Красный Марс - Ким Робинсон

— Полин, открой, пожалуйста, мой файл с конституцией.

Он добавил несколько заметок в файл, который создал совсем недавно: «Федеральный совет, прямые инициативы, слабый парламент, местная независимость (особенно в вопросах культуры)». В любом случае есть над чем подумать. Просто еще немного данных в гущу его мыслей. Когда он записывал их, это каким-то образом помогало.

Он продолжал путь, помня о спокойствии дорожных строителей, о том, как странно они совмещали в себе инженерное искусство и мистицизм. Теплота, с какой они приняли его, не была для Буна чем-то само собой разумеющимся — так случалось не всегда. Например, в арабских и израильских поселениях его принимали довольно сухо, вероятно, из-за его антирелигиозной позиции и того, что на это их настраивал Фрэнк. Встретив однажды арабский караван, Джо пришел в изумление, узнав, что здесь верили в то, что он запретил строить мечеть на Фобосе, а когда он заявил, что никогда даже не слышал о таких планах, арабы лишь таращились на него. Он был совершенно уверен, что это были происки Фрэнка, — через Джанет и других до него дошли сведения, что тот частенько таким образом чернил его имя. Значит, действительно существовали группы, относившиеся к нему с прохладцей, — арабы, израильтяне, команды ядерного реактора, кое-кто из международных руководителей… группы, имевшие собственные серьезные, но узкие программы, люди, которые противились его более широким перспективам. К сожалению, таких оказалось немало.

Сбросив задумчивость, он осмотрелся и с удивлением обнаружил, что из середины Меласа открывался такой вид, будто он, Джон, находился где-нибудь на северных равнинах. Великий каньон в этом месте достигал двухсот километров в ширину, а кривизна планеты была настолько резкой, что и северные, и южные стены каньона, все их три вертикальные километра, оказались полностью скрыты за горизонтом. Лишь на следующее утро северный горизонт раздвоился, разделившись на дно каньона и огромную северную стену, которая также делилась надвое ущельем короткого каньона, соединявшего Мелас и Кандор. И только когда Джон заехал в широкую расселину, ему предстал вид, который, как думалось ранее, и должен открываться в долинах Маринер: по обе стороны от него выросли истинно исполинские стены, темно-коричневые скалы, иссеченные бесконечными грядами и оврагами. У подножия стен валялись осколки камней, упавших в далекой древности, разрушенные уступы ископаемых побережий.

В этой расселине швейцарская дорога представляла собой линию ретрансляторов, извивающуюся между холмами-останцами и арройо, так что казалось, будто Долину монументов перенесли на дно каньона, который был вдвое глубже и впятеро шире Гранд-Каньона. От этого вида так захватывало дух, что Джон не мог сосредоточиться ни на чем другом и впервые за все свое путешествие проехал целый день, ни разу не включив Полин.

Выбравшись из поперечной расселины на севере, он оказался в огромной низине каньона Кондор. Теперь ему чудилось, будто он ехал по гигантской копии Цветной пустыни[59], где все делилось на слои, повсюду виднелись полосы пурпурных и желтых отложений, оранжевые дюны, красные эрратические валуны, розовые пески, темно-синие балки — это была поистине фантастическая, причудливая местность, и она попросту сбивала с толку. Из-за всех этих диких цветов трудно было понять, что есть что, насколько оно большое и как далеко находится. Гигантские плато, которые, казалось, преграждали ему путь, оказывались изогнутыми пластами далеких утесов, а небольшие валуны возле ретрансляторов на самом деле были великанскими останцами, которые приходилось объезжать по полдня. А в закатном свете все цвета сияли, охватывая весь марсианский спектр. Они словно с силой пробивались из скал, все — от бледно-желтого до темно-пурпурного. Каньон Пандор! Он решил обязательно вернуться сюда позже и хорошенько его изучить.

На следующий день он уже ехал по покатому склону северной дороги в Офире, которую швейцарская команда проложила в прошлом году. Вверх, вверх и вверх, а затем, так и не увидев вдалеке краев, он покинул каньоны, миновав сводчатые полости цепочки Ванга, а затем по старой знакомой равнине, взяв курс по широкой дороге вдоль близкого горизонта, рядом с Чернобылем и Андерхиллом. А на другой день он уже двигался на запад, на пути в Эхо-Оверлук, новый штаб программы терраформирования, построенный Саксом. Его путешествие длилось неделю, и всего он проехал 2 500 километров.

Сакс Расселл уже вернулся из Ахерона в свою обитель. Теперь у него была власть, не вызывающая никаких сомнений, данная ему УДМ ООН десять лет назад как ведущему ученому в области терраформирования. И, разумеется, эти десять лет во власти подействовали на него. Он упросил ООН и международные фонды помощи построить целый городок, который служил бы главным штабом программы терраформирования, и расположил его в пятистах километрах к западу от Андерхилла, на краю утеса, который образовывал восточную стену каньона Эхо. Это был один из самых узких и глубоких каньонов на планете, а его восточная стена по высоте превосходила даже южный край Меласа. Для строительства был выбран вертикальный базальтовый утес высотой в четыре тысячи метров.

На его вершине не виднелось почти никаких признаков нового городка: на земле — лишь несколько бетонных коробок, разбросанных тут и там, а на севере поднималась струйка дыма, исходящего от реактора Риковера. Но когда Джон, выбравшись из марсохода, залез в одну из коробок возле края каньона и спустился одним из лифтов, расположенных внутри нее, масштаб города стал более явным — он проехал вниз пятьдесят этажей. А спустившись, обнаружил там и другие лифты, которые могли опустить его еще ниже, и они работали целыми сериями, доходя до самого дна каньона Эхо. Если предположить, что один этаж занимает десять метров в высоту, то здесь можно было разместить четыреста этажей. Пока, правда, не все места были заняты, и большинство комнат, построенных к этому времени, сосредоточено в верхних двадцати метрах. Помещения Сакса, к примеру, находились весьма близко к вершине.

Его комната для встреч представляла собой большой открытый отсек, западной стеной которого служило длинное окно во всю высоту от потолка до пола. Когда Джон вошел в комнату, надеясь отыскать там Сакса, стояла середина утра. Окно здесь было почти прозрачное, и далеко-далеко внизу можно было различить дно каньона, все еще наполовину скрытое в тени, и там в солнечном свете, намного ниже, располагалась западная стена Эхо, а за ней — величественный склон купола Фарсида, восходящий к югу. На втором плане был виден сам невысокий купол, а слева от него, проткнув горизонт, высился фиолетовый плоский конус горы Аскрийской, самого северного из крупнейших вулканов.

Но Сакса в этой комнате не было, и, насколько знал Джон, в это окно он никогда не смотрел. А сидел в соседнем помещении, где располагалась лаборатория. Теперь он походил на лабораторную крысу сильнее, чем когда-либо прежде, — сгорбил плечи, подергивал бакенбардами, глядел в пол, говорил компьютерным голосом. Проводя Джона по лабораториям, он то и дело наклонялся вперед, всматриваясь в экраны или в вычерченные линиями дюймовки, и говорил с Джоном через плечо, несколько отвлеченно. Помещения, которые они миновали, были заставлены компьютерами, принтерами, мониторами, книгами, рулонами и пачками бумаги, дисками, масс-спектрометрами, инкубаторами, газоотводами, длинными лабораторными столами с различными аппаратами, целыми библиотеками. И везде, где только можно, стояли растения в горшках, большинство из которых имели вид не поддающихся распознаванию выпуклостей, колючих суккулентов и им подобных. Они казались опасными и ядовитыми грибками, захватившими все вокруг.

— Какой у тебя беспорядок в лабораториях, — заметил Джон.

— Да у нас вся планета — одна большая лаборатория, — ответил Сакс.

Джон рассмеялся и, убрав ярко-желтый кактус со стола, сел. Люди говорили, что Сакс больше не покидает этих комнат.

— Над чем сегодня работаешь?

— Над атмосферой.

Ну разумеется. На этой проблеме Сакс заработал себе нервный тик. Все тепло, которое они производили и подводили к планете, утолщало атмосферу, но все их попытки установить определенный уровень углекислого газа, наоборот, утончали ее. И в то время как химический состав воздуха постепенно становился все менее ядовитым, он так же все меньше походил на тот, что был в теплицах, поэтому все остывало и процесс замедлялся. И так во всем — отрицательные последствия наступали наряду с положительными. Пока никому не удавалось сложить из всех этих факторов какую-либо стоящую программу, которая удовлетворила бы Сакса. Поэтому он решил прибегнуть к единственному своему способу — создать ее самому.

Он шагал по узкому проходу, оставшемуся между приборами, убирая стулья с дороги.