Пограничники - Анатолий Марченко

В том бою молодой Строкач раздобыл первый военный трофей — великолепный маузер. Хотел отдать его командиру, но тот сказал, что солдатский трофей всегда приносит боевую удачу и нельзя с ним расставаться. Вернулись домой, и тут Баранов увидел: на плече его партизана проступала через одежду кровь.

— Ты ранен?

— Нет, товарищ командир, это винтовка разбила, когда по тайге шли.

— Что же не сказал ты, парень, разве можно было такую боль столько часов выносить?

— Постеснялся тогда. Не до меня вам было.

— А после боя чего молчал?

— Решил дотерпеть.

— Силу воли проверял, так я понимаю, — сказал Баранов. — Ну молодец, Строкач, будет из тебя настоящий вояка. А винтовку больше не носи. Воюй со своим маузером, он полегче. Подрастешь, отъешься, тогда и трехлинеечку возьмешь. Если, конечно, к тому времени война не кончится.

Не скоро кончилась на Дальнем Востоке война — много позднее, чем в Европейской России. И до полной победы над белогвардейцами и интервентами воевал молодой партизан Тимофей Строкач.

Летом двадцатого, когда отошли в Забайкалье главные партизанские силы, ворвались в село японцы. Началась расправа, первой запылала школа, потом несколько домов партизан. Среди крика и плача женщин и детей два десятка арестованных односельчан прошли по улицам.

Но к вечеру вернулись отец и брат Филипп, помогли заложникам ускользнуть от японцев. А Тимофей со сверстниками Родей Сущенко и Юхимом Моисеенко, всего человек двадцать, задумали отомстить.

Вспомнили, что стоит вражеский бронепоезд в распадке, у пустынного разъезда, где Тима работал грузчиком когда-то, а в тупике приткнулась нагруженная лесом платформа…

Быстро пробрались туда.

— Ну, хлопцы, взяли, — тихо скомандовал Тима, — еще взяли. Пошла, родная!

Сначала со скрипом, тихонько, потом все быстрее покатилась тяжелая платформа под уклон. Уже вдали раздается торопливый перестук колес с рельсами. И вот лязг ломающегося железа, тяжелый удар донесла земля, и вслед взрывы, выстрелы.

Побледневшие, но решительные парни переглянулись:

— Каюк бронепоезду! Будут, гады, помнить село Белая Церковь…

Когда образовалась комсомольская ячейка, секретарем выбрали Тимофея Строкача. Его и еще нескольких хлопцев и девчат принимали в РКСМ на первом собрании. Принять-то приняли, а за членскими билетами все никак не могли собраться ни секретарь сельской ячейки, ни его комсомольцы. Все добровольцами пошли в чоновский отряд, и дел хватало.

Днем, поставив тут же винтовки, работают ребята по ремонту железной дороги — меняют рельсы, шпалы, производят балластировку пути. И ни одной ночи не проходит без тревоги — из-за близкого (в десяти верстах) кордона прорываются шайки белогвардейцев и хунхузов, лезут контрабандисты, лазутчики, диверсанты. В помощь пограничникам Спасский уездный комитет партии выделил отряд ЧОН села Белая Церковь. Дело доходило до серьезных многодневных боев. А однажды (это было гораздо позже, уже в двадцать третьем) большая банда совершила вооруженное нападение на город Спасск. И пришлось Тимофею вести группу пограничников и весь свой отряд по знакомым дорогам в тыл противнику. С рассветом они отрезали банде путь за рубеж. Огневого боя она не приняла — хунхузы кинулись к границе, и тут их дружными залпами встретили пограничники и чоновцы Тимофея Строкача.

После боя командир пограничников сказал ребятам, что благодарит их от лица Рабоче-Крестьянской Красной Армии за помощь и дает трое суток отдыха. Пусть отоспятся и отправятся, наконец, в уком комсомола. А то за что же на них напасть такая: неплохо воюют, а билеты комсомольские никак получить не могут…

Какую роль сыграл в судьбах семерых белоцерковских парней из отряда ЧОН — в том числе и Тимофея Строкача — этот лукаво-серьезный, еще молодой, да поседевший командир-пограничник товарищ Орлов, сказать теперь нелегко. И видел-то он их всего несколько боевых дней. А когда вызвали всю дружную семерку в Спасск, у секретаря укома комсомола на столе список лежал, и в нем первым по селу Белая Церковь значился Тимоша Строкач.

Уком комсомола рекомендовал его в пограничные войска.

Недалеко от родных мест выпало служить красноармейцу Строкачу — в Никольско-Уссурийском пограничном отряде, что занимал самый левый фланг огромной границы Республики Советов — от реки Тюмень-Ула на стыке с Кореей и далеко на север по реке Уссури.

Пополнение встретил уже знакомый красный командир Орлов с серебряной головой и не сходящим даже зимой загаром. Он оказался комендантом Иманской погранкомендатуры.

— Значит, учить вас ездить на конях и стрелять не надо, — весело сказал он. — Это хорошо, это даже очень отлично. Потому что некогда учиться. Ожидаем со дня на день из-за кордона нападения крупного отряда бандитов. Задача такова: не отбросить банду назад, на сопредельную сторону, а полностью уничтожить. Как мы говорим, снять с централизованного учета. Все ясно?

И хотя пока все было неясно, семеро молодых пограничников дружно, с азартом ответили то, что полагалось:

— Так точно, товарищ командир!

Но седой оптимист товарищ Орлов являлся начальником, как говорилось в погранвойсках, прямым — у него таких бойцов, как Строкач, были сотни. А вот непосредственным начальником Тимофея стал командир отделения Петр Первушин, ровесник, комсомолец, забайкалец, воевавший в Красной Армии еще с девятнадцатого, славный, преданный товарищ и терпеливый наставник.

Потянулись пограничные будни. Из-за кордона непрестанно прорывались большие и мелкие банды белогвардейцев и хунхузов, шайки контрабандистов, проходили диверсанты, шпионы, террористы. Плотно закрыть границу отряд, несмотря на все усилия, пока был не в состоянии.

Только что сколоченному отряду надо было все создавать заново. Не было мостов. Реки, текущие к границе, приходилось преодолевать на плотах или лодках, а то и вплавь на лошадях. Однажды во время переправы через реку Иман испуганный близкой стрельбой конь сбросил с себя Первушина; тот был в полной амуниции — с винтовкой за спиной, при шашке, в тяжелых сапогах, — Петро стал захлебываться. Тимофей, который был отличным наездником и пловцом, кинулся прямо с седла, не отпуская поводья, на выручку. Нырнул, перехватил командира уже под водой, потащил наверх, подсадил в седло своего коня, сам поплыл рядом. На берегу Петро пришел в себя:

— Спасибо, Тимоша, друг, а то я, признаться, уже почти до речного царя добрался…

По берегу Уссури, тянущейся от озера Ханка на север и составлявшей почти половину отрядной границы, густо росли деревья и кустарники. Пограничной тропы еще не было, и нарядам приходилось продираться сквозь чащу.