Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

- Ты, Игнатий, немедля отправляйся на тот берег и объяви Даниилу и старшинам от моего имени благодарность. Пусть ждут. Когда мы переправимся всеми силами, тогда и объединимся. А ты, Алена, уж коли тебе нельзя теперь возвращаться ко двору Олегову, оставайся с нами, будешь за больными ухаживать. В обозе несколько женщин есть, вот и присоединись к ним.

Игнатий, направляясь к реке, размышлял: «Откуда у великого князя такая уверенность, что Олег Иванович с войском покинет пределы Рязани?.. Карп же передает другое, а он зря болтать не будет! Тут у князей, кажется, дело свое. Вон какая усмешечка была на губах Боброка Волынского. И мой князь был грустен отчего-то…»

Владимир Андреевич чувствовал, как обошли его, пока он управлялся в своей вотчине с ратными людьми. По разработанному не им, главным стратегом, а Боброком Волынским, плану Олег Иванович должен выехать с отрядом навстречу Мамаю, но в пути всячески мешать Ягайле соединиться с золотоордынским ханом.

А узнав, что красавица рязаночка любит простого ратника, князь тоже испытал досаду: «Надо же, какого-то безродного ратника. Вот бы мне такую Алену вместо моей сушеной селедки. Даже не селедки, а осы - злой, надоедливой. Прямо греческая богиня, эта рязаночка! Грудь высокая, талия тонкая, бедра крутые, глаза синющие. А как держится… Мы еще посмотрим, кого ты, Алена, будешь любить, князя аль простого ратника?..» - вот какие греховные мысли роились в голове Серпуховского. Он велел найти Стыря, который уже вернулся с того берега.

- Найди эту рязаночку и переведи её в мой обоз. Да гляди в оба, чтобы и волосок с её головы не упал…

«Вот дела… С чего бы это?..» - но додумывать свою мысль Игнатий не стал: сработала привычка: воля князя - закон!

Ягайло же тем временем собрал много литовцев, ятвяг и жмуди. Пришел к Одоеву и там услышал от поверенного посла Бартяша, что Олег Иванович наконец-то с войском выступил на помощь Мамаю. Только как-то странно путь выбрал, будто от того же Мамая прикрывает тылы Дмитрия Ивановича, который двигается от Коломны к верховью Дона.

- Да, странно. Но никогда Рязань Литву не учила. И ныне мы поступим по-своему! Пусть Олег идет, а мы будем здесь пока… - заявил своим князьям Ягайло Литовский.

Дмитрий Иловайский в «Истории Рязанского княжества» считает, что именно Олег Иванович с помощью хитроумных переговоров с «союзниками» сорвал их встречу на Оке, назначенную на первое сентября.

К выводу, что между Олегом и Дмитрием существовал какой-то сговор, приходит и другой историк Михаил Коялович. Он пишет, что между ними «установлено было безмолвное соглашение не мешать друг другу».

Тогда понятна уверенность Дмитрия Ивановича в том, что князь Олег не будет сидеть в Мещерских лесах и болотах, а с войском выступит из Рязани. Но не на помощь Мамаю, а на пользу ему, великому московскому князю.

Недавно умерший историк Лев Гумилев пишет более конкретно: «Никак не уменьшая героизма русских на Куликовом поле, заметим, что немаловажным для победы оказалось отсутствие в битве восьмидесятитысячного литовского войска. Ягайло опоздал к битве всего на один дневной переход. И это было не случайно. Оказывается, Олег Рязанский, которого обвиняли в измене и предательстве, с пятитысячным отрядом сумел, искусно маневрируя, задержать литовцев. Когда же литовцы отогнали Олега, битва уже закончилась».

Олег рязанский шел на соединение с черным темником, выполняя договор, но войско рязанского князя всякий раз оказывалось между ратями московской и ордынской, служа как бы щитом от неожиданного удара в спину Дмитрию Ивановичу со стороны и татар, и Ягайлы. Чтобы нанести такой удар, надо было или незаметно обойти рязанцев, или же пробить их ряды, а это невозможно было, ибо вся троица числилась в «союзниках»…

Эта задумка принадлежала Боброку Волынскому, ему деятельно помогал князь Дмитрий. Свой план они никому, кроме князя Владимира Андреевича, не раскрывали, дабы не произошло, как говорят сейчас, утечки информации. Также и Олег Иванович в сию тайну посвятил только одного боярина - воеводу Епифана Кореева.

На чем зиждутся такие догадки?.. Вот некоторые строки из мирового соглашения, составленного пять лет назад до описываемых событий, после осады Твери. Оно гласило, что если кто-то нарушит хотя бы один из многих разделов договора или возникнет спор между Москвой и Тверью о земле и людях, а московские и тверские бояре, съехавшись на порубежье, сами не сговорятся, то третейским судьей будет у них князь рязанский Олег Иванович. Сам он в походе на Тверь не участвовал, сохраняя нейтралитет, но именно его назначить третейским судьей настаивали Боброк и Дмитрий Иванович.

Почему? Хотели тем самым привлечь Олега к общерусскому делу? Но может быть, они готовили его для иной роли. Роли тайного союзника Москвы.

Понятен становится строгий приказ Дмитрия Ивановича, когда его войско, переправившись за Коломной через Оку, вступило в пределы княжества Олега, направляясь к Куликову полю: «Не трогать ни единого волоса на голове рязан и не топтать ни одного колоска на их полях…»

Глава 11. ПРИЗРАК БЕЛОЙ ЛОШАДИ

Боярин Семен Мелик слыл на Москве искусником кулачных поединков - валил ударом наотмашь самого дюжего молодца. Это называлось «перелобанить на ушат», то есть так противнику в лоб врезать, что ведра холодной воды мало будет, чтобы привести того в чувство, - непременно целый ушат надо.

Биться с Семеном - проиграть наверняка, но вызывались многие; в кулачных боях упражнялся в основном черный люд, а всякому из низов лестно сразиться с человеком боярского рода. Но род свой боярский Семен не подводил, победителем выходил всегда!

С неуважением, а порой и явным презрением относились вятшие[95] люди к забаве Мелика. Сам Дмитрий Иванович с неодобрением смотрел на кулачные поединки своего бывшего начальника дальней сторожи - умельца брать «языков» из Орды. Знатные люди говорили великому князю:

- Куражится болярин. Силушку девать некуда. Ну так расходовал бы её с почетом, а то со всякой рванью. Хари кровянит!

Передали Семену подобный укор одного именитого толстомордого. Ведь и имени не назвали, да доискался Мелик и морду вятшего сделал в два раза шире.

Дмитрий Иванович тогда пригрозил:

- Случится еще такое, Семен, пеняй на себя… В сторожу Рясско-Ранову к Андрею Попову, благо друг он тебе, отошлю. Простым засечником.

Теперь Мелик другую забаву нашел - валить быков на убой своим кулачищем, словно кувалдой.

Хороший напарник Семен на охоте, с ним медведя поднимать из берлоги - одно удовольствие: весело, небоязно, красиво. А из лука стрелять или мечом рубить - равного ему трудно сыскать. Разве что двоюродный брат великого князя Владимир Серпуховской или Андрей Полоцкий? Хоть и князья, а все же знались с Меликом и любили его.

Зато в питии вина или меда крепкого тягаться с Семеном и они не могли: пробовали, да не вышло. В подвале двухэтажного каменного дома на Балчуге стояли у Мелика беременные вином бочки, но не как у всех бояр, на тридцать ведер или полубеременные - на пятнадцать, а, как в монастырях, на всю братию, располагался целый деревянный лагун в две сажени в длину и сажень в ширину. С места он не сдвигался, а питие добывали через особое отверстие, проделанное в своде погреба, и разливали в оловянники или мерники, а потом по сосудам, и в них подавали во время товарищеских попоек к столу. Славилось вино меликовское, особенно хорош был разный мед: вишневый, смородиновый, можжевеловый, белый, белый паточный, малиновый, черемуховый, старый, вешний, мед с гвоздикой, княжий и боярский. Делали мед слуги по рецепту хозяина, усмехаясь:

- Знамо дело, навострился наш болярин энтому самому, когда на стороже служил. А чего?! В лесу-то глухом. Пей, не хочу!

- Балабоны, - возражали иные. - Попробуй попей на стороже. Башку враз великий князь открутит. Дмитрий Иванович может, не гляди, что с виду обходительный. Да и как иначе с князьками да болярами, они вон все, как козлы, строптивые.

- Наш болярин не таков - душа нараспашку: пьет, поет, дерется. А душа светлая! Хоть в роду у него татары есть и по-татарски хорошо знает, а свой - русский. Христов, одним словом!

На попойках у Мелика поднимали полные кубки перво-наперво за здоровье государя Дмитрия Ивановича, за государыню Евдокию, за княжичей и княжну Софью, за митрополита. Потом по отдельности за именитых лиц, приближенных к великому князю, за русское победоносное оружие и, наконец, за каждого из присутствующих. А их - ой как много! Не опорожнить кубок вина за всех поименно - значит оскорбить прежде всего хозяина и проявить неуважение к дому, не желать добра ему, а также тому, за чье здоровье отказывались пить. Мелик начинал первый и неотступною просьбою заставлял выпивать до капли. Постепенно чередой падали под стол гости, когда Семен оставался один стоять на ногах, то выходил во двор и на весь Балчуг орал русские и татарские песни.