Жребий брошен - Егор Александрович Токарев

Легионеры сражались, поливая лесной дерн под ногами алыми брызгами. Шеренги сминались одна за другой. Дикари непрекращающейся волной прибывали из глубины леса. Квинт рубил, колол, рвал. Его щит был разбит. Он подхватил другой с тела убитого товарища и продолжал драться за свою жизнь, забыв обо всем кроме животного желания жить.

Удар по голове опрокинул его на землю. Он попытался подняться, но новый удар выбил из глаз искры, лишив на секунду сознания.

Квинт открыл глаза. Повсюду люди рвали друг друга на части. Это больше не походило на сражение в его понимании, вокруг разворачивалась настоящая бойня. Разрозненные группки отбивались обломками мечей от наседающих отовсюду варваров. Над головами сражающихся метались ужасные крики, отражаясь от сросшихся крон деревьев демоническим хохотом.

Откуда-то сзади послышались звучные команды, настолько обыденные и знакомые посреди этого кошмара, что гнетущее отчаянье отступило.

– К знамени! Собрать строй! Центурионы, разбиться по секторам! Держаться!

Это был голос отца Квинта. Вне всяких сомнений только он мог спасти тех, кто еще не полег под сенью этих проклятых деревьев. Квинт собрал остатки своих сил и пополз на голос, для него это был, словно маяк для попавшего в шторм корабля.

Пальцы загребали влажный маслянистый дерн, цель становилась все ближе, как внезапно чьи-то руки перевернули его, сомкнувшись на горле. Перед лицом Квинта появился звериный оскал дикаря, обезображенный десятками черных линий татуировок, сплетающихся в отвратительный узор древних рун.

Квинт, повинуясь инстинктам, также сжал горло варвара. Теперь двое людей с ожесточением душили друг друга посреди пляски смерти.

Через секунду дикарь захрипел и повалился на Квинта, придавив того своим телом. Сил подняться не было, шевелится тоже. Казалось, что остается только лежать, созерцая темные стволы деревьев, и ждать смерти.

Кто-то отодвинул труп с груди Квинта. Потом сильные руки подняли его и, поддерживая, потащили вперед.

– Он жив! – прокричал неизвестный спаситель. По голосу он узнал в нем одного из центурионов.

Они приближались к строю легионеров, отбивающих волну за волной атаки свирепых лесных жителей. За спинами солдат угадываясь фигура отца с перевязанной головой. Легат командовал своими людьми, сжимая одной рукой меч, а другой знамя легиона.

Легионеры расступились, пропуская Квинта. Тот уже мог идти самостоятельно и приблизился к отцу.

– Не время умирать, сын! Надо еще спасти легион! Умереть можно потом! Ты готов?

– Да… да, – к Квинту вернулось самообладание. Сила вновь влилась в руки, а ноги почувствовали под собой почву.

– Вот и отлично! В строй, легионер!

– Так, точно! – он схватился за меч на бедре, но обнаружил лишь пустоту. Похоже, клинок остался лежать где-то там, погребенный под телами.

– Ничего не потерял? – проговорил спасший его центурион, передавая знакомое оружие.

Квинт кивнул и устремился в строй солдат, на который продолжали накатывать толпы варваров.

– Все сюда, закрыть бреши! Держать строй! – гремел голос отца. На призыв со всех сторон стекались разрозненные подразделения, вливаясь в общий фронт.

Квинт сжал клинок.

Казалось спустя долгие часы прозвучал сигнал к отступлению. Потрепанные когорты начали отходить. Все понимали, что если сломать строй, то до выхода не доберется никто. Сжав зубы, сузив заливаемые багровым глаза, солдаты пятились. Набегающие дикари встречали ожесточенное сопротивление, жаждущих спасения людей.

Лес выпустил их. Но не всех. Спасшиеся солдаты ручейками вытекали из под полога непроглядной чащи, вместо стройных когорт, несколько часов назад ступивших под кроны деревьев, лес покидали люди в измятых доспехах, обезумевшие от дикой бойни. Легион уже не напоминал сверкающую машину. Он был похож на израненного зверя, потерявшего половину морды и пару лап. Дикари не стали преследовать отступающих в лагерь. Раненых несли их товарищи. Мертвые остались в лесной чаще, чтобы послужить кормом диким зверям и диким людям.

Квинту повезло остаться в живых после этой бойни, которую в будущем назовут самым грандиозной военной неудачей Республики за последнюю сотню лет. Его отец – легат легиона получил стрелу в плечо и потерял глаз. Рана на голове оказалась не смертельной, в отличие от более легкого на вид ранения в плечо. Многие стрелы дикарей были отравлены сильным ядом, секрет производства которого, как и рецепта противоядия никто кроме них не знал. Отец умер в ужасных муках, как и многие солдаты его легиона, сжигаемые изнутри колдовской отравой. В последние дни он почти не мог говорить и лишь стискивал зубы от мучительной боли в разлагающейся руке.

В некотором роде старому легату повезло отправиться в царство мертвых до того, как в позорном провале военной кампании объявили именно его. Магистрат и Сенат открестились от своих промахов, спустив всех собак на того, кто уже не сможет опровергнуть обвинения. Теперь Вечный Лес ассоциировался с позором военной машины Республики и с именем отца Квинта, ответственным за это. Возможно, именно поэтому, молодой человек в скорости и покинул родной легион, пытаясь безупречной службой и отвагой обелить свой род.

Квинт вздрогнул, очнувшись от плена прошлого. Воспоминания метались в такт пламени лагерного костра, сердце бешено колотилось. Солнце должно было встать менее чем через час, и отдохнуть в эту ночь уже не удасться. Тем не менее, он все же забрался в свою палатку и попытался уснуть. На войне быстро учишься ценить каждую минуту покоя.

XVII

Септим Юний.

Центральная провинция Терцея.

Хион.

Юний открыл глаза. Вокруг властвовала темнота, смешанная с духотой летней ночи. Сердце бешено колотилось в груди, дыхание было поверхностным и частым, взмокшие седые волосы прилипли ко лбу. Септим попытался глубоко вздохнуть. Боль стальными тисками сжала тело, и на пару мгновений генералу показалось, что сердце остановилось. Он окоченел на ложе в то время, как клинок боли кромсал его грудь. Горло перехватил спазм, и вместо стона из него вырывалось лишь слабое сипение. Через несколько секунд слабость отступила, и все прошло. Он с трудом скинул ноги с кровати на пол роскошной резиденции:

«Нет! Мое время еще не пришло, я уйду лишь когда завершу все, что начал!»

Генерал вновь откинулся на влажные простыни, но спать совсем не хотелось. Судя по небу за окном, была глубокая ночь, лишь через несколько часов трубы запоют подъем, и жизнь вновь заструится вокруг него.

На военном совете, состоявшемся после приема послов из Мерийского султаната, было решено, что армии просто необходимы припасы из Трира. Собственные запасы легионов стремительно подходили к концу, а надежда на пополнение в Хионе угасла. Юний считал, что нет на войне более неблагодарного и кровавого дела, чем штурм крепостей. Во время прошлых своих компаний