шнопса исколота иглой, красные следы воспалений сливались в сплошное пятно. Воры презрительно засмеялись, засвистели.
– Теперь и мне все ясно, – сказал Дед.
– Что решаем? – для проформы спросил Император.
– Сука!
– На перо!
– Собаке – собачья смерть!
Сходка взорвалась криками.
– У суки один конец, – кивнул Император. – Собачья смерть!
Шнопс упал на колени, вытянул вперед руки в безнадежной мольбе.
– Да, колюсь, больной я! Но с ментами никаких дел…
«Гладиатор» достал из-под куртки топор и передал Челноку. Тот размахнулся и неловко рубанул обвиняемого по голове.
– Я никогда…
Раздался хруст, как будто лопнул спелый арбуз. Топор застрял в черепе, рекой хлынула кровь. Челнок отпрыгнул в сторону. Шнопс несколько раз дернулся и замер.
Хотя Мерин многое повидал на своем веку, сейчас ему было неприятно смотреть на кровавую расправу. И Императору тоже, и Деду, и многим другим. Только Дато Сухумский наклонился вперед и жадно впитывал в себя каждую деталь жестокой картины. И еще несколько человек получали удовольствие от страшной сцены казни.
