Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Прежде чем я попытаюсь проанализировать историю мирового взлета марки «Столичная», необходимо сделать экскурс в историю русского экспорта водки вообще.

До революции на рынке водки у России не было равных. Русские производители крепкого алкоголя были поставщиками сиятельных дворов монархов Европы и Азии. Например, П.А. Смирнов поставлял свою водку к столу короля Швеции и Норвегии, а после его смерти сыновья стали поставщиками сиятельного двора короля Испании. Зимулин поставлял водку и русские коньяки к столу короля Болгарии, к столу шаха Персидского – Иван Ион.

Водкой Россия потчевала западный мир на престижных выставках Нью-Йорка, Чикаго, Парижа, Лондона, Милана, Льежа, Турина.

Объемы поставок были не столь значительными, чтобы говорить о том, что русская водка завоевала мир. Но если верить мемуарам «бывших», то там, куда приезжали на отдых или на службу русские – Ницца, Баден-Баден, Шанхай или Берлин, – всегда была в продаже настоящая русская водка. Впрочем, «ненастоящей» и быть не могло, так как не родились, видимо, в то время те, кто отважился бы гнать продукт с названием «водка» безнаказанно.

Мир отлично знал водку Смирнова, Бекмана, Штритера, коньяки и водку Шустова, Сараджева, Зимулина, Смородинова.

Годы советской власти прочно вытравили из памяти западного потребителя вкусовые качества русской водки. Но и до революции экспорт русской водки был приостановлен из-за введения в 1914 году сухого закона, принятого императором Николаем II на период Первой мировой войны.

Естественно, ни о каком значительном экспорте водки не могло быть и речи. Водка в СССР не выпускалась до 1923 года. На Западе допивали остатки царских запасов, эмигранты из России (Горбачев, Эрастов, Вольфшмидт, В.П. Смирнов) производили русскую псевдоводку из местного сырья. Даже если бы большевики и попытались начать экспорт водки сразу после революции, скорее всего, ничего бы у них не вышло.

Это конечно же было связано и с политической ситуацией, когда большинство стран Лиги Наций не желали признавать большевистскую Россию, хотя иностранцы, прибывавшие в СССР на работу или путешествуя, имели возможность ознакомиться и с самой водкой, и с местными традициями ее потребления.

Что касается огромного американского рынка, то тут в 20-30-е годы водку не пили по той простой причине, что весь алкоголь был под запретом из-за сухого закона (поправка к Конституции США № 23).

Ближе к началу Второй мировой войны экспорт русской водки был также крайне мал из-за того, что этот рынок был русскими прочно утерян, и новое поколение американцев просто-напросто не понимало или не хотело понимать вкуса водки.

К своему американскому триумфу «столп», как кратко называли жители США водку «Столичная» из-за сложности русского произношения, шла долгие годы. Сперва пить водку тут просто опасались, считая ее разновидностью лекарства, чем-то вроде карболки. Нюхать противно, а уж пить! Та же американская компания «Хюблайн», перекупившая в 40-х годах русскую марку Smirnoff (об этом в следующих книгах), пыталась всучивать ее американцам не как-нибудь, а под названием Whisky Smirnoff, называя «Белый виски, ни вкуса, ни запаха».

Переломить предубеждения западного человека о сути русской водки, сделать ее (в то время) неотъемлемой частью рынка крепких алкогольных напитков США помогли такие факторы, как американский сухой закон (Prohibition) 1919–1933 годов, Вторая мировая война (1939–1945 гг) и И.В. Сталин (1879–1953 гг).

«Советская водочная экспансия» в США начнется после смерти Сталина, при Никите Хрущеве, а прервется (казалось, что навсегда) во времена Михаила Горбачева.

Прощай, Сталин, но не водка!

В этой книге два главных героя – водка и Сталин. О водке будет и следующая книга. А вот Сталин…

Смерть его глубоко символична.

«1 марта 1953 года, – пишет историк Волкогонов, – ближайшие люди из его окружения разъехались со сталинской дачи в четыре часа утра. Был, по обычаю, ночной ужин. Пили, говорили и опять пили. Сталин теперь пил мало: только немного грузинского вина. Однако Хрущев утверждает, что «Сталин был довольно пьян…». Сталин вначале был в приподнятом настроении, затем пришел в раздражение; выговорил почти каждому из собеседников, особенно Молотову и Берии. Он был недоволен всем… В руководстве кое-кто считает, – жестко говорил Сталин, – что можно жить старыми заслугами… Ошибаются. Да, ошибаются!..»

После чего за столом, уставленным блюдами и напитками, «наступила гробовая тишина». От того, что Сталин никогда ничего не говорил просто так, от его угроз «холодело сердце».

Чем же был недоволен Сталин? Что соратники «не сохранили Югославию»? «Упустили Корею»? Не смогли разжечь пожар мировой революции в Персии, Индии, Китае, Японии? Не сумели сговориться о продаже за миллиард долларов Северного Сахалина?

Что в стране подняли головы вредители («дело врачей»).

Почему обо всем должен думать он один?

Сталин «обвел присутствующих медленным тяжелым взглядом, с усилием поднялся, бросил салфетку на стол и, сухо кивнув всем, ушел…»

Этот ужин оказался прощальным.

Повторюсь, есть версия, что Сталина отравил вечный тамада его застолий Лаврентий Павлович Берия. Как бы то ни было, легенда о новом Сальери захватила сознание многих литераторов. Дмитрий Карапузов в пьесе «Берия», пытаясь доискаться до причин смерти Сталина, на свой лад реконструирует события одного из дней марта 1953 года:

Берия. Вот яд. Дрожит проклятая рука.

А вот – противоядие.

(Входит Сталин).

Сталин. Лаврентий!

Чего ты испугался? Расскажи,

в чем виноват, какие преступленья

отяготить успели твой карман?

Иль в темных закоулках грешных мыслей

Скрыл замысел коварный от меня?

Все вижу по глазам твоим лукавым.

Я всех вас знаю, все вы хороши.

Берия. Мой господин, хозяин моих дум!

Да будет свет твоих очей сиять,

Как и доколе нам сияет солнце!

Да не зайдет оно за горизонт!

Задумался я о судьбе и смерти,

о связях между прошлым и грядущим.

Сталин. Честная мать, куда тебя поперло!

….

Ты пьян, Лаврентий? Что там у тебя?

Берия. Где?

Сталин. За спиной!

Берия. Которое? Вот это?

Сталин. Да! Что это?

Берия. Ах, это! Это – это…

Ну, как его… Вино.

Вино из винограда, чья лоза

Взлелеяна на родине твоей, о Царь Царей,

а гроздья налились в год нашей встречи!

Сталин. Сегодня разве праздник?

Берия. Праздник? Да.

Сегодня праздник у меня.

Сталин. Да что ты!

Какой-нибудь удачно засадил?

Врагу отрезал яйца? Хапнул втрое?

Какой такой «сегодня такой день»?

Берия. Мой день рождения.

Сталин. Пришла тебе охота

шутить. И с кем! Ты помнишь, сукин сын,

что сорок дней назад мы отмечали?

Наверно, что не помнишь, так был пьян.

Как с Молотовым пели вы в обнимку

Похабнейшие песни, а потом

Свалились в придорожную канаву,

Залитую водой, припоминаешь? Нет?

Как расторопность слуг вам помешала

В означенной канаве утонуть?..

Ну и так далее. Пьеса своеобразная. От чего умер Сталин – от яда ли Берии или от чего другого, можно только догадываться. Далее в пьесе появляются Хрущев, Молотов, Маленков и Жуков.

Жуков готов покончить с Берией.

Жуков. Готов ты умереть?

Берия. Умрешь ты первым.

Жуков. Нет, ты. На! На тебе еще. Ну, вот и все…

Маленков. Все, кончился наш Берия. Готов.

Хрущев. Тьфу. Вот тебе. Вот тебе, собака.

Гадюка, тварь, скотина и свинья!

Молотов…. А эту падаль, чтоб не осквернять

святую землю дорогой Отчизны,

мы на помойку выбросим. Пусть псы

его там гложут кости. Ну-ка, братцы,

давайте, уберите тут дерьмо.

(Маленков и Коганович уносят труп Берии).

Я прочитал эту фразу и вспомнил популярную частушку середины 50-х годов:

Как товарищ Берия

Вышел из доверия.

И решили на суде

Оторвать ему муде.

Нет Сталина – и развалилась, пошла вразнос старинная застольная гоп-компания. Остались только злоба, неутоленные амбиции и страх лишиться всего после смерти главного Тамады.

Жуков. Окончен бой. Теперь настало время

Шакалов и ворон.

(Уходит.)

Хрущев. Как дерзок он! Почтенья никакого

К чинам и званиям. А он-то кто такой?..

А дальше по ходу пьесы – Хрущев и Молотов кидают монетку: кому теперь править страной. Выпадает Хрущеву. Но пьеса – неблагодарный для цитирования материал, коль скоро речь идет о реальной истории. К сожалению, Дмитрий Карапузов пишет фамилию Каганович с «о», но уроженцу Екатеринбурга, где метрополитен не носил имени собутыльника Сталина, это простительно, тем более что ошибка не умаляет несомненных достоинств пьесы – «пьяные» детали сталинской речи подмечены достаточно правдоподобно.