"Сатурн" почти не виден - Василий Ардаматский

— Кто там? — спросил он уверенным хозяйским голосом.

— Дмитрий Петрович дома? — спросили из-за двери.

— Он уехал в Москву, — ответил Зилов. — Будет завтра часам к двенадцати.

Голос за дверью помолчал и спросил:

— Вы не можете передать ему письмо от сына?

— Лучше сделайте это сами завтра, — сказал Зилов.

— Это невозможно, — послышалось из-за двери. — Я ночью улетаю за границу.

Зилов вспомнил, что хозяин дачи ждал письма от сына, подумал, что не взять письмо нельзя — это будет подозрительным хамством, — и поднял крючок.

В кухню вошел хорошо, даже щеголевато одетый мужчина лет тридцати пяти. Зилов чуть посторонился, чтобы пропустить его и прикрыть дверь, но в следующее мгновение он уже лежал ничком на полу с вывернутыми за спину руками. Через кухню какие-то люди пробежали в комнату, где был Леонов.

«Что в таких случаях рекомендует делать инструкция самбо? — лихорадочно вспоминал Зилов. — Ага, удар ногами». Собрав все свои силы, он наугад резко двинул ногой в сторону. Но удар пришелся по воздуху, и тотчас нога его оказалась больно прижатой к полу.

— Сопротивление бесполезно, — услышал он спокойный голос. — Весенин, обыщи его и свяжи.

Чьи-то проворные умелые руки ощупали его, вынули из кармана брюк пистолет.

Спустя час их уже доставили в Москву, и Аксенов приступил к допросу.

Первым он допрашивал Леонова, который показался ему более податливым. И он не ошибся. Леонов сразу рассказал все: и про беглого своего отца, и про маму-портниху, и даже о своей несостоявшейся свадьбе в Витебске. Рассказал он и о том, как их завербовали и как Зилов ударил его по физиономии, когда после приземления он предложил ему уехать в Сибирь и спрятаться. Он откровенно заявил, что без Зилова вообще пропал бы сразу.

— Зилов, он знает всякого побольше меня, — сказал он. — Он еще в школе был на первом месте, и начальство его уважало.

— Откуда он, Зилов, из пленных?

— Нет, родом из города Осиповичи, это километрах в ста от Минска.

— Кто его родители?

— Он говорил, что его отец — железнодорожник и будто в первые дни войны добровольно ушел в Красную Армию, а про мамашу его ничего не знаю.

— Она жива?

— Кажется, жива. Я раз видел, как он отправлял по почте деньги кому-то в Осиповичи, может, как раз матери и отправлял.

— Кто готовил ваши документы?

— Есть там такой спец, Щукин его фамилия.

— Он из пленных?

— Не знаю… — Леонов хотел было рассказать о Щукине то, что он рассказывал Зилову, но сообразил, что это не говорит в его пользу, и промолчал.

— Кто такой Доктор?

— Старший лейтенант Фогель, начальник школы и начальник связи.

Аксенов с брезгливым любопытством смотрел на сидевшего перед ним парня, у которого от страха отвисла нижняя губа, и он поминутно подправлял ее рукой. «Туго у них с кадрами, — думал Аксенов, — если они вынуждены полагаться на такую шваль». И продолжал допрос:

— Диверсии в вашу задачу входили?

— Про них говорили, но задания не дали. Пока мы проходим по первому отделу — только разведка.

— Зилов на рации сам работает?

— Может, но плохо. Радистом при нем официально числюсь я.

— Шифр знаете оба?

— Да, только я шифрую очень медленно. Когда Леонова уже уводили, он вдруг обернулся и крикнул:

— Нас расстреляют?

Аксенов ему не ответил. Леонова так качнуло, что конвойный вынужден был подхватить его под локоть.

— Сопляк! — вслух произнес Аксенов, когда дверь за Леоновым закрылась.

Привели Зилова. Он сел на стул, спокойно оглядел кабинет и остановил холодный, выжидательный взгляд на Аксенове. Но тот начинать допрос не торопился. Сколько уже их, таких вот, разных и всяких, за войну побывало перед ним! Были и сильные натуры, с которыми приходилось немало возиться, прежде чем они, внутренне опустошенные, превращались в покладистых и трусливых, клянчащих пощады. Аксенов уже знал, что сила таких держится только на их личном характере и важно отыскать в этом характере главную слабину, и тогда вся фанаберия слетает с человека, и он оказывается голым перед самим собой. За всю войну только один раз ему пришлось иметь дело с вражеским агентом, который действительно руководствовался совершенно ясными и твердыми идейными побуждениями. Это был выкормыш из белогвардейской эмигрантской семьи, которому, что называется, с молоком матери привили звериную ненависть к советской власти, к большевикам, ко всему, что выбросило на задворки мира семью блистательного офицера свиты его величества. И как ни был опасен тот тип, Аксенов обращался с ним, если можно так выразиться, с уважительным любопытством. Глядя сейчас на Зилова и еще не начав допрос, Аксенов уже знал, что этот парень всего лишь с характером, и, очевидно, сильным, и что ему предстоит повозиться с ним терпеливо и долго, чтобы «взорвать» его изнутри.

— Фамилия, имя, отчество? — спросил Аксенов.

— Зилов Сергей Петрович, — последовал спокойный ответ.

— Это все настоящее или производство господина Щукина?

Зилов понимающе улыбнулся.

— Нет, все настоящее. А по господину Щукину я имею все другое.

— Как звали вашего отца?

— Петр Михайлович.

— Вы не хотите его повидать? Лицо Зилова дрогнуло. Именно только лицо. А глаза испуганно метнулись сверху вниз.

— Не-ет, — с запинкой ответил он.

«Так, — подумал про себя Аксенов, — здесь уже имеется первая щелочка, попробуем ее расширить…»

— Каким же трусливым ничтожеством должен быть сын, не желающий видеть своего родного отца — заслуженного фронтовика, который ушел на войну, чтобы защищать свободу и честь своего сына!

— Поэтому и не хочу, — тихо, но твердо произнес Зилов.

— Значит, вы знаете, что в отличие от отца — защитника Родины — вы стали ее изменником, предателем, врагом, батраком у гитлеровских бандитов?

— Это вопрос очень сложный, — глядя Аксенову в лицо, ответил Зилов. — Как вы про немцев говорите, так же они говорят про вас. А ведь и они такие же люди, только у них свои задачи, а у вас — свои. А такие, как я, во всех случаях являются только мелкими исполнителями.

— Мелкий подлец вы, Зилов, а не исполнитель.

— Возможно, — индифферентно произнес Зилов, пожав плечами.

— Чем вы занимались до войны?

— Всякой всячиной. Главное, пожалуй, киномеханик. Сперва в осиповичском клубе, потом — на передвижке.

— Сколько зарабатывали?

— Ерунду. И это не имело никакого значения. На харчи хватало, — нагло улыбнулся Зилов.

— За идею, значит, работали?

— Просто очень любил кино.