Ничьи котята - Евгений Лотош

Когда посетитель вышел, директор бессильно откинулся на спинку кресла и потер грудь возле внезапно заколовшего сердца. Можно подумать, у него и без девчонки не хватало неприятностей! И все-таки — откуда гость узнал про его племянника?

Летний вечер сгущался над городом, и бухту далеко внизу уже покрыли тени от окружающих гор. Скоро темнота поднимется до черты цунами, солнце скроется за верхушкой Белой горы, и тогда в небе одна за другой начнут проступать искры звезд Ручьев, а Звездный пруд, сбросив вуаль синего дневного неба и поднявшись из-за горизонта, засияет с обновленной силой на фоне черного ночного бархата.

Карина устроилась на своей любимой скале и изучала сверху город и бухту. Вот вспыхнули первые фонари, пунктиром прочерчивая сетку улиц — сначала в нижней части города, потом все выше и выше. Загорались разноцветные сигналы на яхтах, катерах и больших кораблях, стоявших у причалов и неторопливо перемещавшихся по бухте. Летящий со стороны океана бриз оставлял на губах привкус соли, осторожно трепал волосы, гладил по лицу ласковыми ладонями, забирался под платье… «Мир дышал прохладным предчувствием ночи» — фразу она когда-то очень давно, еще в детском доме, вычитала в одной книжке и запомнила наизусть, так она ей понравилась. Наверное, вот так, как сейчас, и есть дышать предчувствием ночи, теплой и ласковой… а может, и не очень. На небе собирались какие-то облачка, которые она пока не понимала. Яна с Палеком, с детства жившие на берегу моря, пытались объяснять ей, какие формы что означают, но она плохо запомнила. Тогда у нее в голове все время крутилась навязчивая мысль о побеге, и она мало думала о посторонних вещах. Но теперь можно спросить еще раз, и она обязательно запомнит!

Радостное возбуждение, вызванное походом в магазин, постепенно уходило. Тело постепенно привыкало к новым шортам и майке, которые Цукка купила ей взамен старого, давным-давно украденного и уже порядком поизносившегося платья. Она поежилась, вспомнив, что с завтрашнего дня ей нужно начинать заниматься, чтобы поступить в школу в следующем году. Заниматься много и упорно, чтобы меньше чем за полгода выучить то, что другие учат за год. Выучить и сдать экзамены городской комиссии. Сможет ли она это сделать? Папа говорит, что сможет. Она знает папу не так давно, но он еще ни разу не ошибался. И она его не подведет. Ведь ей еще нужно искупить то, что она натворила в прошлом…

Сзади послышались шаги. Папа? Нет. Он ходит легко и почти бесшумно. Тяжелая мужская поступь — наверняка Саматта. Что ему надо? Вчера вечером большой дядька бродил по дому и саду, с любопытством щенка заглядывая во все углы и заставляя Карину вздрагивать каждый раз, когда она его замечала. Правда, сегодня он на весь день уходил из дома и вернулся только к самому ужину какой-то приникший. Наверное, не нашел то, за чем ходил.

На всякий случай Карина распрямила одну невидимую руку — нет, надо говорить «манипулятор», как учит папа — и не глядя отправила ее за спину, на всякий случай чувствовать чужака. Папа говорит, что тот не причинит вреда, но она слишком долго пряталась и убегала, чтобы вот так просто забыть старые привычки. Если он дотронется до нее, она уронит его, и очень больно.

Саматта, однако, к ней не притронулся. Он молча сел рядом, в полусажени, и принялся смотреть вниз, на бухту. Карина поежилась и привычным движением обняла себя за коленки. Чего ему надо?

— У меня есть дочь, — негромко произнес капитан. — Примерно твоего возраста. Два периода назад ей исполнилось двенадцать. Я ходил смотреть на нее… издали. Она удивительно быстро взрослеет. А ведь еще год или два назад выглядела совсем маленькой девочкой.

Карина промолчала. Зачем он рассказывает ей о себе?

— Знаешь, когда мы штурмовали отель… вернее, когда я уже стоял во дворе и смотрел, как ты плачешь, я подумал — а что, если бы на твоем месте оказалась моя дочка? Что, если бы на нее охотились здоровые мужики с автоматами? Знаешь, мне стало так паршиво, что захотелось дать самому себе по морде.

Молчание. Минуту спустя Карина слегка повернула голову и искоса взглянула на соседа. Тот сидел, скрестив ноги и устремив взгляд прямо перед собой.

— Почему ты смотрел на свою дочь издали? — осторожно осведомилась она. — Почему она не живет с тобой?

— Потому что мы с ее матерью разошлись три года назад. Мирно разошлись, без скандалов и претензий. Сейчас у нее новая семья. Новый отец, которого, кажется, она любит. Я не хожу к ним — зачем мне встревать в ее жизнь, заставлять разрываться между мной и матерью, мной и новым отцом? Пусть она живет в мире.

— Глупо, — решительно сказала Карина. — Если бы мой папа был жив, я бы ждала его каждый день. Наверняка твоя дочь тоже ждет тебя.

— Возможно, — Саматта склонил голову. — А может, и нет. Она только недавно выписалась из больницы. Тяжелая операция на печени. Она чувствовала себя очень плохо, и ее новый отец не вылезал из больницы, попеременно с матерью дежурил у постели. Он… тоже хороший человек. А у меня была работа — и очень немного свободного времени. И постоянные командировки, иногда очень долгие. Временами после возвращения мне казалось, что она почти забыла меня. Наверное, лучше, если она меня забудет совсем.

— Неправда! — горячо сказала Карина. Внезапно в душе у нее поднялась волна сочувствия к большому сильному мужчине, разлученному с дочерью. Ну почему, почему мир так несправедлив? Почему дети не могут жить со своими родителями? — Ты должен встречаться с ней!

— Спасибо, Карина, я подумаю, — Саматта кивнул. — Но я сейчас не о том. Карина, ты веришь, что я действительно жалею о том, что произошло? Ты можешь простить меня? Я знаю, что с тобой делали, и больше всего жалею, что сам не вытащил тебя из проклятого Института.

— Честно жалеешь? — спросила девочка, испытующе глядя на него. — Честно-честно?

— Честно-честно! — без улыбки кивнул мужчина. — Честнее не бывает.

— А почему тогда ты хотел поймать меня и вернуть в Институт?

— Потому что я профессиональный солдат, Карина. А профессионал обязан делать свою работу хорошо, даже если она ему противна. Мне давно стоило подать рапорт о переводе, но я все не решался. Наверное, даже хорошо, что меня выбарабанили. По крайней мере, не придется больше разрываться между совестью и долгом.

— Ладно, тогда мир, — Карина повернулась к нему и протянула ладошку. — Только больше ни в кого не стреляй.

— Я больше никогда не стану стрелять в детей, — согласно качнул головой капитан, осторожно сжимая детскую ладонь в своей огромной лапище. — Но есть много таких, в кого следует стрелять. Тот же директор Института, например.