Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

– Ты ее еще блином назови, – шипела на него Женька, перекладывая Ладку ему на руки. Пятница. Вечер. После целой недели баталий с далеко не самой спокойной девочкой на свете Женя была готова залезть на потолок – или убежать к Анне играть в преферанс. Слава богу, Анна хоть приплыла обратно на родину, загорелая и посвежевшая. И теперь все должно пойти по старому, по привычному кругу. Старые подруги снова все вместе. По-старому ли?

Анна, ее дети, муж и ее теперь уже полностью оплаченный дом окнами на Строгинский затон – все шло по-старому, включая пятницы, но потом Матгемейн затеял зачем-то ремонт. Казалось бы, ремонт, чего тут такого? Переклеит обои, перекрасит потолки, полы заменит. Молодец? Ан нет. Анна при виде ремонта побледнела, а потом побежала к Нонне в панике – выяснилось, что Матгемейн хочет, чтобы у них с Анной тоже родился ребенок.

– Он хочет ребенка! – кричала Анна, бегая по Нонниной малюсенькой кухне, фактически бегая по потолку. – Хочет ребенка. Чтобы я родила его! Я! У меня будет еще один ребенок! Четвертый!

– Ну, он молодой парень, что же в этом странного?

– Ребенок! Рыженький! О господи, а может быть, потом и пятый, – по тону, которым Анна это произнесла, было сложно понять, она радуется или паникует.

– Ну, ничего, ничего. Справитесь. Привезешь себе в помощь еще одну свекровь, ирландскую!

– Издеваешься? – воскликнула Анна.

– Ну, успокойся. Долги вы все отдали. Деньги у него есть, – перечисляла Нонна, а затем посмотрела на Анну с подозрением. – Ведь есть же?

– Я просто нервничаю! Все только-только наладилось, я боюсь перемен.

– Он что, хочет ребенка прямо сейчас?

– Нет, не сейчас, – чуть выдохнула Анна. – Но он его хочет! Завтра. Следующей весной. В любой момент! Хочет дом купить за городом. Господи, я не знаю, как все это перенести. Столько планов. – Анна пила чай и взахлеб делилась с Нонной страхами, которые кому понять, как не ей – той самой подруге, что стояла рядом, когда хоронили Володю, когда Анна осталась одна с детьми и казалось, что жизнь кончена и никогда уже не начнется вновь.

Ванька снова частенько появляется в Аннином доме, но Полина Дмитриевна больше не прячет от него продукты, хотя и ворчит, что год в армии – это слишком мало, чтобы сделать мужчину из такого балбеса, как Аннин брат. Ванька появляется с Ладушкой в коляске, и хотя вроде как баба Ниндзя тут ни при чем – не ее же внучка, но сидеть с Ладой она все же соглашается – периодически. Машенька ей помогает. Маше девять лет, и, кажется, она считает, что Лада – это такая суперприкольная версия живой куклы, в которую можно играть. Она раскладывает платья и носочки и разговаривает с девочкой вслух.

Жене же, напротив, совершенно все равно, в какое платьице Лада одета и одинаковые ли у нее носочки. С красными от недосыпа глазами, мечтающая о том дне, когда сможет снова выйти на работу, Женя всегда рада сбагрить Ладу кому-то хоть на пару часов.

– Ты же так хотела никогда больше не оставаться в одиночестве! – иронизировала Нонна, теперь уже не просто подруга, а крестная мать Ладушки.

– Одиночество? О, я тебя умоляю. У меня в ушах звенит от ее криков. «В обеих, между прочим, ухах», как у домомучительницы из Карлсона. Голосом Ладка явно пошла в Ваньку! – мотала головой Женя.

– Или в Аньку, – вздыхала Нонна, принимая крестницу на руки.

Да уж, поводов для вздохов хватало. Нонна и все остальные постоянно воевали с Ванькой по поводу того, как надо и как не надо воспитывать ребенка. К примеру, Нонну чуть обморок не хватил, когда она увидела, как Ванюшка делал с Ладой гимнастику для малышей.

– Ты же буквально подвешивал ее за ноги головой вниз! – Нонна сверлила его взглядом, взывая к совести.

– А Оладья хохочет, – пожимал плечами Ванька.

– Сам ты – оладья! – рычала Женька. Ванькины глаза тоже были красными от недосыпа. Он устроился работать охранником по ночам. Женя лично была просто уверена, что он таким образом выскользнул из цепких Ладкиных ручонок по крайней мере на ночное время.

– Небось дрыхнешь там, у себя на посту, – ворчала она.

– Ага, конечно! – обижался Ваня. На самом деле он мог бы на посту и поспать, но, придя из армии, Ванька вдруг с невероятным упорством взялся за учебники по программированию. Работа охранника, понимаешь, не удовлетворяла его амбиций. Ну что ж… Мечты-мечты. Лично Нонна сомневалась в том, что у Вани хватит усидчивости, чтобы чего-то достичь. В самом деле, он же – не Олеся!

Так уж получалось, что из всех них единственным человеком, который действительно хотел чего-то до умопомрачения, всегда была Олеся. Никто не знает, как она рождается, эта испепеляющая страсть, толкающая человека под локти, под колени, заставляющая делать все, что угодно, лишь бы приблизиться к желаемой цели. Но она горела как свеча, и свет от этой свечи становился все ярче с каждым днем. Ее премьера прошла без особого шума, но через полгода вдруг вернулась к ней рикошетом – неожиданно ей присудили премию за лучшую женскую роль.

Олеся к тому моменту уже почти забыла о том, как бегала голой по крыше, как почти целый год жила на одних только йогуртах. Она снималась в своих двух сериалах, была полностью в них погружена и сводила с ума Максима, репетируя перед зеркалом в коридоре. Ее стали узнавать. Это бесило мужа еще больше, а Олеся переживала из-за того, что ежедневный грим портит кожу.

Ей предлагали проекты. Она всерьез раздумывала над предложением сняться в «Последнем герое», но склонялась к тому, чтобы отказаться: тяжело это, причем и физически, и морально. И к тому же придется на время оставить другие проекты. Еще у Олеси завелся собственный агент, и на тумбочке лежало четыре непрочитанных сценария фильмов, где ее бы хотели видеть звездой или в крайнем случае в роли второго плана. Но премия – это было что-то из области фантастики.

Олеся держала ее в руках и думала о том, что ожидала чего-то более тяжелого, весомого – не эту странную пластмассовую фигурку. Стоя на сцене, Олеся буквально чувствовала горящий взгляд своего мужа, прикованный к ней. Сойдя со сцены, она не знала, что ему сказать и куда деть статуэтку. В маленькую сумочку премия не влезала.

– Я не могу в это поверить, – прошептал Померанцев на ушко своей жене. – Лучшая женская роль? Ты?

– Думаешь, я с кем-то переспала ради этого? – усмехнулась Олеся.

– У этого жюри просто ужасный вкус, – пожал плечами Померанцев. – И потом, обнаженка и трагедия – как раз то, что все они любят. Самое ужасное…

– Что? Что самое ужасное? – Олеся смотрела на своего мужа, до сих пор не понимая, что же именно удерживает их рядом друг с другом, таких бесконечно разных. Померанцев хмурился.