Полведра студёной крови - Артем Мичурин

Красавчику же были неведомы все эти премудрости. Поэтому он легко и просто разорвал кхуям пятерых крепких взрослых манси, расположившихся на ночлег в небольшой юрте. Не оставил целой ни одной одёжки, стервец.

То были охотники, если судить по их оружию и сваленным в углу жилища тушкам и шкуркам. Не повезло им, повезло нам. Отличные широкие лыжи, много вяленого мяса и рыбы, сушёных ягод и грибов… Ткач был в восторге. Перетряхнув охотничьи котомки, мы нашли кучу бесполезных нам ловушек на зверьё разной масти и запчасти для их примитивного оружия. Долго размышляли, стоит ли задержаться, поскольку не обнаружили ни собак, ни саней, а это значит, что за охотничьими трофеями скоро пожалуют соплеменники пошедших Красавчику на корм. Собачья упряжка сейчас была бы очень в жилу, но хер его знает, сколько ждать. Между тем и у меня, и у Ткача уже зудело. Весёлая беспечная жизнь в двух днях пути на восток, и это после бесконечно долгих недель в тайге! Да ебись оно всё конём! Хотя насчет двух дней я погорячился. Привык мерить километры на плоской местности. Здесь же, в предгорьях, лес, конечно, был свободен от буреломов, но скользить по рекам и просекам – совсем не то, что подниматься и спускаться по горам, пусть даже и на лыжах. Подъём – это бесконечное петляние и переступание мелкими шажками там, где подниматься зигзагами нет возможности. А спуск – это далеко не весёлое скольжение по прямой, как мы выяснили опытным путём, улетевши пару раз в заснеженные, слава богу, расселины. Одним словом, на спуск уходило тоже дохера времени. Но главное – мы приближались к нашей цели. Осталось выяснить, стоило ли оно того.

Заночевали на обратном склоне безымянной горы, где не так свирепствовал ветер и нашлась подходящая расселина. Накидали поверх неё нарубленных заранее берёзок и еловых лап. Из них же сделали подстилку и легли возле костра жопа к жопе. Проснулись же мы совсем в другой компании.

Манси было штук десять. Разбудили они меня ударом обрезиненного приклада моей же винтовки по голове. Идиоты! Это же как гвозди «ПНВ» заколачивать – башке ничего, а оптика на «Винторезе» полететь может. При этом один из них сидел у меня на ногах, двое держали руки, а четвёртый вязал. Спеленав нас с Ткачом, как младенцев, наши упакованные тушки манси привязали сзади к своим саням и отправились в путь. Я рёбрами пересчитал все ледышки по дороге в деревню. Хорошо, их было не так много, а вот Ткачу не подфартило. Он несколько раз переворачивался лицом вниз, и кроме того, что вдоволь нажрался снега, проверил своей физиономией крепость уральского льда. По-моему, ему даже зуб выбило. Хотя через распухшие губы не понять.

– Ну и рожа у тебя. – Я сел поудобнее и принялся рассматривать напарника в свете совсем неяркой лампадки, чадящей вонючим жиром.

– Рожа заживет, а вот головы у этих блядей обратно вряд ли прирастут, когда я им их оторву. – Ткач сплюнул красным на плетёный пол юрты.

Почему нас не убили сразу? Это был второй по важности вопрос, который волновал меня сегодня. Первый – как отсюда свалить. Над этим я и работал, вертя во все стороны головой, когда вместе с облаком морозного воздуха в юрту вошли пятеро вооружённых короткими копьями молодых и один старый манси с какими-то плетёными верёвочками в руках. Он мне сразу напомнил того шелудивого шамана из Подгорного лога. Такая же хитрая морщинистая морда, и тоже небось служитель культа. Но оказалось, я ошибся. Этот был аж целым вождём, а шаманом тут подрабатывал его сын – молодой и наглый, ухмыляющийся в углу. Неплохо семейка бездельников устроилась. Мамаша, поди, всему племени целебные благовония впаривает за пойманную рыбу и добытую дичь.

– Твоя глюпый человека совсем плехо себя вести. Глюпый человека Куль-Отыр дружит. Куль-Отыр порвал много насых человека. Нуми-Торум сердица. Нуми-Торум требовай к себе твоя глюпый человека, – затараторил старик.

– Бля, я говорил, твой уёбок нас до добра не доведёт, – сверкнул глазами в мою сторону Ткач. – Теперь порешат нас из-за него. Надо было пристрелить мутанта ещё в Соликамске.

– Сделать это без голов им будет трудно, Алексей. Или ты уже берёшь свои слова обратно?

– Но если твоя глюпый человека позовёт Куль-Отыр утром в амбар-юрта, Йир будет не больна. Щохри в башка. – Вождь вынул из рукава костяной обоюдоострый нож и помахал им перед моим носом. – Не позовёт – Ийр будет осень, осень хатнэ.

– Что он лопочет? – скривился Ткач. – Нихуя не понимаю.

– По-моему, предлагает сделку: Красавчика в обмен на лёгкую смерть.

Ткач ничего не ответил. Не сомневаюсь, он легко бы променял и голову Красавчика, и мою, но только не на собственную смерть. Даже на лёгкую. Это там, в Соликамске, он мог прожигать жизнь, растрачивать и пускать под откос, потому что конец её был в призрачной дымке. А здесь он будет за неё цепляться зубами, рвать за неё глотки, ломать шеи. А я постараюсь ему в этом помочь. И не из альтруизма. В одиночку тут не выжить, да и вообще друг Лёха – мой ходячий ключ.

Утомившись от долгого ожидания своей участи, я, кажется, немного поспал. А мой напарник после безуспешных попыток высвободиться из пут как-то сник, но глаз, похоже, не сомкнул.

Когда за нами пришли, было уже темно. Или ещё темно. Подталкиваемый острыми копьями в задницу и влекомый крепкими руками в темноту, я особо не сопротивлялся, выбирая момент, когда врагов станет меньше, а верёвки хоть чуть-чуть ослабнут. Вели нас недолго. Довольно большое сооружение, которое и называлось амбар-юрта, было возведено на отшибе стойбища манси и освещалось снаружи двумя воткнутыми в снег факелами. Внутри, прямо по центру, на перекладине, закреплённой в двух продолговатых идолах с вытаращенными глазами и разинутыми ртами, висел большой котёл, в котором уже парила вода. Рядом на столе стояло ещё несколько котелков, мисок и чаш. Нас с Ткачом толкнули в угол и поставили на колени рядом с молодым парнем из местных. Его же, наоборот, подтянули к костру, но перед этим всем троим на шеи повязали несколько верёвок разной длинны.

– Да вы совсем тут охуели. – Мой напарник дёрнулся, но, почувствовав у горла острие копья, затих.

Тем временем сынок вождя зажёг чагу и принялся окуривать дымящим грибом голову паренька. Затем шаман взял щохри и надрезал у жертвы шею за ухом. При этом его помощник подставил одну из чаш и начал собирать кровь. Несколько раз эти милые парни повторили данную процедуру с различными частями тела несчастного, постепенно перейдя от надрезов к отсечению шматов, годящихся на приличный шницель. Они буквально кромсали беднягу заживо. Тот сначала мычал сквозь кляп, а потом затих. Куски мяса складывали прямо в большой кипящий котёл, а всякие обрезки – в котелки поменьше.